Эрик сжимает мою ладонь, тесно переплетает свои пальцы с моими, и наверное уже за это я бы пихнула его локтем, ибо Змей совершенно офигел, но…
Близость Эмиля действует на меня просто парализующе. От него мне хочется только сбежать, спрятаться, потому что слишком безумно то, что сейчас внутри меня бушует.
— Ну, и куда же конкретно тебя везти? — раздраженно интересуется Эрик у шведа, а тот равнодушно пожимает плечами.
— Ради меня никуда заезжать не надо, езжайте своей дорогой, а я гляну по пути, какой именно торговый центр мне нужен.
Он юлит — это очевидно. Никуда ему не нужно, он просто не дает Змею форы в этом пари.
Господи, только бы они не устроили разборки, водила и так на нас странно смотрит. Очень странно. Особенно почему-то на меня. У меня что, на лбу написано, что на меня эти два идиота поспорили?
Или я тут самая красная — как залилась румянцем, когда меня зажали друг между другом эти два самца-недобитка, так и не отпускает.
Кажется, самые пошлые вещи сейчас происходят именно в моей голове, именно я боюсь, что обо мне сейчас подумают... ВОТ ЭТО! Что я с этими двоими... Разом!
— Прелесть, наверняка ты знаешь, где в этом дивном городе можно найти фею-крестную, что наколдует тебе танцевальные туфельки, — шепот у Эрика ласковый, но при этом и обеспокоенный, — давай быстренько туда доедем и спровадим Эмиля к чертовой матери.
Отличное предложение.
Просто волшебное.
А то у меня сердце в груди скачет так, что кажется, вот-вот застрянет в горле.
Проблема только в том, что обувь и одежда для танцев — в принципе специфичный вид товаров, где попало подходящей не разживешься. И тут, разумеется можно найти качественное и недорого — в Москве есть два потрясающих мастера-сапожника, занимающихся туфлями для танцев, но они болтаются по окраинам города, делают в основном на заказ и не быстро, да и ехать сейчас к ним далеко и долго. Мы так можем сегодня и не добраться до репетиционного зала. А хотелось бы! Уж слишком подвешенно я себя чувствую сейчас, когда даже не знаю, что решит Эрик, увидев меня в деле.
Он ведь может передумать!
Если же отказываться от варианта «долго, но бюджетно», то есть тут неподалеку один магазинчик, специализирующийся на фирменной продукции, вся сплошь иностранная, только там цены такие — с непривычки можно и сердечный приступ заработать, вместо сдачи.
— Я плачу, помнишь? — напоминает мне Эрик, верно истолковав мое замешательство и прикушенную губу.
Помню. И протестую. Позволять мужчине за себя платить — это практически с гарантией разрешить ему вольные мысли в свой адрес. Так почему-то работают их безмозглые головушки. Будто любая женщина — по умолчанию настроена давать, допустим, за ужин в ресторане.
Но все-таки ситуация с Эриком немного иная. Это его номер, его взбалмошная придурь — чтобы с ним танцевала именно я, так с чего мне брать на себя траты на репетиции?
Тем более, что с ним, позволяй — не позволяй, у Лусито никто не отнимет уверенности, что он со мной переспит.
Так что — чем быстрее мы избавимся от компании Эмиля, тем лучше.
Я выдаю таксисту адрес, он вбивает его в навигатор, и мы наконец-то трогаемся.
— Иди сюда, вишенка, — Эрик притягивает меня ко мне, и я на самом деле с радостью следую его предложению. Придвигаюсь ближе, роняю затылок ему на плечо, даже прикрываю глаза на то, что наглая лапа Змея тут же скользит по моей талии и плотно ложится на мое бедро.
Потом я убедительно попрошу его держать руки при себе, если он хочет хоть какого-то плодотворного сотрудничества.
Потом!
В данную конкретную секунду Эмиль Брух меня бесит гораздо больше.
Наверное, в том и беда, что от Змея я не ожидала ровным счетом ничего, после лифта-то. Слишком легкий, слишком ветреный, только такие и спорят на девчонок и никогда не взрослеют.
А вот Эмиль казался мне… Другим.
И влиял он на меня совсем по другому!
— Ты внимательно смотри по сторонам, Эмиль, — насмешливо фыркает Эрик, и по его голосу слышно, как у него улучшилось настроение, — а то вдруг проедешь?
— Обязательно, — мой несносный Карлсон так старательно отыгрывает рвение, что лично я дала бы ему Оскар. Двигается — мол, для того, чтобы развернуться к окну получше, а сам — мало того, что прижимается ко мне бедром, так еще и руку роняет на мое колено.
Тяжелую руку.
Горячую…
А когда он стискивает пальцы — у меня и вовсе сводит все, от низа живота до подбородка. Я помню эти пальцы. Я помню, что они умеют. Я помню, что никто и никогда не делал со мной ничего такого, чем этот мужчина одними своими руками...
Господи, да что же это за напасть такая?
— Остановите машину, — рявкаю я таксисту так, что у него даже мысли не возникает со мной спорить.
22. Трое. Таймаут
Пути решения моей проблемы два — наружу и вперед.
Наружу — продираться придется через Змея, в то время как для того, чтобы перелезть на переднее сиденье мне требуется только лягнуть чересчур навязчивую лапу, которая настойчиво пытается удержать меня на месте.
