сле моей смерти и которые заносят польский народ в разряд идиотов». Даже главе правительства он мог сказать, что «есть вещи, которые вы, поляки, не в состоянии понять». Затем добавить: «Сколь много мне удалось бы сделать, правь я другим народом».
Столь «подчеркнутое отмежевание», пришли к выводу Томаш и Дарья, «напоминало образ мышления монарха-самодержца». В беседе с известным политиком Артуром Сливиньским маршал даже пожаловался: «Не знаю, почему Бог указал мне жить в Польше». Тогда же он изрек и более жесткие слова: «Я не раз думал о том, — говорил он, — что, умирая, я прокляну Польшу. Сегодня я осознал, что так не поступлю. Когда я после смерти предстану перед Богом, я буду его просить, чтобы он не посылал Польше великих людей». Далее последовало еще одно пояснение: «Что польский народ дает великим людям и как к ним относится! Еще неизвестно, была ли бы создана без меня Польша! А если бы была, то сохранилось ли бы это государство? Я знаю, что я сделал для Польши!» Таким образом, сформулировали вывод Томаш и Дарья Наленч, «в мозгу Маршала рождались мысли о неблагодарности поляков — мелких и подлых людишек», а заодно «возникало чувство вседозволенности, собственной непогрешимости».
В русле подобных суждений можно предположить, что вряд ли Юзеф Пилсудский был лучшего мнения и о своих соседях-германцах. На Гитлера же он смотрел как на политика, только начинающего на свою деятельность на главном государственном уровне. Образно говоря, в этом смысле видел он в нем как раз ефрейтора, а не маршала и даже не бригадного генерала, потому и исходил из намерения обвести его вокруг своего уже большого политического пальца. Вскоре такой довод зазвучит даже официально, в частности, из уст польских чиновников, представляющих свою страну за рубежом. Сотрудники посольства Речи Посполитой в той же Франции на полном серьезе убеждали своих иностранных коллег, что польский «Старик не даст его перехитрить». Любопытным в этом смысле представляется и утверждение польского военного атташе во Франции полковника Е. Блешинского, который повторял, что «польско-немецкий союз преследует более серьезные цели, чем нормализацию польско-немецких отношений», а маршал Пилсудский не позволит «себя обмануть молодому Гитлеру, он его использует для крупной политической игры, о чем мы только в будущем узнаем».
Однако польский вклад в создание в Европе ситуации, приведшей к Второй мировой войне, состоял не только в том, что Речь Посполитая сломала столь нежелательные для нацистского Рейха военные «клещи», начав затем активнее с ним торговать, проводить совместные военные учения, демонстрировать свое расположение к Берлину другими способами. Не менее значимыми для фюрера Германии стали и польские старания, направленные на то, чтобы не возродилась система коллективной европейской безопасности. Польша делала настолько сильный акцент на двусторонних, билатеральных, как тогда говорили варшавские политики, связях с соседями, и не только со своими соседями, что «обязательства польско-французские и польско-румынские», например, она ставила куда выше многосторонних. Даже в «ключевых для безопасности страны польско-французских отношениях маршал стремился к тому, чтобы альянс с Францией делать независимым от ослабляющих его эффективность третьих факторов, в особенности от Совета Лиги Наций». Коллективную безопасность он считал иллюзией, подчеркивает и Войцех Матерский. К сказанному этим историком добавим еще раз, что Гитлеру тоже не нужен был коллективный фронт государств, противостоящих его реваншистским устремлениям, как та же Лига Наций, из которой он уже увел Германию.
Для подтверждения совпадений в польских и германских представлениях о политической ситуации в Европе и стараниях повлиять на нее продолжим ссылаться на названного автора, который, разумеется, в своей книге защищал позицию Варшавы, но ничего не смог поделать с упрямыми фактами. Начнем с так называемого Восточного пакта, попытки заключить который в Европе предпринимались в течение трех лет. Суть его состояла в том, чтобы путем укрепления статус-кво, созданного Версальским миром, ограничить возможности затеянного нацистами военного реванша Германии. Идею подобного договора еще осенью 1933 года выдвинул французский министр иностранных дел Жозеф Поль-Бонкур. Предполагалось, что его подпишут Германия, Латвия, Литва, Польша, СССР, Финляндия, Чехословакия и дадут обязательство не нападать друг на друга. Предполагался и вариант, согласно которому Франция и СССР должны будут прийти друг другу на помощь в случае агрессии. Скорее всего, подразумевалось, что атаковать Францию может Германия, а СССР — Польша. Впервые тезисы будущего договора Поль-Бонкур изложил в беседе с полпредом СССР Валерианом Довгалевским, который, как утверждает тот же Войцех Матерский, сразу же предложил распространить его действие и на дальневосточный регион, где советские границы проверке на прочность уже упорно подвергались Японией, однако Поль-Бонкур такое далеко идущее дополнение отверг. Тем не менее, к концу декабря советский МИД сообщил, что «СССР выражает согласие на участие в том договоре Бельгии, Франции, Чехословакии, Польши, Литвы, Латвии, Эстонии и Финляндии, а также некоторых других государств, но с обязательным участием Франции и Польши».
