После смерти маршала, а это был уже 1943 год, один из его офицеров Михаил Эйгин, выполняя волю умершего, доставил тот дневник и другие бумаги его жене Марте во Францию, которая спустя еще восемь лет за это жестоко поплатилась. Летом 1951 года французская полиция была шокирована зверским умерщвлением одной женщины, которую нашли без головы, без рук и ног. Убийцы расчленили труп, разбросав разные его части по территории, равной целой области. Сначала на Лазурном Берегу обнаружили ее левую руку, затем тело без головы и ног — в мешке под мостом в сорока километрах от Ниццы, а ноги — недалеко от Марселя. Погибшей, как выяснилось в ходе следствия, была Марта — жена польского маршала Эдварда Рыдз-Смиглого. Жестокость по отношению к убитой должна была подчеркнуть важность той тайны, которую она унесла с собой, полагал тот же Дариуш Балишевский в статье «Polska femme fatale» («Польская роковая женщина»), опубликованной в варшавском журнале «Wprost» в декабре 2006 года, а заодно и давала понять всем, кто еще мог владеть информацией подобного уровня важности, что им нужно очень крепко держать язык за зубами.
Владислав Андерс установку Рыдз-Смиглого об ударе по советским тылам выполнять не стал, притом не стал еще и потому, поскольку имел собственный взгляд на применение формируемой польской армии. Генерал считал необходимым увести армию из Советского Союза. Он исходил из того, что договор с СССР является «временным злом» и, как вспоминал в своих мемуарах его же адъютант Ежи Климковский, ждал, когда «Советский Союз будет побежден», еще в сентябре 1941 года полагая, что Москва вот-вот падет. Не желало воевать плечом к плечу с Красной армией и большинство офицеров, находившихся в подчинении Андерса, что не было большим секретом и для советского руководства. И не только офицеров. В своей последней беседе с Владиславом Андерсом глава СССР И.В. Сталин, зная, сколько сил и средств потрачено на создание польской армии, в сердцах сказал: «Если поляки не хотят здесь воевать, то пусть прямо и скажут: да или нет… Обойдемся без вас… Сами справимся. Отвоюем Польшу и тогда вам ее отдадим».
Нежелание Андерса и его подопечных оказаться на советско-германском фронте обрадовать советского вождя, разумеется, не могло. Тем не менее, в марте — апреле 1942 года армия была отпущена в Иран. К моменту ухода в ней было уже шесть дивизий, насчитывающих 73 тысячи личного состава. Генерал Андерс, как утверждают, упорно стремился сохранить ее в целости и сохранности, чтобы потом иметь возможность влиять на решение внутрипольских политических проблем, в первую очередь связанные с тем, кому будет принадлежать власть в стране после войны. Подсказывал такой подход опыт маршала Пилсудского, относящийся к Первой мировой войне и ее последствиям. Непосредственное участие в боевых действиях подчиненное Андерсу воинское соединение, ставшее к тому времени 2‑м Польским корпусом в составе британской армии, приняло только в мае 1944 года в Италии под монастырем Монте Кассино.
Неизбежен в таком случае и вопрос, почему власти Советского Союза разрешили подобный разворот довольно крупному армейскому формированию, на создание которого было потрачено много как политических, так и моральных сил, а также материальных средств? Есть основания полагать, что как раз такое решение советского государственного руководства и военного командования было наиболее продуманным и приемлемым в сложившейся тогда военно-политической ситуации. Тяжелейшие бои с гитлеровцами Красная армия вела уже около Ржева — лишь чуть-чуть западнее Москвы, почти в тысяче километров от пограничного Бреста. Вермахт продолжал упорно рваться и к Волге, и к Кавказу, а в такой фронтовой конфигурации как политикам, так и советскому генералитету становилось понятным, что оставление в своем тылу полдюжины прилично вооруженных и хорошо обученных дивизий, но упорно не желающих оказаться на фронте, может оказаться делом рискованным. Вдруг они используют свои боевые возможности против тех, от кого совсем недавно получили винтовки, пулеметы, пушки и не только. Тем более, если сделают такое, оказавшись на передовой.
Насколько соответствовало настроениям, бытовавшим в польской армии в СССР, распоряжение Рыдз-Смиглого ударить наличными силами по советским тылам? Обоснованными ли были опасения советского руководства, связанные с такого рода поворотом? Вполне определенный намек на невозможность полностью исключить на будущее столь нежелательные для командования Красной армии действия польских военных дают сведения, относящиеся к более позднему времени и другому войсковому формированию. Дело в том, что после завершившегося к сентябрю 1942 года ухода армии Андерса из СССР в Иран и последовавшего за этим разрыва отношений с правительством генерала Сикорского создание польских воинских формирований в СССР не прекратилось. По инициативе Союза польских патриотов, в котором решающий голос имели коммунисты и другие сторонники левых взглядов, была создана пехотная дивизия имени Тадеуша Костюшко, переросшая впоследствии в корпус, а затем в 1‑ю польскую армию. Свой первый бой дивизия провела 12–13 октября 1943 года на белорусской Могилевщине у поселка Ленино в Горецком районе. По итогам той битвы несколько сотен польских солдат и офицеров было награждено советскими и польскими орденами и медалями, два капитана — Юлиуш Хибнер и Владислав Высоцкий, а также рядовая женской роты автоматчиков Анеля Кшивонь были удостоены звания Герой Советского Союза. Впоследствии дивизия дралась за освобождение Варшавы и получила наименование 1‑я Варшавская польская пехотная дивизия имени Тадеуша Костюшко, затем она участвовала в штурме Берлина. Это воинское соединение «за образцовое выполнение боевых заданий» было отмечено советским орденом Красного Знамени и орденом Кутузова, золотым крестом ордена «Виртути Милитари» — самой высокой польской наградой за военный заслуги — и Крестом Грюнвальда. Дата битвы под Ленино сорок лет отмечалась в Польской Народной Республике как День Войска Польского. Декретом Государственного совета ПНР могилевский поселок был награжден орденом «Крест Грюнвальда» 2‑й степени, в Ленино был открыт музей советско-польского боевого содружества. В современном Войске Польском такой дивизии уже нет, она была расформирована в сентябре 2011 года, надо полагать, за свое «советское прошлое». Музей в Горецком районе продолжает действовать.
