ые значимые нюансы, свидетельствующие о важности состоявшейся встречи и беседы. Первый — несмотря на позднее время, весть о встрече молниеносно разлетелась по Берлину. Второй — наиболее тиражный в германской столице ежедневник «Berliner Boersen Kurrier» поместил информацию об этом на самом видном месте, выделив ее жирным шрифтом.
В вечернем выпуске этой варшавской газеты появилась уже куда более обширная публикация, в которой были расставлены дополнительные акценты. В частности, отмечалось, что непосредственные польско-германские переговоры затронут все проблемы, касающиеся двух государств, а также то, что в последнее время «пан Гитлер в своих выступлениях о заграничной политике спокойно говорил об отношениях с Польшей». Отозвался на это событие и предыдущий польский посол в Германии, представляющий Речь Посполитую уже в Италии: «Пан Высоцкий тоже вынес впечатление, что теперь на Вильгельмштрассе можно найти людей, умеющих трактовать дела беспристрастно». В целом, по его мнению, «если речь идет о слове и деле, то 1933 год был несколько лучше предыдущих». Нынче поле для польско-германских переговоров, особенно «касающихся исключительно обоих контрагентов, является обширным и плодородным».
В то же время никуда не деться от того, говорилось в публикации варшавской газеты, что есть «значительная часть польско-германских проблем, которая интегрально входит в комплекс общеевропейских, потому — согласно нашему польскому пониманию сути вещей — не может быть решена тет-а-тет». К ним относятся вопросы разоружения. Германия уходит из Лиги Наций, но невозможно представить, что переговоры по данному вопросу немцы «будут вести отдельно с каждым заинтересованным государством». Такой подход не может «найти никакой поддержки в Польше», здесь, дескать, надо нажимать коллективно. Речь Посполитая принадлежит к государствам, стремящимся к миру, потому намерена использовать «остатки международной солидарности, еще существующей в послевоенной Европе». Да, посол Юзеф Липский относится к дипломатам, которые «искренне и настойчиво стремятся работать на дело улучшения наших отношений с Германией», в этом смысле он может вполне «рассчитывать на поддержку со стороны общественного мнения», но получит ее лишь в том случае, если его примиренчество будет опираться на очень и очень трезвый фундамент». Уже из приведенных слов вытекает, что журналист, писавший приведенные строки, тоже явно озабочен тем, что Польше могло «засветить» в ближайшем будущем. Он даже пояснил истоки своей тревоги: «История учила нас настолько жестоко, что нужно дуть даже на холодное».
Судя даже только по публикациям в польской прессе, состоявшаяся встреча Гитлера с Липским взвинтила всю Европу, на добрую неделю сделавшись темой номер один. Способствовала тому прежде всего немецкая реакция на неожиданное свидание канцлера с послом. Все германские газеты указывали «на этот факт как на событие перворазрядного политического значения», сообщал 17 ноября 1933 года берлинский корреспондент «Kurjera…». Гитлеровские издания, подчеркивал он, делают из нее столь необходимый «капитал заграничной политики Гитлера», превращают в обоснование «выхода Германии из Лиги Наций». Одна из них утверждает также, что такая политика способна «легче привести к сближению Германии с ее соседями, нежели Лига Наций». Польско-германское сближение, отмечал польский журналист, бесспорно стало «главной темой рассуждений» в немецких средствах массовой информации, притом они нажимают на то, что «инициатива польско-германского сближения пришла со стороны Польши». Значит, полагал он, немцам очень важно, чтобы «Польша стала инициатором, а не Германия». Но из дальнейших строк публикации следует, что в таком уточнении не заинтересована Польша, автор подчеркивает, что «дело было наоборот», первоначальная «инициатива касательно польско-германского соглашения пришла со стороны Германии во время беседы предыдущего польского посла в Берлине Высоцкого с канцлером Гитлером в мае т.г.», а вчерашний шаг посла Липского был «только продолжением акции, начатой Германией в мае т.г.». Далее последовали слова, что Германия более заинтересована в сближении с Польшей, хотя то, что произошло, стало «только открытием дороги к соглашению, но до самого польско-германского соглашения еще далеко». Варшава и здесь настаивала на приятном для нее тезисе, согласно которому это в ней нуждаются в Европе, а не она.