Франция, в свою очередь, стремилась включить в пакт Германию, поскольку без нее «возникнут сложности с уже имевшей соглашение с Берлином Варшавой», в котором польская столица видела «безопасность Речи Посполитой», опять напоминает Войцех Матерский, добавляя, что польско-немецкая декларация в таком случае даже могла потерять свое значение, потому у французов с самого начала возникли опасения, что Польша на это не пойдет. Советская разведка тоже доносила в Москву, что «франко-польской дружбе, видимо, приходит конец». Свидетельством тому был «оскорбительно холодный прием, который был оказан Барту при его прибытии в Варшаву» еще в апреле 1934 года. Не помогло французскому министру в этом смысле и то, что он назвал «Польшу великой державой», а также отметил равенство Польши и Франции в двустороннем политическом союзе. Из уст маршала Пилсудского высокий гость из Парижа услышал еще и то, что польский лидер «не видит возможности при теперешней диктатуре в Германии запретить ей осуществлять равноправие в вопросе о вооружении». Кроме того, уточнил он, «изменившееся положение в Восточной Европе поставило особые задачи перед Польшей, для решения которых Польша должна сохранить за собой свободу действий».
Москва получала сообщения многих информаторов, что «Польша относится к числу противников Восточного пакта. Правда, так же, как и Германия, она не дала до сих пор решительного ответа и старается выиграть время, но все же отрицательное отношение польского правительства к Восточному пакту не оставляет никаких сомнений. Польская печать открыто пишет, что Восточный пакт направлен непосредственно против сферы государственного влияния и интересов Польши, что Польша отходит на задний план, становится инструментом политики других. Первую скрипку играют Франция и СССР». На такое главный человек в Варшаве согласиться не мог. Отдельный агентурный материал информировал наркома обороны СССР маршала К.Е. Ворошилова о выводах, сделанных помощником германского военного атташе в Варшаве капитаном Кинцелем, который видел, что в «польском офицерском корпусе, по крайней мере среди высших офицеров Варшавы, отмечается явно выраженное антирусское настроение, усилившееся в последний год». В беседах с этим немцем польские армейские командиры часто заговаривали и об «общем противнике на востоке». К тому времени в Варшаве уже знали, что в Германии «весь рейхсвер, от высшего генерала до последнего солдата, честно и твердо стоит за Гитлера. Именно поэтому рейхсвер не проявил никаких колебаний в вопросе присяги к Гитлеру». Тем не менее, извещался Иностранный отдел Главного управления государственной безопасности СССР еще в сентябре 1934 года, «руководящие польские круги держат курс на максимальное сближение с Германией». Посему «Польша Восточного пакта не подпишет и выйдет из Лиги Наций», как это сделала Германия. В том же, что касается связей с Советским Союзом, то «польская дипломатия будет делать все усилия к тому, чтобы удержать хорошие взаимоотношения с СССР до начала дальневосточной войны». Надежды на вспышку такой войны в Варшаве были значимыми.
Еще через месяц тот же Иностранный отдел ГУГБ СССР получил «от серьезного польского источника» извещение, что «Польша в своей внешней политике в настоящий момент исходит из глубокой уверенности, что война между СССР и Японией наступит в недалеком будущем и что это обстоятельство, в свою очередь, послужит сигналом для коренных перемен в Европе». Речь Посполитая «отрицательно относится к Лиге Наций, так как последняя служит только интересам великих держав». Она, по примеру Германии, «не приемлет многосторонних гарантийных пактов», а ту политику, которую проводит Франция, «считает ошибочной», потому и «решила договорится непосредственно с Германией, воспользовавшись нынешним тяжелым положением последней». В Варшаве исходят из того, что «если бы Польша присоединилась к французской политике сближения с СССР, она превратилась бы во второстепенный фактор международной политики». Речь Посполитая добивается постоянного места в Совете Лиги Наций и, если его она не получит, грозит выходом из Лиги Наций, что всего год назад сделала Германия. Варшава выступает против вступления СССР в Лигу Наций, видя в этом «ослабление своей позиции». Восточный пакт, по ее мнению, «преследует цель окружения Германии Францией и СССР», в таком плане Польша «превратилась бы в орудие франко-советской политики». Посему Речь Посполитая «как можно дальше будет тянуть с ответом по вопросу Восточного пакта, желая как можно дольше скрыть свои истинные намерения». В польской столице убеждены, что «война между Японией и СССР неизбежна и начнется не позже 1935 года».
В то же время Польша «верит в твердое положение Гитлера; она также уверена, что Гитлер справится с трудностями внутреннего характера и добьется осуществления своих планов в отношении присоединения к Германии всех земель, населенных немцами (Австрия, часть Швейцарии и Чехословакии). Польша будет поддерживать Германию в вопросе аншлюса и ревизии трактатов». В настоящий момент между Польшей и Германией ведутся в Берлине переговоры о совместных действиях в Европе на случай осложнений на Дальнем Востоке, уведомлял информатор. В Речи Посполитой самые влиятельные «люди из правительственного блока, как Славек, Матушевский, Коц, Свитальский, Шетцель, Радзивилл, Маковский и др. стоят за военный союз с Германией и в лице представителей польской армии встречают поддержку этой цели». О политическом весе людей с названными фамилиями говорит хотя бы то, что Валерий Славек вскоре возглавит польское правительство. Упомянутый в приведенном списке Януш Франтишек Радзивилл — сторонник Юзефа Пилсудского, депутат сейма, затем сенатор — любопытен не только тем, что был одним из наибогатейших магнатов в Польше. Он родился в Берлине и был правнуком Антония Генрика Радзивилла — композитора и виолончелиста, гитариста, певца, с которым охотно общались знаменитый поэт Иоанн Вольф