ижскому руководству, что в Речи Посполитой стало вполне очевидным «национальное чувство ненависти к России». Вряд ли об этом не знали и не информировали Берлин германские дипломаты, работающие в Варшаве, тем более германские разведчики, а также живущие в Речи Посполитой немцы. Значит, можно не сомневаться, известно было и Гитлеру, что русофобия и антисоветизм, поселившиеся в польских политических настроениях, вполне могут быть использованы при выстраивании нацистских планов, направленных против СССР. Такой сосед явно годился в напарники.
Те самые военные тиски, давившие на Германию с запада силами французской армии, а с востока — войском польским, больше всего нервировали высокопоставленных немецких армейцев. Авторитетный в их среде генерал Ханс фон Зект буквально забрасывал канцлеров своими посланиями, в которых кроме проклятий в адрес Польши содержались требования как можно быстрее и даже в первую очередь избавиться от случившихся клещей. В своей речи в рейхстаге 24 января 1931 года, посвященной германской внешней политике, он без тени сомнения заявлял, что «враждебная позиция Польши по отношению к Германии, несмотря на невыгодное географическое положение Польши между Германией и Россией, может быть объяснена лишь абсолютной уверенностью Польши в помощи Франции против Германии». Генерал пребывал в уверенности, что «полной несуразностью политической жизни следует признать расчеты на возможность соглашения между Польшей и Германией и вообще рассматривать Польшу, как возможного контрагента соглашения. Соглашение невозможно — это должны сознать те, кто ожидает от хозяйственного сотрудничества выгод и для Германии». Он исходил из того, что «невозможно заключить хозяйственный мир», так как останется вопрос, будет ли такой мир «более вредным для нас или для Польши». Генерал был уверен, что «по всем вопросам внешней политики Германии Польша должна во всех случаях рассматриваться как принципиальный и непременный противник». Генерала фон Зекта особенно волновало то, что из-за коридора, оказавшегося во владении Речи Посполитой, «все железнодорожные мосты через Вислу находятся в руках Польши», а они «могут быть взорваны польскими войсками в любой момент и потребуется для восстановления около 6 недель времени». К приведенным словам не помешает добавить, что польская принадлежность тех мостов остро задевала высшее германское командование все оставшееся до Второй мировой войны время, потому при подготовке к ней планы для их захвата специальными подразделениями были составлены одними из первых.
Гитлеру, как вскоре оказалось, первостепенная задача тоже виделась в сломе военных клещей-тисков, связывавших Рейх по рукам и ногам. Важность такого слома состояла прежде всего в том, что после него можно будет махнуть рукой на Версальский договор, столь основательно урезавший Германию не только в территориальном, но и в военном смысле. Однако сделать слом, по его замыслу, предстояло Польше, с которой он и вознамерился договориться. Не продолжать препираться по разным текущим поводам, коих было множество, а именно договориться, после чего действовать совместно, а не вопреки один другому. Видимо, не будет преувеличением, если сказать, что главной надеждой на принятие Варшавой подобного политического поворота для него являлась упомянутая русофобия польских политиков. В ней Гитлер не мог не усматривать гарантии, что Польша ни в коем случае не предпочтет добрые отношения со своим восточным соседом, коим являлся Советский Союз, в ущерб западному — это значит Третьему рейху.
Последовавшие потом события засвидетельствовали, что он не ошибся, хотя сигналы, способные побудить его к беспокойству на сей счет, в Берлин поступали. Притом довольно основательные. В июле 1932 года — всего за шесть месяцев до того, как фюрер нацистов стал канцлером Германии — в Москве послом Речи Посполитой в СССР Станиславом Патеком и заместителем наркома иностранных дел СССР Николаем Крестинским, кстати, уроженцем Могилева, по поручению президента Польши и Центрального исполнительного комитета СССР — предшественника Верховного Совета — был подписан польско-советский договор о ненападении. В первой его статье говорилось, что договаривающиеся стороны «отказались от войны как орудия национальной политики в их взаимоотношениях, обязуются взаимно воздерживаться от всяких агрессивных действий или нападения одна на другую как отдельно, так и совместно с другими державами». Вторая статья уточняла, что «в случае, если бы одна из договаривающихся сторон подверглась нападению со стороны третьего государства или группы третьих государств, другая договаривающаяся сторона обязуется не оказывать, ни прямо, ни косвенно, помощи и поддержки нападающему государству в продолжение всего конфликта». В третьей отмечалось, что «каждая из договаривающихся сторон обязуется не принимать участия ни в каких соглашениях, с агрессивной точки зрения явно враждебных другой стороне».