Всплыл в немецкой прессе и еще один важный момент, тоже заметный во многих недоговорках. Шаг навстречу Польше был продиктован желанием Берлина нажать и на Францию с тем, чтобы та «раскрыла свои карты по отношению к Германии». В некоторых средствах изданиях появились допущения, что «это может быть игра, рассчитанная на раздор Польши с Францией». Через день польские корреспонденты сообщили об еще одном важном немецком выводе: все газеты Германии подчеркивают, что шаг тот означает «самостоятельность Польши от Франции». Больше всего суждений на тему, что привело к приему Гитлером польского посла, особенно, что за этим последует, прозвучало как раз во Франции. Для одних кругов это была неожиданность, другие утверждали, что Варшава предварительно их информировала, третьи уверяли, будто Польша не выходит за рамки французской политики, направленной «на общую разрядку», четвертые не предвидели, что отношения Польши и Германии «дозрели до столь важного действа», пятые полагали, что «политика Гитлера ведет к разрушению французских союзных договоров и изоляции Парижа», шестые твердили об ошибках и упущениях французского Министерства иностранных дел. Такое же разнообразие оценок было характерно и для Австрии, однако там сразу же предположили худшее для себя — скорое подписание между Польшей и Германией договора о ненападении. В венских политических кругах сочли, что такой пакт ужесточит позицию Берлина в отношении Вены, уже пошли слухи, что в переговорах с Австрией Гитлер «снова принял несгибаемую позу, а это влияет и на внутриполитическую ситуацию в Австрии». Вся лондонская пресса трактовала ситуацию как «событие перворазрядной важности», но воздержалась от формулирования мнений, делая вид, словно «не вполне сориентировалась в значении того примирительного шага». Откровенно занервничала Чехословакия, притом именно «чехи особенно обеспокоены позицией польской дипломатии и считают ее близорукой», даже могут «потребовать от Берлина таких же договоров с Прагой». Чехословацкая столица «сильно задета тем, что ее обошли польские авторитеты», пражские политики полагают, что «тот новый шаг польской дипломатии требует выяснения».
Европейское политическое море сильно забурлило. Все гадали, что случившееся означает, а главное — к чему приведет. И похоже, ничего хорошего не ждали. По крайней мере, при знакомстве с зарубежными откликами на прием Гитлером польского посла, о которых сообщали в Варшаву корреспонденты того же «Kurjera…», бросается в глаза полное отсутствие оптимистичных предположений на будущее. Не поступало таких сведений и из Москвы. Даже 20 ноября Польское телеграфное агентство (ПТА) уведомляло соотечественников, что «советская пресса воздерживается от комментариев».
Чуть меньше, чем через две недели после беседы Гитлера с Липским, — 28 ноября — германский посол в Польше Ганс фон Мольтке передал «Юзефу Пилсудскому немецкий проект декларации о ненападении». Спустя еще месяц и десять дней — 9 января 1934 года — «польский проект декларации вручил Гитлеру в Берлине Юзеф Липский». И вот 26 января 1934 года германский министр иностранных дел Константин фон Нейрат и польский посол Юзеф Липский поставили свои подписи под совместной декларацией об отказе от применения силы в двусторонних отношениях. Рассчитана она была на десять лет. Тем самым, констатировал Дариуш Балишевский, «польская превентивная война с Германией была завершена». Начался совершенно новый период в польской политике и истории, добавим, настолько новый и настолько своеобразный, что повлиял на судьбу не только Речи Посполитой, но и всей Европы.
Декларация, выручившая Гитлера
С тем, что появление польско-германской декларации о ненападении стало политической бомбой, не спорит практически никто из исторических аналитиков. Ведь напряженность между странами-подписантами до этого была весьма высокой не только на правительственном уровне. Вооруженное столкновение не исключалось и в бытовой среде. В той же Германии одним из свидетельств доминирования настроений подобного рода, напоминает Эугениуш Гуз в книге «Загадки и тайны сентябрьской кампании», стало открытие в апреле 1933 года в окрестностях ныне польского, а тогда немецкого города Пила так называемого «Памятника Немецкости». На нем был помещен текст, откровенно похожий на призыв: «Германец! Никогда не забывай, что отняла у тебя слепая ненависть. Дождись минуты, которая смоет позор кровавой границы!» Говоря другими словами, приготовься и ударь! И вдруг…
Неожиданностью стала декларация о ненападении и для поляков. При ознакомлении с печатными материалами тех лет, сообщениями на сей счет в той же газете «Kurjer Warszawski», невольно возникает впечатление, что не предполагали ее появления и польские журналисты. В утреннем выпуске за 27 января 1934 года «Kurjer…» на своей второй странице, на нижней ее половине, поместил публикацию под заголовком «Подписание польско-германского договора о ненападении», присланную в редакцию газеты не ее берлинским корреспондентом, а полученную из правительственного Польского телеграфного агентства. Сообщение ПТА было кратким, состояло всего из двенадцати строк и гласило: «Дня 26 т.г. в 11 часов в германском Министерстве иностранных дел между Польшей и Германией подписан договор о ненападении. От имени польского правительства договор подписал полномочный посол Речи Посполитой министр Юзеф Липский, а с немецкой стороны — министр иностранных дел Империи Фрайгер фон Нейрат. (Так в тексте сообщения. Полное имя фон Нейрата — Константин Герман Карл Фрайгер. — Я.А.). Присутствовали при подписании договора со стороны польской: проф. Маковский, начальник договорного отдела мин. иностранных дел, со стороны германской — директор Гаусс, дир. Мейер, а также советник Вохманн». Бросается в глаза, что не сказано, директорами каких германских структур являются названные в сообщении Гаусс и Мейер и чьим советником работает Вохманн. Далее шло уточнение: «К вышеизложенному сообщению Польское телеграфное агентство прилагает следующий правительственный комментарий». Тот комментарий был более подробным: «В день 15 ноября минувшего года, в беседе между послом Речи Посполитой в Берлине и канцлером Рейха (фамилии не называются