И не важно чья эта лапа.
Водитель, сбоку от которого я плюхнулась, насмешливо лыбится во всю рожу.
Вот она, мужская солидарность во плоти! Ничего, такси я заказывала, я же со своего телефона накатаю ему гневный отзыв и влеплю две звездочки. Чтоб не повадно было ржать над жертвами мужского произвола.
От двух сосредоточенных взглядов на моей шее начинают зудеть сразу два места с разных сторон.
Ничего, мальчики, уймете свой тестостерон, тогда поговорим.
Господи, позавчера еще я скучала по мужу и шарахалась от косых взглядов проходящих мимо мужчин.
Остаток дороги проходит в тишине и молчании. Я молчу демонстративно, они — выжидающе. Даже водитель не смеет открыть рот, хотя уж ему-то точно есть что сказать — не про политику, так про дороги, не про дороги, так про жену.
Как с меня и просили— к нужному нам магазину мы выезжаем относительно быстро. И пусть Эрик сам потом разбирается с чеками — даже пять лет назад каждый визит в «Alliera» мной и моим отцом сопровождался корвалольчиком «на дорожку», страшно представить, что с их ценами произошло за такой продолжительный период времени.
Как и можно было предсказать — Эмиль по окончании поездки и не подумал сгинуть «по делам», не желая оставлять нас в покое.
Он зашел следом за нами и с таким интересом уставился на яркое платье на первом попавшемся манекене, можно подумать — он его и вправду собрался покупать.
— Приглядываешь себе обновку? Думаешь, тебе пойдет? — хихикаю я, все-таки нарушая свой обет молчания в его адрес. Ради подколки — можно.
— Думаю, пойдет тебе, — хмыкает Эмиль, поворачиваясь ко мне, — примеришь?
— Мы здесь за туфлями, — я показываю ему кончик языка, — и гуляем не за твой счет.
— Да брось, Эмиль, это не её размер, — лениво роняет Эрик за моим плечом, — да и цвет вряд ли пойдет…
Самое худшее, что можно сказать в присутствии женщины — то, что её параметры не подходят какому-то платью. Особенно это обидно, когда ты видишь — для идеальной посадки его на сантиметр по боковому шву еще бы убавить.
Да что он там себе возомнил? Что у него в глазах сканер, весы и датчик определения количества жира?
— Снимите! — пожалуй, еще никогда я не приветствовала продавщицу в этом магазине настолько разъяренным рычанием. Хорошо, что незнакомая.
И как же хорошо, что за спрос не дают в нос, а за примерку — в глаз.
Платье на самом деле классное. Глубокого розового цвета, с ассиметричными рукавами — один облегающий, второй укороченный и широкий, и с глубоким разрезом на бедре. Да, таких провокационных вещей я давненько не надевала. Нет, это платье не для чемпионата, но, возможно — для показательных выступлений. Или для выхода на танцевальное мероприятие «для себя». По крайней мере — на мой вкус.
Это платье будто добавляет мне крепости, вкуса, глубины…
А какая ткань… Гладкая, нежная, не дешевый трикотаж за пять копеек, все по высшему классу.
Будь у меня деньги, даже самые последние, я бы, пожалуй, ушла отсюда с этим платьем и остаток месяца жила на гречке.
Глаз у Эмиля Бруха — алмаз, иначе и не скажешь.
Но боже, какое же оно вызывающее. И этот разрез...
Из примерочной я выглядываю с содроганием. Ожидаю, что тут меня встретят не меньше чем сотня инквизиторов, изобличат меня как падшую женщину и немедленно сожгут.
Инквизиторов нет.
Один только Эмиль молча склоняет голову набок, не отрывая от меня глаз.
— Ну, что, не мой цвет? — спрашиваю я, вдруг резко забыв, что я на него сильно злюсь вообще-то. Я на них обоих так-то злюсь, так что какая уж теперь разница?
Эмиль все так же молча покачивает головой, не отрывая от меня глаз.
И снова под моей кожей шевелится что-то горячее, раскаленное, будто желающее расплавить мою внешнюю нудную оболочку к чертям.
— Надо же, я ошибся, — Эрик покаянно округляет глаза, — и размер твой, и цвет потрясающий, а вот это, голубое, на тебя налезет? Оно кажется более узким.
— Ты… — уже забрав вешалку со вторым платьем и шагнув обратно к примерочной, я замираю, потому что до меня доходит, — ты меня что, на слабо берешь?
И ведь не в первый раз уже. Помнится, соглашение насчет участия в его номере он из меня вытянул аналогичным способом.
— Ну, ты же ведешься, — Эрик осмотрительно отгораживается от меня раздетым манекеном, — а платье и правда примерь. Для сравнения.
Для сравнения чего, мне хочется спросить?
Их сомнительного вкуса в одежде? Мужикам только волю дай, либо разрезов навыбирают, либо вырезов, либо и того, и другого сразу.
Платье, выбранное Змеем — «платье цвета Золушки». С одной только разницей, если бы Золушка явилась в нем на бал, ей бы с него убежать не удалось.
Глубокий вырез на груди, длинная полоса длинной голубой бахромы от левого плеча и по диагонали к бедру, украшенный сложными воланами подол, похожий на короткий бутон цветка, уже распустившего свои лепестки…