Первая же встреча польской политической, научной, культурной общественности с нацистским министром пропаганды, состоявшаяся менее чем через три часа после его приземления в аэропорту, прошла в переполненном зале. При этом сидели «в первом ряду гг. премьер Козловский, вместе с министрами иностранных дел Беком и внутренних дел Перацким, шефом канцелярии г. Президента Речи Посполитой Свежавским». Присутствовали на ней и высокие представители польского генералитета, президент Варшавы Косьцялковский, столичный воевода Ярошевич, а также «высшие представители науки, искусства и прессы». Йозефа Геббельса, пришедшего к ним вместе с германским послом фон Мольтке, поприветствовали и по-польски, и по-немецки. После этого было предоставлено слово самому Геббельсу.
Подробно сказано в польской газете и о том, какое впечатление рейхсминистр пропаганды произвел на присутствующих своим выступлением. Оно у них было весьма высоким, хотя поначалу пришедшим на ту встречу думалось, что «этот молодой, едва тридцатисемилетний государственный муж выглядит смущенным своей миссией. Но трибуна сразу же произвела в нем глубокие перемены. Оказалось, что этот скромный человек на трибуне становится тем, кем он есть на самом деле. Это его территория, территория расового оратора (teren rasowego mówcy)». Видимо, чтобы подчеркнуть особые способности немецкого оратора, польский журналист, написавший материал, посвященный встрече Геббельса с варшавской общественностью, употребил именно такое определение, означающее значимость, в буквальном смысле отборность того, по отношению к кому оно употреблено. Убеждать же «незаурядную польскую аудиторию» рейхсминистр стал в том, что «национал-социализм является движением насквозь немецким». Согласиться с этим полякам нужно обязательно, твердил он, им «иначе не понять немцев», нужно усвоить, что «нацизм и Германия — это одно и то же». Выступление Геббельса, «произнесенное с огромным ораторским талантом, было отмечено бурными аплодисментами слушателей».
В официальном обеде, организованном в тот же день германским послом Гансом фон Мольтке в честь прибытия рейхсминистра пропаганды, опять же «приняли участие с польской стороны премьер проф. Козловский, министр иностранных дел Бек, министр внутренних дел Перацкий, министр просвещения Енджеевич, премьер Славек, ген. Фабрыцы, б. министр Игнацы Матушевский, заместитель министра имуществ Лехницкий, заместитель министра иностранных дел Шембек» и еще около десятка важных персон. Поскольку в приведенном списке значатся два премьера — Козловский и Славек — уточним, что Валерий Ян Славек к тому времени значился уже бывшим премьером, однако польская традиция позволяет величать государственных людей в соответствии с наивысшей должностью, которую им довелось занимать в жизни, даже тогда, когда обладание ею завершилось. После обеда «в салонах посольства состоялся раут, собравший около 200 личностей».
Польская реакция на визит главного нацистского пропагандиста внимательно отслеживалась и в Третьем рейхе. Германская пресса поместила обширные отчеты своих корреспондентов о том, с каким «энтузиазмом принимают мин. Геббельса в Варшаве», а также о его выступлении, которое, ничуть не сомневались они, «должно найти живой отклик в Польше». При этом все немецкие журналисты отмечали «не только большую заинтересованность и энтузиазм слушателей», но и «полное понимание выводов министра», особенно касающихся двух моментов: «еврейского вопроса и польско-германского соглашения». Одновременно германские газеты подчеркивали, что та речь Геббельса не скрывала «никаких политических тенденций». Наоборот, корреспондент газеты «Angriff», которую и в Польше именовали антикоммунистической и антисемитской, признал, что «поездка германского министра» в столичный город на Висле на самом деле была «раскрытием карт». Все это перечисляли работавшие в Германии польские журналисты в своих сообщениях из Берлина в Варшаву, и не только в Варшаву.
Совершенно недоброжелательно, в отличие от берлинской, оценила визит Геббельса в Варшаву австрийская пресса. Венская газета «Die Stunde» недвусмысленно заявила, «что Германия бросается в объятия даже меньших за себя государств» в поисках поддержки, в данном случае она решает задачу «отвлечь Польшу от французского тезиса безопасности». Париж тоже был «в значительной степени раздражен тем, что Польша с такой любезностью принимает немецкого министра» в то время, когда французская столица выстраивает «фронт против Германии». В Париже уже было замечено, что «кое-где в Европе наметилась тенденция к Германии благосклонная», потому Франция «рвет небо и землю, чтобы уничтожить ту тенденцию в самом зародыше». Однако публикации в польской государственной прессе, приветствующие приезд Геббельса, однозначно засвидетельствовали, что Речь Посполитая «не позволит Парижу критиковать ее политику». Получается так, констатировали в Париже, что когда Франция «дернула шнур варшавского колокола, тот отозвался звуком самостоятельности».
Есть основания предположить, что восторги, с которыми Геббельса встречали тогда в Варшаве, повлияли и на последующее поведение некоторых важных польских персон. Тот же премьер-министр Леон Козловский, сидевший в первом ряду просторного зала, в котором собрались варшавяне, возжелавшие послушать рейхсминистра, во время Второй мировой войны сбежал из формируемой в Советском Союзе польской армии под командованием генерала Владислава Андерса и стал сотрудничать с гитлеровцами. Умер от страха, приведшего к инфаркту, во время авиационного налета на Берлин 11 мая 1944 года.
