– Ну, чтоб мне провалиться!
Я аккуратно спрятал письмо Корлы Бурк в карман.
– Что мы собираемся делать дальше, дружок? – спросила Берта.
– Я хочу проверить Лос-Анджелес. Долго Уайтвелл собирается здесь оставаться?
– Думаю, день или два.
– Ты хочешь провести вечер в Лос-Анджелесе?
– Нет. Берта слегка устала, и ей нравится климат пустыни, дружок.
– Есть поезд в девять двадцать. Я закажу на него билет.
Глава 6
Напитки нисколько не помогли: Филипп Уайтвелл уныло демонстрировал, что его сердце разбито. Артур Уайтвелл продолжал смотреть на меня, как игрок в покер смотрит на человека, который сначала отказывается от прикупа, а потом выкладывает кучу синих фишек на стол[1]. Берта парила над нами, словно голубь мира. Ее старания добиться, чтобы все шло гладко, и выглядеть светской дамой не могли быть вечными, они так же не подходили к ее облику, как и относительно стройный силуэт. Да, Уайтвелл А. каким-то образом сумел, пусть на время, загипнотизировать ее. Берта вдруг осознала себя женщиной.
Оставалось гадать, как эта метаморфоза отразится на ее деловых качествах. Битва новой Берты Кул с прежней, алчной в делах, обещает быть грандиозной.
Что до меня, то я был равно любезен со всеми, охотно обсуждал вопросы политики и вооружения и совсем не желал беседовать о Корле Бурк.
Обед был прекрасный. Наступающий вечер теплым. Вокруг уличных фонарей, жужжа, кружили насекомые. Все двери и окна в ресторане распахнуты настежь. Жители города и даже туристы разгуливали без пиджаков.
Уайтвелл-старший на правах хозяина оплатил счет.
Филипп наклонился ко мне:
– Лэм, я вам полностью доверяю.
– Благодарю.
– Вы разыщете Корлу?
– Мы работаем на вашего отца.
– Но и он хочет, чтобы вы нашли Корлу. Правда, папа?
Уайтвелл ответил:
– Да, Филипп, если мы сумеем добиться этого, в разумных пределах тратя деньги и время.
– Но ты же понимаешь, отец, такое дело не может зависеть от денег. За исчезновением Корлы кроется что-то зловещее, ужасное…
– Ладно, ладно, Филипп, давай не будем обсуждать серьезное дело после обеда. Дадим ему спокойно перевариться.
– Но ты обещаешь мне, что мистер Лэм, то есть миссис Кул и мистер Лэм со всей возможной интенсивностью продолжат поиски?
– Вот это, Филипп, тебе придется оставить на мое усмотрение. – Артур Уайтвелл взглянул на меня. – Лэм, если вы сможете найти то письмо и если оно определенно подтвердит, что Корла уехала добровольно, я думаю, что мы с Филиппом засчитаем вам это как выполнение вашей задачи.
– Но, отец, мы не можем остановиться только на письме и бросить все как есть. Мы должны разыскать Корлу. Мы просто обязаны!
Подошла официантка со сдачей. Уайтвелл дал ей ровно десять процентов чаевых.
– Ты что-то мало ела, Берта. Все в порядке? – спросил я наивно своего шефа.
– Да. Я не чувствую себя проголодавшейся. Аппетит у меня не пропал, но я не ощущаю того волчьего, адского чувства голода, которое ощущала, когда была… тяжелей, чем сейчас.
Уайтвелл Артур обратился к сыну:
– А ты когда-нибудь бывал в игорных домах, Филипп?
– Нет, – ответил тот односложно.
Артур многозначительно посмотрел на Берту.
– Не хотите ли, миссис Кул, присоединиться к нам и сыграть по маленькой или предпочтете отправиться в отель и провести совещание со своим помощником?
– Мы отправимся в отель. – Берта уловила намек.
Было уже около восьми часов. Мы поднялись к Берте в номер. Она заперла дверь.
– Дональд, лучше отдай это письмо мне.
Я посмотрел на свои часы.
– А не считаешь ли ты, что куда лучше позволить мне завершить расследование?
– Расследование чего, Дональд?
– Письма Уайтвелла-старшего.
– Какого черта, Дональд? Что у тебя на уме? И зачем, в конце концов, ты едешь в Лос-Анджелес?
– По разным причинам. Если ты собираешься остаться здесь на какое-то время из-за климата, благоприятствующего здоровью, кому-то следовало бы навестить контору в Лос-Анджелесе.
Она сверкнула своими маленькими глазками.
– Будь ты проклят, Дональд. Тебе нет надобности дурачить вместе с ними и меня. Зачем ты отсюда уезжаешь?
– Просто одно предположение.
Она вздохнула.
– Ладно, упрямый дьяволенок, уезжай на своем чертовом поезде.
– Когда я тебя увижу в Лос-Анджелесе?
– Не знаю. Мне здесь нравится.
– Климат?
– Конечно, климат. Из-за чего бы еще мне торчать в этой дыре?
– Откуда мне знать?
– Давай-ка вали на свой поезд.
– Не вздумай сказать Уайтвеллам, куда я отправился, по крайней мере, пока поезд не отойдет от станции.
– Что же мне им сказать?
– Что я иду по другому следу. Я оставлю записку на конторке: мол, решил съездить в Лос-Анджелес, а ты подожди меня здесь. Я попрошу, чтобы записку доставили в девять тридцать. А если ее не принесут в это время, сама, пожалуйста, позвони вниз и спроси, не оставлял ли я какого-нибудь послания для тебя.
