оговора, втянутой в боевые действия, всю необходимую от нее поддержку и помощь». В секретном приложении к этому документу значилось, что под возможным агрессором подразумевалась Германия.
Договор с Великобританией о взаимопомощи в случае военного конфликта, к которому присоединилась и Франция, в Польше был воспринят с бурным восторгом. «Kurjer Warszawski» в своем утреннем выпуске за 26 августа сразу же назвал его «Союзом безопасности и мира», событием большого исторического веса, подчеркнув, что «со времен наполеоновских Англия ничего подобного, столь полного решимости не подписывала». Союз является «оборонительным альянсом в его наиболее выраженном значении», уточнялось в газете, он предусматривает «наиполнейшую помощь в случае непосредственной и даже посредственной угрозы для безопасности или независимости одного из контрагентов». Наиболее важной и реалистичной чертой союза становилось «утверждение об автоматичности помощи», притом «автоматизм абсолютной и безграничной помощи — это основное достоинство союза». Более того, специально подчеркивалось, что «союз Англии и Польши — это союз строительства, гарантирования безопасности и независимости не только Польши и Англии, но и всех государств восточной, центральной и северной Европы, на которую с большей или меньшей агрессивностью позволила себе поглядывать немецкая алчность».
Назавтра — 27 августа — корреспондент ПТА из Парижа процитировал газету «Paris Soir», в которой один из ее публицистов констатировал, что «в Германии господствуют катастрофические настроения». Туристы, прибывающие из Рейха, утверждал он, рассказывают, что «в местечке Лорах женщины провожали призванных под ружье резервистов с воплями и проклятиями, громко выражая свое возмущение, несмотря на присутствие поблизости все видящих членов СС». Сообщение другого корреспондента ПТА, переданное уже из немецкой столицы и датированное тем же днем, было снабжено красноречивым заголовком «Паника в Берлине». В нем утверждалось, что «тяжелая депрессия овладела настроениями немецкой общественности», происходящие в последние дни события «открывают ей глаза на введение ограничений в железнодорожном движении, прекращение авиасообщений, реквизицию автомашин, автобусов, лошадей, призыв рядовых почти из каждой семьи, а особенно введение с понедельника карточной системы практически на все предметы ежедневного потребления». Немецкое общественное мнение, «привыкшее к одуряющим и бескровным политическим успехам, с высочайшим беспокойством смотрит в будущее» и видит впереди «практически неотвратимую неизбежность получения наихудших результатов». Беседы с политиками и журналистами также свидетельствуют «о непривычном хаосе понятий, вызванных прежде всего советским договором». В дополнение к этому на передний план всплывает «глубокая депрессия» как «наиболее характерный момент» для сложившейся ситуации. Из уст немцев, сообщало агентство, во время бесед постоянно звучало, что «преимуществом Польши является энтузиазм, господствующий в армейских рядах и всем обществе», в то время, как «очевидно отсутствие всякого энтузиазма среди немецких солдат». Конечно же, «драться они будут, но только выполняя поступившие сверху приказы, однако не будут иметь того духа, который в случае чего станет господствовать в польском войске». Даже 31 августа 1939 года, в самый канун Второй мировой, «Illustrowany Kurjer Codzienny» убеждал своих читателей, что «немецкий солдат драться с поляками не желает и удирает за границу», более того, «первый же час войны станет призывом к революции в Третьем рейхе».
Как вскоре стало ясным для всей Европы, удар по Польше Гитлер отложил всего на четверо суток. Он случился не 26 августа, как ранее планировалось, а 1 сентября 1939 года. Спустя еще два дня — 3 сентября — войну Германии объявили Великобритания и Франция, что опять же воодушевило поляков. «Kurjer Warszawski», еще выходивший дважды в день, сообщал из Парижа, что и в французской столице «объявление Францией и Англией войны Германии встречено с величайшим энтузиазмом. Во всем городе прошли спонтанные манифестации его жителей, сопровождаемые неумолкаемыми возгласами в честь союзников — Англии и Польши». Толпы парижан собирались перед дворцом президента республики, французского Министерства иностранных дел, британским и польским посольствами, уведомляла газета. Все парижские издания «подчеркивают то большое и святое дело, которым является свобода человека и справедливость, в защиту которого встала непобедимая коалиция Франции, Англии и Польши». Пресса Парижа «твердит, что Гитлер своим решением подписал смертный приговор германскому народу». Никто не сомневается, что «война, навязанная миру Гитлером, должна завершиться победой справедливости, это значит победой армий союзников». Польское телеграфное агентство сообщало также, что французская печать «полна признания и удивления героической позицией Польши». Газета «Figaro» утверждала, что «нападение на Польшу мы восприняли так, словно совершен наезд на наши собственные границы».
