28. Настя и Эрик. Нежданное противоядие
Что можно сделать двум людям, не разлучая слившихся в единое целое губ? Многое — например, мужчине одним резким рывком задрать почти до пояса подол мешающей его неторопливым движениям юбки.
А девушке… А девушке, например, взять и стиснуть ладонь на крепкой мужской ягодице. Ну, а что, не все же ему верховодить и лапать меня чуть что. Я тоже хочу!
Я готова расхохотаться, когда у Эрика на это взлетают брови. Такого он от меня точно не ожидал. И в крови тысячей хмельных пузырьков вскипает ликование. Я его удивила? Да неужто!
Мы целуемся не закрывая глаз. Уже даже это кажется вызывающим, потому что эти поцелуи — не ради чувств, это — совершенно откровенная прелюдия. И мы оба об этом знаем.
Я кажусь себе одержимой тысячей бесов сразу. Просто потому что — ну, это же не могу быть я. Не могу я так жадно целоваться с малознакомым красавчиком, да еще и щупать его за все места, до которых дотягиваюсь.
Хотя нет, ошибочка, кажется, сейчас я именно этим и занимаюсь.
Эрик…
Я не могу даже простонать это — его настойчивый язык ведет меня по пути поцелуйного разврата. Но мне очень хочется стонать. Его имя. И только его!
Его пальцы не останавливаются там внизу, раз за разом неторопливыми движениями разогревая меня. Это мучительно. Его не могут за такое посадить, скажем, по статье «Жестокое обращение с девушками»?
Да?
Ок, только давайте с этим не сейчас. Он сейчас занят!
Змей дарует мне милость — соскальзывает губами с моего рта, позволяя глотнуть свежего, не кипящего воздуха. Целует ниже губ, еще ниже, соскальзывает губами по моему подбородку.
Я ловлю себя с поличным — я все-таки сорвалась и добралась своими горящими ладонями до стянутых в тугой узел на затылке волос и потянула за тонкую резинку, что их сдерживает.
Ныряю пальцами в мягкие шелковистые кудри и даже возбужденно постанываю от этого ощущения. Боже, я по этому… Скучала.
Всего один раз это делала, но при этом — все эти пять лет я помнила, что впиваться в волосы Катанийского Змея — восхитительное удовольствие, крепостью градусов на шестнадцать. А его губы — тут, пожалуй, все сорок.
По крайней мере, оставаться трезвой и равнодушной после пары поцелуев почти невозможно.
И сколько всего вспоминается…
Вплоть до того, что я следила за его карьерой с самого начала. Он не всегда побеждал на международных чемпионатах, увел у меня и моего партнера золото всего один раз, но… Это не было принципиально.
Принципиален был он сам.
Если уж и говорить откровенно, то назвав меня своей фанаткой, Змей не так уж ошибся.
Потому что тот же итальянский язык я учила не просто так. А для того, чтобы тайком, когда выпадает свободный час, иметь возможность посмотреть танцевальные турниры Италии на языке оригинала. Да, в танце не важен язык, но мне было интересно все, даже бубнеж синхронного комментатора. И все ради одного потрясающего танцора, что раз за разом поражал мое воображение.
И сейчас…
Господи, да — я помню, он — мудак, он на меня поспорил и… Но когда это отменяло, что он — потрясающе красивый мужчина? А я…
А я не хочу быть правильной. Хотя бы сегодня! Хотя бы чуть-чуть…
— Эрик…
Моя водолазка сползает выше. Еще чуть-чуть — и окажется обнаженной грудь, и… на этой мысли я ощущаю приступ паники.
Казалось бы, я уже столько всего ему позволила, почему бы не позволить еще и это, но пока что мне удается оправдывать происходящее как «не секс». Как прелюдию к нему, как потрясающие предварительные ласки, но…
Я ведь не хотела никому из них позволять выигрывать. То есть секс в его классическом исполнении не допустим, потому что, судя по всему, только он у этих двоих придурков и считается за достижение.
И пока мы не пересекли эту грань, я еще не паникую, а вот если пересечем…
Эрик будто не замечает моего стона, но при этом его пальцы мягко, вдумчиво проскальзывают по коже под моими ребрами, будто обещая, но при этом не пересекая.
