я с небывалым респектом. Все немецкие организации — частные и правительственные — получили установку «говорить о Польше… так, чтобы ни в прессе, ни в театральных залах, ни в кинотеатрах не оказалось ничего, что могло быть похоже даже на наилучшую критику правящих в Польше кругов». На широкую ногу предпринятая Берлином и Варшавой акция, уточнял автор публикации, «имеет целью не только ограничение свободы печати, суровую цензуру кинофильмов, театральных постановок, книжных произведений и т. д.», но и выработку за рубежом нужного мнения, касающегося «новой и с этого времени совместной германско-польской политики». Такое задание поставлено польско-немецкому агентству «Europa International — Nachrichten», уже оборудованы великолепные и дорогостоящие кабинеты, в которых работают «многочисленные польские и немецкие журналисты». Они распространяют по миру «доброе слово польско-немецкое», эффективно противостоящее французской пропаганде. Как все это Варшава объяснит Парижу? Ответ на такой вопрос корреспонденту «Journal des Débats» был уже очевиден. Варшава, уверен он, скажет, что ей больше не нужна игра, в которой Польша являлась «только козырем французской политики», а Париж до этого добивался изменений во взглядах правящих Польшей людей, живущих «значительно большими симпатиями в гитлеровскому Рейху, нежели к парламентарной Франции». «Kurjer Warszаwski», реагируя на процитированную публикацию авторитетного парижского издания, не удержался, чтобы не сказать, что сформулированные в ней констатации и комментарии трудно воспринимать «без нервов». Выводы, прозвучавшие во французской столице, сводились в итоге к тому, что «польско-германское сближение является планом не только далеко идущим и на далеко идущую цель рассчитанным, но и жестом независимости и научкой для слабых правительств», сообщал в свою редакцию польский корреспондент. В польском языке выражение «дать научку» означает «проучить». В Париже ощутили, что их проучили. Польша начинала отворачиваться от Франции.
Буквально через несколько дней появилось еще одно польско-германское соглашение, на сей раз экономическое. В Варшаве 7 марта 1934 года «посол Рейха Ганс фон Мольте и министр Юзеф Бек скрепили своими автографами протокол о нормализации хозяйственных отношений между Польшей и Германией». В рейхе встретили такую весть с восторгом. Вся немецкая пресса, телеграфировал на следующий день в Варшаву корреспондент того же ежедневника «Kurjer Warszawski», обсуждает подписанный документ «с большим удовлетворением». При этом он подчеркивал важнейший для Германии пункт, проистекающий из допуска немецких товаров в Польшу. Тот допуск, оказывается, имел для немцев не только хозяйственное значение, но и политическое, так как давал «новый довод спокойствия для германского правительства», а также являлся еще одним «шагом вперед на пути сближения обоих народов». Правда, газета «Lokal Anzeiger» иронично переживала, что «польские аграрии и польские угольные промышленники, похоже, не найдут в соглашении исполнения своих желаний», отметил и такое польский корреспондент, потому посоветовала им утешать себя тем, что это только начало «развития хозяйственных отношений между двумя странами». Мол, а вдруг когда-нибудь что-нибудь перепадет и на их долю. В серьезном же смысле немецкое издание при таком развитии событий допускало раздробление либо даже ликвидацию «искусственно созданной польской промышленности». В свою очередь газета «Borsen Zeitung» предостерегала германских промышленников от избыточных надежд на поставки своей продукции в Речь Посполитую из-за «низкой покупательной способности польского населения».
Еще один день спустя газета «Deutsche Zeitung» снова успокоила сограждан заверением, что поступление польских товаров не повлияет на цены на продуктовых рынках Рейха, так как «в современной Германии интересы аграриев хорошо защищены, у немецких производителей нет никаких поводов опасаться польского вреда». В то же время открываются значительные экспортные возможности для промышленников, обратило внимание издание, уточнив при этом, что «в Польше еще надо много чего сделать в сфере электрификации, строительства дорог, железнодорожных путей». Большую потребность в машинах, особенно в специальном сельскохозяйственном оборудовании имеют и польские аграрии. С немецкой точки зрения «дальнейшее развитие отношений с Польшей» для Германии будет весьма полезно. И не только в смысле укрепления экономики. Еще в конце февраля берлинские издания стали открытым текстом говорить о том, что меняется политическая обстановка во всей Европе. Газета «Montags Post» уведомила своих читателей, что «французская гегемония в Европе уже сломана». До этого именно Франция определяла политическую погоду в этой части планеты — та самая Франция, которая в течение полутора десятков лет была главным союзником Польши. И вот поставлена точка.