После оглашения французского правительственного коммюнике о начале военных действий с Германией «Kurjer Warszawski» 4 сентября 1939 года вновь известил своих соотечественников, что «весь Париж вышел на уличные манифестации», в ходе которых его жители «выражают глубокую приязнь и восхищение армией и гражданском польским обществом, при этом все выражают глубокое убеждение, что скоро наступит момент, с которого начнется сокрушение совместного врага». Огромные толпы, специально отметил в своем сообщении собственный корреспондент газеты во французской столице, присутствовали при «возложении послом Лукасевичем венка на могиле Неизвестного солдата», а парижская пресса подчеркивает также, что французская общественность «должна на века хранить большую благодарность героическому польскому народу, который уже столько дней сам на сам удерживает многократно сильнейшую тевтонскую навалу». Одновременно газеты «высказывают мнение, что в ближайшие дни начнутся совместные операции французской и английской армий, которые в быстром темпе изменят стратегическую ситуацию на польском фронте».
Из Лондона сразу же после подписания договора о помощи Польше «Kurjer Warszawski» тоже информировал своих читателей, что из «английской прессы бьет решительное желание окончательно расправиться с гитлеризмом». Цитировалось утверждение газеты «Times», что «германский диктатор сам подписал себе приговор, не оставив Великобритании и Франции иного выбора, кроме войны», в результате которой «национал-социализм должен быть навсегда убран из европейских отношений». Ежедневник «Daily Mail» в свою очередь утверждал, что Англия решительно намерена уничтожить варварский строй и банду «гангстеров», приведших к катастрофе. «Daily Herald» писала, что «будем сражаться за то, чтобы наши дети не столкнулись с тиранией, которая хуже смерти».
Продолжали поднимать настроения в Речи Посполитой и поступавшие из Берлина сообщения польских журналистов под очень красноречивыми заголовками. Одно из них, опубликованное в Варшаве в тот самый день — 4 сентября, — называлось «Угнетенность в Берлине» и начиналось со слов, что «удрученные настроения, которые доминировали в Берлине еще перед вспышкой войны, еще больше возросли после начала военных действий». После объявления Германии войны со стороны Англии и Франции «никто здесь не верит в собственную победу», массу населения интересует «прежде всего возможность покупки продуктов питания и предметов первой необходимости». В торговых точках «не хватает мяса, масла, даже давно уже разбавляемого водой молока». И уж вовсе нет смысла говорить «о приобретении обуви, белья», без специальной карточки «невозможно найти даже носовой платок». Часть магазинов закрыта. Такси почти не ходят. Берлинцы с трудом выдерживают столь нервирующие ограничения, потому «порядок поддерживается только при помощи внутренних войск, агентов гестапо и СА драконовскими мерами». Публикация под заголовком «Тяжелая хозяйственная ситуация в Берлине» уведомляла поляков, что глава совета обороны Рейха Герман Геринг даже «издал распоряжения, свидетельствующие о плачевном состоянии, в котором находится империя с точки зрения экономики». Они касаются новых налогов, суровых наказаний тем, кто что-то портит или укрывает сырье. Население уже «на четвертый день войны с трудом справляется с продовольственными потребностями». Еще одна информация из Берлина ставила в известность, что «в Берлине начинается новая волна инфляции», а «банк Рейха приступил к выпуску банкнот, так называемых рентных марок», которые будут иметь хождение лишь на внутреннем рынке.
В тот же день — 4 сентября — «Kurjer Warszawski» уже в своем вечернем выпуске известил поляков, что парижские газеты уведомили о «начатых утром военных действиях против Германии», в которых «принимают участие военно-морские, военно-воздушные и сухопутные силы». Не осталось вне внимания польского корреспондента, разумеется, и то, что все это вызвало «огромное впечатление и энтузиазм в столице государства». Однако он заметил также, что сообщения о начале французской армией боев с немцами «не называют пока ни мест, ни размеров военных действий». Вскоре окажется, что это и есть самый главный нюанс, касающийся объявленной войны против Рейха. Французскими и английскими политиками высшего ранга большая драка с немцами и не замышлялась. Уже 12 сентября, менее чем через две недели после гитлеровского нападения на Речь Посполитую, военные советы Великобритании и Франции в присутствии премьер-министров обеих стран условились о немедленном прекращении военных действий против Германии. И вызрело оно, как говорится, не вдруг. Спустя годы польские историки Ян Карский и Лех Выщельский выяснили, что еще 4 мая 1939 года генеральные штабы Франции и Великобритании приняли согласованное ими решение «о неоказании военной помощи Польше во время ее войны с Германией», придав этому «гриф секретности». Получается, что объявление этими странами войны Третьему рейху вовсе не ставило целью развернуть наступление гитлеровского вермахта с востока на запад. Он мог по-прежнему двигаться на восток, а если Польша оказалась на том пути, то это ее собственная проблема, но никак не французская или английская.