Советские специальные службы по своим каналам продолжали получать материалы, поясняющие основы польской внешней политики и поведение руководителя Министерства иностранных дел Речи Посполитой, потому были осведомлены о многих ее нюансах. Одним из подтверждений тому является раздобытая ими копия польского агентурного донесения во II отдел Генерального штаба Войска Польского, датированная 3 июля 1939 года. В нем шла речь о двух тенденциях в польской внешней политике, доминирующих «в принимающих решения польских кругах». Первая, так называемая «старополковничья», которую представлял министр Юзеф Бек, вторая — «младо-полковничья», направляемая маршалом Эдвардом Рыдз-Смиглым. Обе они были наиболее распространены в дипломатических, политических и газетных кругах. В донесении утверждается, что «мин. Бек по-прежнему является сторонником взаимопонимания с Германией». Он только «под нажимом маршала Рыдз-Смиглого и общественного мнения несколько сменил тактику, а по сути рассчитывает на компрометацию польско-англо-французских договоров, дабы заявить, что его предыдущая политика германо-польского взаимопонимания имела и продолжает иметь основания».
Сразу после заключения проклинаемого поляками советско-германского договора о взаимном ненападении советская газета «Известия» в номере за 27 августа 1939, разумеется, не только от своего имени, поставила вот какую точку в ситуации: «Не потому прервались военные переговоры с Англией и Францией, что СССР заключил пакт о ненападении с Германией, а наоборот, СССР заключил пакт о ненападении с Германией в результате, между прочим, того обстоятельства, что военные переговоры с Францией и Англией зашли в тупик в силу непреодолимых разногласий». Центральным пунктом тех разногласий стала внешняя политика Польши, главным «креатором» которой продолжал быть Юзеф Бек. И не только потому, что на любую политическую договоренность с СССР, тем паче военную, он смотрел как на «присоединение к антинемецкому фронту». В дополнение к сказанному он исходил и из того, что, по его же словам, «Польша воспринимает Советское участие в делах Европы как недопустимое». Признать тот польский вклад в прекращение московских переговоров очень многие на берегах Вислы не могут доселе, потому ищут приемлемые для себя объяснения. Притом ищут весьма старательно. Даже для историка, а не политика Войцеха Матерского показалось, что в тех трехсторонних дискуссиях «существенным является выдвижение на первый план одного момента, указывающего на цинизм советской стороны». По его утверждению, Москва «создавала себе алиби, стараясь убедить мир, что это Париж и Лондон виноваты в надвигающейся катастрофе», на самом деле это «Сталину нужен был срыв переговоров, но сделанный западными странами». Получается, что министр Бек, сам того не понимая, работал на советского вождя?!
Между тем сигналы, что может произойти то, чего никак не предполагал и не принимал Юзеф Бек, из Берлина в Москву поступали уже три месяца. Еще 29 мая 1939 года временный поверенный в делах СССР в Германии Г.А. Астахов прислал в Наркомат иностранных дел Советского Союза шифротелеграмаму, в которой сообщал, что ему помимо приглашения в театр «от Гитлера поступило и приглашение и на военный парад в честь югославского регента». Подразумевались официальные торжества в связи с прибытием в Берлин с государственным визитом Павла Карагеоргиевича, который временно осуществлял полномочия главы Югославии из-за малолетства последнего короля этого государства Петра II. В германскую столицу принц и регент приехал с желанием отсрочить войну, к которой Югославия не была готова. Принимали его с соответствующими королевскому статусу почестями, в ряду которых был и военный парад. Присутствовать на нем предстояло и Г.А. Астахову. В отправленной в наркомат шифротелеграмме временного поверенного в советских делах в Германии заметно и удивление, и недоумение, потому дипломат и попросил: «Срочите Ваше указание относительно обоих приглашений». «Срочите» — это значит срочно сообщите ответ на мой вопрос. Из приведенных слов явно вытекает, что он не знал, как поступить, поскольку такое приглашение стало для него полной неожиданностью. Но Г.А. Астахов, конечно же, понимал, что в политике столь высокого уровня ничего случайного не бывает и не должно быть. Значит, полагал он, есть в данном эпизоде какой-то намек, за которым может последовать что-то еще и, скорее всего, более важное.
Советский временный поверенный не ошибся. Уже 17 июня 1939 года ему пришлось сообщать, что к нему в Берлине заходил человек, именуемый довольно длинно — Фридрих-Вернер Эрдманн Маттиас Иоганн Бернгард Эрих, граф фон дер Шуленбург, пребывающий тогда в должности чрезвычайного и полномочного посла Германии в СССР, который «никогда раньше этого не делал», чему опять же очень удивился Г.А. Астахов. Заглянул он к советскому дипломату во время приезда в имперскую столицу по служебным обязанностям. На сей раз докладывать в Москву временному поверенному пришлось более пространно, потому что с немецким послом «поговорили больше часа». Беседу с Г.А. Астаховым граф фон дер Шуленбург начал с того, что «Германия остро нуждается в сырье». Настолько остро нуждается, что даже «он, Шуленбург, не может без невероятных хлопот получить пару труб, необходимых для ремонта его дома». Трудности во многом объясняются тем, что «советская сторона предлагает слишком мало сырья, хотя желает получить в Германии весьма ценные вещи». Далее оглашено было более важное: Шуленбург «стал настойчиво убеждать меня в том, что обстановка для улучшения отношений созрела».