Вскоре ударил еще один политический колокол. В Европе получила хождение весть, что вместе с польской-германской декларацией о ненападении было подписано и секретное соглашение между этими странами. И та весть имела вовсе не кулуарное хождение. Пресса Берна, Парижа, Лондона в феврале, особенно в марте 1934 года, заговорила именно о тайных договоренностях между Польшей и Германией. Уверенно высказывалась об этом французская «L’Echo de Paris» («Эко де Пари»). Газета левого толка «Le Populaire» («Попюлер») еще в феврале задалась вопросами: «Какой ценой Пилсудский и его банда заключили соглашение с Гитлером? Оставит ли Польша Германии свободу действий в австрийском вопросе? Примет ли она взамен этого «техническое» сотрудничество Германии для действий на Украине, о которой она мечтает уже давно?» В марте британское агентство «Уик» тоже заявило о том, что существует договоренность Польши с Германией напасть на Советский Союз и даже вовлечь в это дело Японию. Публикации такого рода появлялись до конца года. Советские «Правда» и «Известия» 20 апреля со ссылкой на французскую газету «Bourbonnais republicain» тоже напечатали текст секретного приложения к пакту между Германией и Польшей, который, по утверждению издания, был предоставлен бывшим министром труда Люсьеном Лямурё. В нем говорилось о вещах весьма принципиальных:
1. Высокие договаривающиеся стороны обязуются договариваться по всем вопросам, могущим повлечь для той и другой стороны международные обязательства, и проводить постоянную политику действенного сотрудничества.
2. Польша в ее внешних отношениях обязуется не принимать никаких решений без согласования с германским правительством, а также соблюдать при всех обстоятельствах интересы этого правительства.
3. В случае возникновения международных событий, угрожающих статус-кво, высокие договаривающиеся стороны обязуются снестись друг с другом, чтобы договориться о мерах, которые они сочтут полезным предпринять.
4. Высокие договаривающиеся стороны обязуются объединить их военные, экономические и финансовые силы, чтобы отразить всякое неспровоцированное нападение и оказывать поддержку в случае, если одна из сторон подвергнется нападению.
5. Польское правительство обязуется обеспечить свободное прохождение германских войск по своей территории в случае, если эти войска будут призваны отразить провокацию с востока или с северо-востока.
6. Германское правительство обязуется гарантировать всеми средствами, которыми оно располагает, нерушимость польских границ против всякой агрессии.
7. Высокие договаривающиеся стороны обязуются принять все меры экономического характера, могущие представить общие и частные интересы и способные усилить эффективность их общих оборонительных средств…
Наиболее звучными, конечно же, были второй и пятый пункты, обязывавшие Польшу не принимать никаких решений без ведома Рейха, а также «обеспечить свободное прохождение германских войск по своей территории, в случае, если эти войска будут призваны отразить провокацию с востока или с северо-востока». Этим вполне прозрачно намекалось, что речь идет о возможном столкновении с советскими войсками, ибо только они могли быть серьезной угрозой с того самого «востока или северо-востока». Звонко, хотя и несколько обтекаемо, был сформулирован шестой пункт, согласно которому Рейх принимал на себя обязательство гарантировать нерушимость польских рубежей против внешней агрессии, но заявленная нерушимость не касалась и границ между Германией и Польшей. Оригинальный текст этого приложения пока не обнаружен, однако фактом остается и то, что на утверждения о его наличии, тем паче сделанные столь авторитетными изданиями и в отнюдь не во второстепенных европейских странах, возражений, обвинений в лживости публикаторов со стороны руководства Речи Посполитой не последовало. Не заявляла тогда и доныне своего протеста и германская сторона. Да и предпринятые затем действия Варшавы показали, что они пошли как раз в русле приведенных положений, особенно в контексте согласования действий внешнеполитического характера. Кстати, прозондировать, в самом ли деле появилась у Польши с Германией секретная договоренность, усиленно пытался и М.М. Литвинов в ходе своих бесед с Юзефом Беком. Польский министр реагировал на это смехом, но все-таки «ничего не сказал в опровержение», вспоминал потом советский нарком иностранных дел.
Недоверие советских властей к польской политике постепенно произрастало не только на почве всплывающих подозрений. Не дремала разведка, внимательными были и представители других советских служб, в том числе и журналисты, аккредитованные в Варшаве. Длинное письмо на эту тему — чуть ли не десяток машинописных страниц — 27 апреля 1934 года направил руководителю ТАСС Я.Г. Долецкому корреспондент этого агентства в польской столице И.А. Ковальский. Оно тоже не так давно рассекречено Российским государственным военным архивом. Содержание того послания убедительно свидетельствует, что советский собкор был весьма наблюдательным человеком, а поляки не всегда, не очень и успешно старательно камуфлировали свои действия. Начал свое письмо И.А. Ковальский со слов, гласящих, что «при всей таинственности, которой облекает себя Бельведер» — это значит резиденция Пилсудского, его «все-таки не так трудно раскусить». Основная идея маршала, отмечал журналист, сводится к тому, чтобы «пролавировать как можно дольше между СССР, Германией, Францией с максимальной выгодой для Польши». Он понимает, вполне уверенно утверждал корреспондент ТАСС, что дело неизбежно движется к войне, «но состав будущих коалиций далеко еще не определен», потому явно намерен ждать до последнего, так как желает «не продешевить себя и не сделать ложного шага». Напомним в этой связи, что в Первой мировой войне Пилсудский уже ставил — и неудачно — на «германского коня», но тогда польского государства еще не было. Теперь же для политического лавирования наличествовала иная почва.