Из Берлина тоже пришли сообщения о взаимном «намерении твердо держаться на почве обязывающих договоров, а также о стремлении решать вопросы спокойно, беспристрастно», отмечал Станислав Строньский. В то же время некоторые из них «содержат элементы неожиданности». Однако неожиданность в том, что касается отношений с немцами, появилась «не с польской стороны», подчеркнул автор. Ведь «к штурвалу в Германии пришел человек, который двенадцать лет в качестве одного из главных лозунгов выдвигал то, что он не признает мирных договоров, оглашал необходимость их преодоления и освобождения от содержащихся в них обязанностей». В течение трех месяцев после назначения Гитлера канцлером казалось, что приведенные лозунги «не останутся пустым словом, особенно в том, что касалось Польши». Напряжение возросло до той степени, что уже «становилось душно», во всем мире «все шире распространялась мысль о близкой возможности вспышки войны между Германией и Польшей». Потому «начало бесед в Берлине, миролюбивые заявления канцлера Гитлера указывают», сделал вывод публицист и политик, что «с обеих сторон, Москва — Варшава и Берлин — Варшава появился живой свет, который побудит мир посмотреть в этом направлении и укажет на миролюбивую политику Польши».
Однако бросается в глаза, что в газетных публикациях на эту тему не говорилось ни слова, за счет чего ожидаемое ослабление в отношениях Польши с той же Германией может быть достигнуто. Куда более подробно о сути беседы Гитлера с Высоцким по дипломатическим каналам сообщал в специальных записках в Министерство иностранных дел Великобритании советник британского посольства в Германии Джожуг Гордон. В первой из них, датированной 10 мая, Гордон тоже отметил двухчасовую продолжительность беседы канцлера с послом, что и для него было явлением необычным, так как отношения между Германией и Польшей были очень «натянуты с того момента, когда 30 января произошло изменение в составе германского правительства» — в тот день Гитлер стал канцлером. Советник английского посольства сформулировал вывод, что с немецкой стороны «этот необычно долгий разговор объясняется желанием внести умиротворение в несогласия, существующие между двумя странами». В своей третьей по счету записке, высланной 29 мая, он уже более конкретно сообщал, что его предположение «получило неожиданное подтверждение», потому он «в состоянии сообщить со всей положительностью», каким путем нацистский лидер собирался двигаться к желанному для него умиротворению. Дипломат уведомлял руководство британского внешнеполитического министерства, что в ходе встречи с польским послом германский канцлер передал правительству в Варшаве «проект соглашения между обеими нациями, направленный совершенно ясно против СССР». При этом Гордон обратил внимание и на то, что «Гитлер, который произносит свои самые важные речи без записок, готовился к приему д-ра Высоцкого с прилежным усердием». В ходе беседы он пользовался специально подготовленными таблицами, касающимися Польши, убеждая посла, что «нормальные и благоприятные условия, существующие в этой стране», не вызывают у него сомнений, однако всякие попытки улучшения положения в Речи Посполитой должны «неизбежно свестись на нет, вследствие борющихся внутри нации интересов», так как «Польша, подобно Германии, как уверял д-ра Высоцкого канцлер, стоит перед кризисом, который поведет ее к полному разрушению в руках коммунистического движения». Полякам нельзя надеяться «на уничтожение коммунистической угрозы» до тех пор, «пока СССР не будет уничтожен». Говоря другими словами, фюрер убеждал посла, что Германия и Польша стоят перед одинаковой опасностью, исходящей от Советского Союза, а она настолько велика, что «перед лицом этой общей опасности, которая угрожает самим основам промышленной реконструкции и национальной жизни, разногласия, возникшие между Польшей Германией относительно Данцига и Верхней Силезии, являются лишь тенями». Но и эти тени «быстро разойдутся, если Германия и Польша согласятся разрешить их на базе взаимной доброй воли и согласия». Фактически Гитлер внушал Высоцкому, что у Германии и Польши — единый враг, а посему против него нужно действовать совместно.
Привел нацистский фюрер и доводы, из которых проистекало, что Польша и Германия в борьбе с таким врагом, каким для них является СССР, не останутся в одиночестве. Возможен «договор 4‑х держав — Германии, Италии, Франции и Великобритании», в котором и Польша сможет играть «весьма важную роль». Кроме того, «Япония, как в этом уверен канцлер, охотно присоединится к европейским нациям в деле поддержки борьбы за освобождение русского народа». Русские монархисты, уверял Гитлер посла Высоцкого, тоже «хорошо организованы и многочисленны даже в самой Советской России», добавив при этом, что «3000 влиятельных лиц этой нации ожидают объявления войны иностранной державой как сигнала для немедленного выступления против большевистского угнетения». В такой ситуации «Советы не будут в состоянии в полной мере использовать свою хорошо обученную и снаряженную Красную армию против чужеземного врага». В результате «в проигрыше будет одна Россия», зато «Польша будет вознаграждена за потерю Данцига и коридора уступками в той части Украины, которая прилегает к польскому государству», а это «даст ей более выгодный выход в море, чем тот, который она имеет ныне в связи со своим частичным контролем над Данцигом и коридором». Гитлер утверждал, что даже «руководящие русские монархисты высказали одобрение на такую уступку русской территории Польше за ее помощь» в борьбе против Советов. Но это были детали, дополняющие основной посыл. Главным же был антирусский дискурс, подтверждающий, что фюрер нацистов хорошо знал, какая мозоль у польского маршала является самой болезненной и самой чувствительной.