– Мистеру Уайтвеллу все это может не понравиться.
– Верно, – согласился я. – Может не понравиться.
Берта уставилась на меня, пытаясь прочесть мои мысли, потом отвернулась, раздраженно махнув рукой.
Я кинулся в свой номер, уложил легкий саквояж. Считал и считаю целесообразным путешествовать, не таща с собой чего-либо громоздкого. Один легкий чемодан – максимум.
Мне еще оставалось убить полчаса. Я провел эти полчаса за изучением письма и обдумыванием недавних разговоров.
Глава 7
Поезд подали на платформу вовремя. Я поднялся в вагон. До отправки оставалось еще пятнадцать минут. У меня была нижняя полка. Вагоны, слава богу, кондиционированы. На вокзале все еще жарко, а здесь, по контрасту с жаром пустыни, веяло прохладой.
Делать было нечего, я разделся, пока поезд еще стоял у перрона, улегся на свое место, почувствовав себя под одеялом довольно уютно. И погрузился в сон. Даже не заметил, когда поезд тронулся.
В дороге мне приснился сон, будто произошло страшное землетрясение. Железнодорожные рельсы извивались и скручивались, как издыхающие на раскаленной сковороде змеи. Состав прогнулся посередине, крутился на поворотах. Но вагоны не падали, всё катились и катились куда-то…
Чей-то голос продолжал повторять хриплым шепотом: «Девятое нижнее… девятое нижнее… у него девятое нижнее». Тут я осознал, что причиной землетрясения были руки, дергающие за мое одеяло.
Я раскрыл глаза и спросил:
– В чем дело?
– Вас хочет видеть этот джентльмен…
– В чем дело? Кто меня беспокоит? – произнес я, борясь с чувством какой-то нереальности происходящего и растущим негодованием.
– Включите свет! – произнес кто-то, приказывая, очевидно, проводнику.
Я сел на полке. Раздвинул шторы, отделяющие купе от коридора. И увидел в дверях купе лейтенанта Клейншмидта рядом с проводником, одетым в белую куртку, удивленно таращившим глаза.
Вагон медленно набирал скорость. Откуда-то донесся мягкий свисток локомотива. Зеленые шторы – в купе и коридоре – покачивались в такт ходу поезда. Из-за некоторых высовывались головы любопытствующих пассажиров: это я уснул, а они бодрствовали и заинтересовались, почему возник весь этот шум.
– В чем дело, лейтенант?
– Ты возвращаешься, Лэм.
– Куда это?
– В Лас-Вегас.
– Когда?
– Прямо сейчас.
– Не угадал, лейтенант. Я собираюсь прибыть в Лос-Анджелес утром ровно в восемь тридцать.
Он посмотрел на часы.
– Я сел в Иермо в два тридцать, – сказал он, – следующая короткая остановка в Барстоу, в три десять. К этому времени ты должен быть готов сойти с поезда.
– Это что, та форма сотрудничества, которую я получаю в обмен за предоставленную полиции информацию? – спросил я зло.
– Начинай одеваться, Лэм. – И добавил: – Сейчас я для тебя официальное лицо. Имей в виду, пожалуйста.
– Как ты сюда добрался? – спросил я, начиная выпутываться из пижамы.
Гигант Клейншмидт стоял, опершись одним локтем на ребро верхней полки и глядя на меня сверху вниз.
– Самолетом. За поездом идет машина. Мы вернемся и…
Мужской голос с верхней полки спросил раздраженно:
– Почему вы не воспользуетесь телефоном?
– Извините. – Клейншмидт мог быть и вежливым.
Я молча оделся. Закончил собирать вещи. Рука Клейншмидта протянулась и взяла мой саквояж. Мы пошли с ним к мужской уборной.
– Что тебе надо взять с собой, Лэм? – спросил Клейншмидт.
– Зубную щетку, расческу…
– Ладно. Я тут побуду за камердинера.
Я почистил зубы, умылся, причесался и протянул в полуоткрывшуюся дверь руку за рубашкой. Клейншмидт держал ее в своих руках и пристально разглядывал.
Я положил расческу, зубную щетку и зубную пасту обратно в саквояж. Клейншмидт схватился за ручку своей громадной лапищей.
– Я и сам в состоянии его понести, лейтенант, – сказал я.
– Ничего, ничего, пусть побудет у меня.
Подошел проводник.
– Всего через несколько минут прибудем в Барстоу, сэр. Мы остановимся там на секунду-другую. Будьте готовы тотчас спрыгнуть.
Клейншмидт кивнул.
Я курил сигарету.
– Что, собственно, происходит? – поинтересовался я у Клейншмидта.
– Извини, Лэм. Сейчас я ничего не скажу.
– По твоей манере действовать можно подумать, что ты расследуешь дело об убийстве.
Откусить бы себе язык! Выражение лица полицейского гиганта подсказало мне, что я совершил промах.
– Откуда тебе известно, Лэм, что совершено убийство? – громче, чем говорят ночью, спросил страж порядка.
– А что, было убийство?
– Это ты сказал, не я.
– Мы же не идиоты, лейтенант. Я сказал, что ты дергаешься, будто совершено убийство.
– Не совсем точно повторяешь то, что ты сказал.
– Черта с два, лейтенант!
– Сам ведь знаешь, что неточно.
– Сам я знаю, что точно. Такое есть выражение просто-напросто. А ты напрасно дергаешься, нет у тебя никаких причин скрывать от меня, если оно и произошло…