Визит главного нацистского пропагандиста и оратора в польскую столицу был все же испорчен убийством министра внутренних дел Перацкого, приветствовавшего Геббельса в аэропорту и слушавшего его плечом к плечу с премьером Козловским. Обстоятельства сложились так, что днем позже Бронислав Вильгельм Перацкий получил две пули в затылок на входе в ресторан «Товарищейский клуб», куда он приехал пообедать. Попытки срочно вызванных медиков спасти его от смерти «оказались однако безрезультатными и в 5 часов 45 минут министр Перацкий, не придя в сознание, ушел из жизни». Убийца, парень «низкого роста, в кепке велосипедиста, в спортивном костюме, с постриженными по-английски усами», сбежал. Как потом оказалось, это был украинский националист Григорий Мацейко, выполнявший приказ своего ОУНовского шефа Степана Бандеры.
В дни приезда Геббельса в Варшаву случился еще один момент, мимо которого тоже нельзя пройти. В публикациях о ходе этого визита не упоминается Юзеф Пилсудский. В польской прессе тех дней нет никаких намеков на встречу маршала с рейхсминистром. Обозначено было другое. «Kurjer Warszawsri» в том же номере, в котором поместил первые сообщения о прибытии германского министра пропаганды в польскую столицу, на своей четвертой странице, но на самом ее верху, поместил весьма краткое сообщение под заголовком «Недомогание маршала Пилсудского». Оно состояло всего из одной фразы: «Как выяснило агентство «Искра», г-н Маршал Пилсудский нездоров и не встает с постели». Тем не менее, как оказалось, встреча польского Начальника с нацистским рейхминистром все-таки произошла.
Сохранился даже снимок, свидетельствующий о ее реальности. Не исключено, судя по фотоизображению, что чувствовал себя Пилсудский тогда в самом деле неважно, но берлинского гостя все-таки принял. На фотографии он стоит в маршальской форме, с главными наградами на мундире, по левую руку от него — Йозеф Геббельс, по правую — германский посол Ганс фон Мольтке, рядом с рейхсминистром — глава польского МИДа Юзеф Бек. О чем они беседовали? Последующие события дают основания предположить, что ссоры между ними не было. Наоборот, их встреча открыла дверь новым гостям из Рейха в Речь Посполитую, а из Польши — в нацистскую Германию.
На момент убийства Перацкого Йозефа Геббельса в Варшаве уже не было. В день покушения на министра польская пресса сообщала, что накануне в Кракове «в 9 часов 50 минут в гражданском аэропорту Чижины приземлился самолет «Маршал Гинденбург», на котором прибыл министр Рейха др. Геббельс вместе с группой высших служащих Министерства пропаганды и немецких журналистов». Сразу после приземления «его приветствовали вице-министр иностранных дел (Польши. — Я.А.) Шембек, полномочный министр Германской империи фон Мольтке, которые вчера уехали в Краков поездом». Кроме них «от имени отсутствующего г. воеводы приветствовал его вице-воевода Валицкий, президент Кракова др. Карлицкий» и еще полдюжины официальных лиц. В тот день Геббельс посетил Вавель — архитектурный комплекс, являющийся одним из главных символов Польши, центром которого значатся Королевский замок и кафедральный собор Святых Станислава и Вацлава, а также отдал должное Ягеллонской библиотеке, Национальному музею, Архипресвитериальному костелу Взятия на небо Пресвятой Девы Марии. В 15 часов 30 минут самолет «Маршал Гиндербург» вылетел в Берлин. Пролетая над польской границей, Геббельс отправил министру иностранных дел Беку депешу, в которой выразил «горячую и сердечную благодарность, а также искреннюю благодарность за сердечный прием, который получил в государстве господина министра».
И все-таки не все шло гладко в Польше в дни визита Геббельса. Во время его пребывания в Кракове — бывшей столице Польши — местные евреи «провели большое собрание и почти все магазины в течение нескольких часов были закрыты». Советский полпред в Речи Посполитой — им тогда был Я.Х. Давтян — 16 июня 1934 года тоже докладывал в Москву, что «визит Геббельса прошел в атмосфере враждебности со стороны широкой общественности и большой неловкости со стороны правящих кругов». В Варшаве многие считали, что Польше «этот визит навязан немцами». На самом деле, утверждал полпред, «поляки предпочли бы избегнуть этой демонстрации». Неожиданное «убийство Перацкого затмило все остальные события», связанные с неприятием приезда рейхсминистра.
На таком фоне становится более понятным и замалчивание приема Геббельса маршалом Пилсудским. Весьма похоже, что недовольных приездом главного пропагандиста нацистского Рейха было довольно много, главный польский руководитель не желал еще больше их раздражать, потому на всякий случай предпочел не оглашать сомнительное свидание, хотя и согласился на то, чтобы оно состоялось. Подтвердил ту встречу и Геббельс. В своих записях, процитированных Рольфом-Дитрихом Мюллером, он отметил: «Маршал действительно болен. Тем не менее говорил со мной около часа. Живо и обходительно». За приведенными словами последовали краткие и хлесткие характеристики, из которых следовало, что Пилсудский — это «наполовину азиат», но в то же время «великий человек и фанатичный поляк», который «ненавидит людей и большие города», деспот по характеру, однако «блещет юмором в беседе». Сфотографировали их вместе «по его желанию».