Однако не всё в первой битве под Ленино для дивизии сложилось успешно, потому уже в ночь с 14 на 15 октября она была выведена с фронта. О причинах случившегося в социалистические времена говорить не полагалось, но в октябре 2018 года российская «Независимая газета» в публикации Ирека Сабитова «Почему польские солдаты не стреляли в немцев» обнародовала выдержки из хранящихся в российских архивах военных документов, относящихся к тому боестолкновению. Вот что по его итогам докладывал командующему советским Западным фронтом генералу В.Д. Соколовскому генерал В.Н. Гордов, командовавший 33‑й армией, в состав которой входила и польская дивизия: «С выходом частей польской дивизии на передний край, еще до начала наступления, в ночь на 11 и 12 октября, одиночки и группы солдат добровольно перешли на сторону немцев, чем вскрыли группировку, намерения армии, исключили внезапность нашего наступления и дали возможность противнику подготовить контрмеры. Эти факты предательства не были своевременно вскрыты в дивизии и установлены только по показаниям пленных, захваченных в бою 12 и 13 октября. По показаниям пленных также установлено, что в день наступления 12 октября часть поляков добровольно сдалась в плен в Пунище и Тригубово, что было подтверждено командиром дивизии при вызове его мной на НП 13 октября. По данным штаба 1‑й польской дивизии, потери за 12 и 13 октября составляют 2980 человек, из них: убито 502, ранено — 1792 и без вести пропавших — 663 человека. Надо полагать, что из числа последних большинство перешло на сторону врага».
Отметил В.Н. Гордов и более неприятные вещи: «Мною было потребовано от командира 1‑й польской дивизии выполнение поставленной задачи, на что последний сообщил, что в полках осталось по 200–300 человек и дивизия выполнить задачу не в состоянии… Вызванный мною лично на НП (наблюдательный пункт. — Я.А.) командир дивизии генерал-майор Берлинг не смог мне доложить численность частей и понесенные потери. Малочисленность частей польской дивизии объясняется тем, что личный состав разбежался, а офицерский состав не мог его собрать. Это подтверждается тем, что штаб дивизии и штабы полков не могли установить потери и численность частей до 16 октября. Солдаты, бродившие на поле боя и в тылах, были с трудом собраны лишь 16 октября».
Своего удивления тем, что произошло в ходе боев под Ленино, не скрывали и немецкие военные, попавшие в советский плен. Вот что сообщил во время допроса фельдфебель 11‑й роты 688‑го пехотного полка Карл Кригбаум: «О намерении наступления русских нам было известно вечером 11.10.43. На участке нашей роты к нам перешел солдат польской дивизии, стоявшей перед нами. В моем присутствии командир роты лейтенант Штадельвайх через нашего солдата-поляка допросил перебежчика, который объяснил свой переход плохим питанием в польской дивизии и показал, что перед фронтом нашей дивизии русские ввели польскую дивизию и на этом участке также сосредоточены еще восемь дивизий, имеется много танков. Русские намерены 12 октября наступать. Наступление начнется с артподготовки и бомбардировки. Перебежчик, прибыв к нам, был весел, чувствовал себя как дома и сказал, что в этот день собираются перебежать еще несколько солдат из польской дивизии».
Такой же конкретностью отличались и показания унтер-офицера 12‑й роты того же полка: «На участке обороны 11‑й роты и других подразделений было около 20 польских перебежчиков, которые показали, что в 8.00 12 октября будет артподготовка русских и в 10.00 будет вторичная артподготовка, после которой начнется наступление русской пехоты». Взятый в плен немецкий ефрейтор 13‑й роты 313‑го пехотного полка Вернер Штейнер сообщил во время допроса: «В 16.00 12 октября началось наступление польской пехоты. Я в это время наблюдал в бинокль за ходом боя. Я видел, что 26 польских солдат, пригнувшись, переходили на нашу сторону и сдались в плен. В этот момент налетела русская авиация и бомбила наши боевые порядки, при этом все поляки-перебежчики были уничтожены. Далее я видел, что польская пехота шла эшелонировано взводами, при этом поляки в нас не стреляли и что-то кричали. С нашей стороны сопротивления полякам не оказывалось, мы чувствовали, что они переходят к нам. Таким путем на нашу сторону перешло несколько взводов поляков общей численностью 300 человек… Перешли эти поляки к нам на участке между деревнями Ползухи и Тригубово». Уточним, что триста бойцов — это три полнокомплектные роты.