Г.А. Астахов отнесся к услышанному с изрядной сдержанностью, ответив, что советская сторона имеет «больше оснований для скептицизма», чем для оптимизма, так как «ухудшение отношений после прихода Гитлера к власти создалось исключительно по инициативе германской стороны». Граф фон дер Шуленбург, в свою очередь, сказал, что он «отлично понимает мотивы», которыми могут руководствоваться в Москве, «недоверчиво относясь к германским намерениям улучшить отношения», однако стал уверять советского временного поверенного, что «эти намерения достаточно серьезны». Он даже процитировал слова своего министра Иоахима фон Риббентропа: «Англии и Франции мы не боимся. У нас мощная линия укреплений, через которую мы их не пропустим. Но договориться с Россией имеет смысл». Уходя, фон дер Шуленбург сообщил, что живет в отеле «Кайзергоф» и вдобавок «выразил готовность встретиться при первой надобности».
Спустя десять дней германский посол граф фон дер Шуленбург был уже на приеме у наркома иностранных дел В.М. Молотова в Москве. В своих записях о той встрече Вячеслав Михайлович привел его слова, что «германское правительство желает не только нормализации, но и улучшения своих отношений с СССР. Он добавил далее, что это заявление, сделанное им по поручению Риббентропа, получило одобрение и Гитлера». Для подтверждения сказанного фон дер Шуленбург привел три доказательства. В качестве первого «он указал на сдержанность тона германской печати в отношении к СССР», вторым стали «пакты о ненападении с Прибалтийскими странами (Латвией и Эстонией), которые он рассматривает как безвозмездный вклад в дело мира и которые показывают, что Германия не имеет никаких злых намерений в отношении СССР». Надо полагать, появление таких договоров с названными странами должно было означать, что германские войска на их территории не появятся, а если так, то угрозы для СССР нет. В-третьих, «Шуленбург напомнил, что СССР и Германия связаны берлинским договором о нейтралитете, заключенным в 1926 году, который был продлен Гитлером в 1933 году». В ответ из уст В.М. Молотова прозвучала нескрываемая ирония. Мол, хорошо, что «Шуленбург помнит о существовании этого договора», однако «не находит ли посол, что заключенные Германией в последние годы договора, например, «антикоминтерновский пакт» и военно-политический союз с Италией, находятся в противоречии с германо-советским договором 1926 года». Шуленбург снова «стал уверять, что не стоит возвращаться к прошлому, к тому, какое значение имел «антикомминтерновский пакт», что касается договора с Италией, то он «не направлен против СССР, что этот договор имеет в виду в первую очередь Англию», а в разрыве пакта о ненападении с Польшей, о чем Гитлер в одностороннем порядке заявил еще 28 апреля, «виновата сама Польша». Посол заверял, что «ни у кого в Германии нет наполеоновских планов в отношении СССР». Перейдя к вопросам торговли, он опять же заявил, что его страна «проявила в этом вопросе свою добрую волю».
Вскоре сообщения из Берлина от Г.А. Астахова стали все более частыми и детализированными. Например, 19 июля 1939 года временный поверенный уведомлял, что немцы демонстрируют «подчеркнуто вежливое отношение на приемах, отсутствие придирок по линии практических и оперативных вопросов». Более того, в Германии сделана «полная остановка антисоветской кампании в прессе, где, как и в речах, перестал упоминаться «большевизм», а в отношении СССР и его руководителей взят небывало корректный (по сравнению с прежними временами) тон». Именно это «довольно характерно для теперешней тактики в отношении нас», информировал советский дипломат из Берлина. Три дня спустя он сообщал в НКИД, что «основными вопросами, интересующими германскую сторону, являются размеры нужного Германии советского сырья и характер германских поставок в счет кредитов, остальное второстепенно». Переговоры об этом велись по линии наркома внешней торговли СССР А.И. Микояна, но нужных для Рейха подвижек все еще не случилось. Еще через два дня один из людей Риббентропа, горячо говоривший «о необходимости улучшения политических отношений между Германией и СССР», пожаловался Г.А. Астахову, что «все попытки германской стороны заговорить на эту тему Наркоминдел оставляет без ответа». Советский временный поверенный ничего не отвечал, ему было известно, что и «Шуленбург, беседуя с Молотовым, не получил от последнего определенного ответа», а если так, то не мог его дать и он.
Наконец 29 июля 1939 года Г.А. Астахову пришла шифротелеграмма от наркома В.М. Молотова, в которой признавалось, что «при улучшений экономических отношений между СССР и Германией могут улучшиться и политические отношения», но «немцы должны сказать, в чем конкретно должно выражаться улучшение». До недавнего времени «немцы только ругали СССР», даже отказывались «от участия в каких-либо конференциях, где представлен СССР». Потому, «если теперь немцы искренно меняют вехи и действительно хотят улучшить политические отношения с СССР, то они обязаны сказать нам, как они представляют конкретно это улучшение». Тот же Шуленбург «ничего конкретного или внятного не захотел предложить». Текст, процитированной шифротелеграммы, тоже хранящейся в Архиве внешней политики Российской Федерации и недавно расшифрованный наряду с другими документами, карандашом написан самим В.М. Молотовым.