Завершая беседу с Альфредом Высоцким, фюрер нацистов сказал, что время торопит, потому «просил посла передать его предложения в Варшаву как можно скорее». Тот не стал игнорировать пожелание германского канцлера и сразу же отбыл в Варшаву. Вернувшись через две недели в Берлин, Высоцкий вручил германскому министру иностранных дел барону Константину фон Нейрату «формальный ответ Польши на предложение канцлера», составленный по принципу «нет-нет, однако, видимо, да». В нем говорилось, что «Польша в данное время не в состоянии вступать в какие-либо связывающие ее соглашения». При этом «польское правительство признает силу многих доказательств канцлера, но не видит преимуществ для польского народа в политике, которая может подвергнуть опасности самое существование нации». Содержалось в ответе и напоминание, что «Польша только недавно заключила с Советским Союзом соглашение и что Советы полностью выполняют свои обязательства». Тем не менее, сообщал Гордон своему руководству в Лондоне, пан Высоцкий «заверил германское правительство, что этот отказ должен был принят лишь как результат нынешней обстановки и не исключает возможности того, что Польша пожелает работать совместно в указанном направлении при более благоприятной обстановке». Варшава попросила «предоставить ей время для рассмотрения этого вопроса более детально, чтобы учесть все относящиеся сюда факторы». По сути, Юзеф Пилсудский через своего посла в Германии недвусмысленно давал понять немецкому фюреру, что поступившее из Берлина предложение может быть принято, но когда именно, решать будет он — польский маршал, поскольку он давно уже в большой политике «сам с усами». Спустя всего полгода оказалось, что рассмотрение «этого вопроса более детально» привело к принятию предложения Гитлера.
При пересказе содержания записки Гордона нельзя обойти и того, что она стала известна советской разведке уже в день ее отправления в Лондон, о чем свидетельствуют данные, сопроводившие рассекречивание данного документа на сайте российской Президентской библиотеки. Сие должно означать, что в Советском Союзе за маневрами польского правительства следили весьма старательно, однако трудно со всей определенностью сказать, насколько серьезно или болезненно поступивший сигнал был воспринят высшим советским руководством. По доступным сведениям напрашивается вывод, что Москва упорно продолжала предпринимать свои шаги, направленные на реальное улучшение отношений с Речью Посполитой. Участились контакты в сфере искусства, даже обмен делегациями военных людей. Достаточно полистать страницы издаваемых тогда в СССР периодических изданий, чтобы в этом убедиться. Например, газета «Известия» 14 ноября 1933 года под набранной крупным шрифтом рубрикой «Культурное сотрудничество между СССР и Польшей» поместила сразу несколько публикаций: «Выставка современного польского искусства», которая проходила в столице Советского Союза, «Пребывание польских летчиков в Москве», «Концерт польской музыки», «Оживленные отклики польской печати». И выставку, и концерт, сообщала читателям советская пресса, посетили весьма высокопоставленные советские руководители. Те же «Известия» 11 ноября в специальной заметке «Пребывание польских летчиков в Москве» информировали, что группу авиаторов во главе с полковником Райским, прибывших из Речи Посполитой, принимали «т. Тухачевский — Предвоенсовета СССР», а также «начальник штаба РККА СССР т. Егоров». Высокий военный и политический авторитет М.А. Тухачевского и А.И. Егорова подтверждается тем, что спустя два года им предстояло войти в пятерку первых маршалов Советского Союза. В очередном номере — 12 ноября — «Известия» опубликовали довольно подробную заметку «Отъезд польских летчиков», которая тоже впечатляет вниманием, оказанным авиаторам соседней страны. Проститься с ними на вокзал приехали «Начальник Военно-воздушных сил Рабоче-крестьянской Красной армии тов. Алкснист, член Реввоенсовета т. Эйдельман, Начальник Главного управления Гражданского воздушного флота т. Уншлихт, Начальник войск Московского военного округа т. Корк». Всего в числе провожавших было десять весьма значимых красноармейских командиров.
Столь тепло польских военных, а также музыкантов, художников в Москве встречали и провожали совсем не случайно. Этим, конечно же, демонстрировалось намерение высших советских властей существенно улучшить отношения с тем самым соседом, с которым не так уж давно воевали — сначала долго от него отбивались, потом чуть не взяли его столицу, но в результате многое потеряли. Провожая полковника Райского и других польских военных, М.Н. Тухачевский, равно как и А.И. Корк с И.С. Уншлихтом, вряд ли могли предположить, что всего через несколько дней Гитлер примет в Берлине нового посла Речи Посполитой Юзефа Липского, который передаст германскому лидеру предложение польского маршала подписать соглашение между двумя странами. Заодно глава Рейха получит и конкретные тезисы возможного пакта, а также уведомление Пилсудского, что он доволен приходом нацистов к власти в Германии. Как засвидетельствовали дальнейшие действия Москвы, она не собиралась опускать руки и отдавать судьбу Речи Посполитой на сугубо германское усмотрение, однако ей потребовалось целых шесть лет, чтобы окончательно убедиться в обреченности всех своих усилий на неизбежный провал.