К подписанию такого документа стороны двигались целых шесть лет. Главным мотором процесса была советская сторона. Но переговоры шли с большими перерывами. Начатые в январе 1926 года с целью нормализовать контакты между странами, изрядно испорченные так называемой польско-большевистской войной, они были на четыре года прерваны убийством в Варшаве советского полномочного представителя Петра Войкова в июне 1927‑го. Однако у СССР все ощутимее ухудшались отношения с Японией. После захвата японцами Маньчжурии, случившегося в 1931 году, резко обострилась ситуация на восточной советской границе. Регулярными стали ее нарушения, обстрелы прилегающих территорий и советских судов, забросы вооруженных групп. Угроза противостояния на два фронта никем в Советском Союзе не могла быть проигнорирована, ибо такая ситуация в военным смысле тогда считалась самой опасной. Та угроза вновь подтолкнула СССР к заключению договора с Польшей, дискуссии о котором возобновились в 1931 году. В июле 1932‑го — состоялось его подписание, что в принципиальном смысле никого в Европе не удивило. Немецкий военный атташе в Советском Союза полковник Гартман в те дни пояснял армейскому министру Германии, что «нынешняя весьма дружественная политика России в отношении Польши… имеет под собой хорошо понятное основание», главным образом это «заботы на Дальнем Востоке, понуждающие Россию обеспечивать свою безопасность на западе где только возможно».
Польшу же к подписанию договора с СССР подталкивали весьма болезненные для нее пограничные проблемы, которые межвоенная Речь Посполитая имела почти по всему периметру своих территорий. В каком-то роде исключением являлась Румыния, но не считали справедливыми свои границы с Польшей ни Германия, ни Литва, ни Чехословакия, тоже повоевавшие с ней на этой почве. В Литве у Польши не было даже посольства, весьма натянутыми оставались отношения с Чехословакией, которую Пилсудский называл искусственным созданием Версальского мира. Рижский мирный договор, подписанный в 1921 году и обозначивший границы между РСФСР, УССР, БССР и Речью Посполитой по итогам польско-советской войны, два года не признавала Лига Наций, поясняя это тем, что он стал результатом польской агрессии. При заключении договора с Польшей в 1932 году советская сторона все равно воздержалась от письменной констатации, что существующую на тот момент границу с этой западной соседкой можно считать окончательно признанной, тем не менее, Рижский договор все-таки был назван «основой их взаимных отношений и обязательств», что позволило польской стороне считать пограничный вопрос на востоке урегулированным. В этом контексте для Речи Посполитой он был весьма полезен.
Последующие годы со всей очевидностью продемонстрировали, что, подписывая договор с СССР, польские власти вовсе не собирались улучшать со своим восточным соседом контакты, которые относились к сфере политики, тем более военного дела. Ставилась задача сделать акцент на экономических аспектах, особенно на продаже своей продукции в большую страну. Польские власти упорно давали понять: давайте будем торговать, но не рассчитывайте на большее. Понуждали их к такому подходу и итоги прежнего пребывания Польши в составе России. Ведь построенные в имперские годы те же прядильные и ткацкие фабрики в Речи Посполитой были явно недогружены. По-другому и не могло быть, поскольку возможности таких производств в свое время были рассчитаны и ориентированы на пространный российский рынок. Польский историк Бронислав Лаговский в своей книге «Польша больна Россией» отметил, что в дореволюционное время до 90 процентов продукции упомянутых производств расходилось по огромной империи Романовых. В 1939 году, после присоединения Белостока к БССР, белорусские власти с удивлением узнали, что почти половина предприятий такого рода, имеющихся в этом городе, простаивает или разрушена. Да и в целом за межвоенное время Речь Посполитая так и не вышла на валовые производственные показатели в промышленности, которые Царство Польское имело в 1913 году — до Первой мировой войны. Выработка в расчете на душу населения, если судить по цифрам, которые приводит современный польский историк Войцех Рошковский, в 1938 году была почти в пять раз ниже, чем в той же Германии.
Обращаясь к истории тех лет, просто нельзя оставить в стороне и слова Гитлера о том, что Пилсудский — это единственный человек, с которым есть возможность договориться. Вне сомнения, он учитывал и личностные особенности маршала, особенно русофобские настроения Пилсудского, которые вряд ли уступали его собственным. Трудно представить, что германские службы не во всех подробностях знали биографию польского Начальника. Им, конечно же, известно было, что в покушении на императора Александра III, которое должно было состояться 1 марта 1887 года, вместе со студентом физико-математического факультета Санкт-Петербургского университета Александром Ульяновым — старшим братом будущего вождя Октябрьской революции В.И. Ленина — участвовали студент юрфака того же высшего учебного заведения Бронислав Пилсудский, а также его родной брат Юзеф Пилсудский, закончивший первый курс на медицинском факультете Харьковского университета. Кстати, как утверждает профессор Бронислав Лаговский, в студенческом корпусе Санкт-Петербургского университета — столичного по тем временам — в середине XIX столетия поляки составляли тридцать процентов, а в Киевском их число достигало половины. Примечательно в этом смысле и то, что из шести родных братьев Пилсудских трое имели возможность поучиться в университетах, их отец тоже обладал дипломом о высшем образовании, полученным в Агрономическом институте в Горы-Горках на Могилевщине — теперь это «Белорусская государственная орденов Октябрьской революции и Трудового Красного Знамени сельскохозяйственная академия».