— Как скажешь, моя сладкая вишенка, — с удовольствием шепчет он и соскальзывает лицом на мой голый живот, проводит языком влажную дорожку вниз, — ну хоть это-то можно…
Нельзя. Ничего нельзя. Он целует меня в живот, и я уже совершенно не помню ничего из того, что думала раньше. Он целует меня еще ниже, и мне хочется приковать его к себе, чтобы не дай бог не вздумал отрываться.
А потом он касается губами моего бедра, заполняя мой разум вязкой шелковой тьмой.
Он с ума сошел… Нет, не может быть, чтобы он… Здесь? Сейчас!
— Ты позволишь? — галантно тянет Эрик и трется щетинистой щекой о мою кожу. Будто нагулявшийся кот, трущийся об ноги хозяйки и намекающий, что его пора пустить домой.
— Н-не...
Этого подлеца надо арестовать и засадить пожиненно. За чересчур профессиональное совращение. Я не успеваю выдохнуть свое выдержанное и такое неуверенное «не надо», моих губ касаются жаркие наглые пальцы. Касаются раз, другой третий, толкаются внутрь моего рта. Свинтус. Мало я тебя кусала? Держи еще!
Ответ приходит незамедлительно, теперь уже Эрик прикусывает кожу чувствительной зоны, заставляя меня вместо отказа — ахнуть, и вздрогнуть. Ослабеть. Ровно настолько, чтобы его ладони тут же легли на мои колени и развели их в стороны.
Это совершенно неприемлемо, возмутительно, безумно…
Вот прямо так, на танцевальном паркете! Господи, да что со мной такое? Неужели так сильно сказывается недотрах? Никогда в себе такого не замечала.
Вот только внятных слов с каждой секундой в моей голове становится все меньше. А уж когда Эрик утыкается лицом в тонкую ткань моего белья — тут уж и последние мысли, что еще оставались в моей голове, торопливо эмигрируют. Остается только одно — впиваться пальцами в волосы на его затылке и чувствовать, как медленно ползет вниз по бедрам тонкая резинка.
— Будешь кончать — подумай об Эмиле, моя вишенка, — мягко шепчет Эрик, — пусть у нас с ним все будет по-честному.
Признаться, до меня не сразу доходит, что именно он сказал — слишком уж я возбуждена. А вот когда доходит...
29. Настя. Выигрыш в сражении, поражение в войне
Получить удар в грудь пяткой разъяренной танцовщицы — это почти тоже самое, что получить копытом от лошади. Сильнее лягаются только профессиональные балерины. И нет, мне сейчас совсем не жалко пнуть Змея!
Господи, ну вот что у них обоих за болезнь? Почему они оба настолько нарциссы, что ничего кроме их идиотского пари у них в голове не помещается?
Эрик пытается меня удержать, и нужно сказать — у него почти получается. Получилось бы, не кипи в моей крови яростной бури адреналина и разочарования.
Разочарования. С ума сойти!
Я ведь и вправду разочарована, что приходится вскакивать на ноги одергивать юбку, натягивать обратно сползшие трусики. Магия момента рассыпалась. Теперь я уже не позволю разложить меня на паркете, я сгребаю свою сумку, хватаю балетки и даю деру.
— Мадонна, ну что ты творишь, — Эрик догоняет меня у самой двери, ловит за руку, пытается притянуть к себе, — ты и вправду хочешь сбежать сейчас? После того, что мы начали?
Хочу. Пока еще помню себя, пока ты снова не отравил меня одним только своим ядовитым взглядом от которого кружится голова.
— Ну что не так? — он все еще сражается с моей вырывающейся рукой, — скажи, что я сделал не так, Настя?
Он не понимает? Серьезно не понимает? Хотя о чем я. Если бы в мире существовал институт сексуального образования, Эрик Лусито был бы в нем ректором и первооснователем! И на стенах его висели бы сотни грамот за многочисленные заслуги перед «наукой».
Это не он ведь сделал что-то не так. А я… Я, которая все это взяла и позволила. Я которая совершенно съехала с катушек, с тех самых пор как эти двое появились в поле моего зрения.
— Не все такие извращенцы, как ты, Эрик!
— Да? — глаза у этого итальянца бессовестно загораются, — твоя любовь к извращениям заканчивается шалостями в примерочных? Или может быть все-таки…
Он не договаривает, многозначительно поигрывая бровями. И смотрит на меня так, будто… Будто помнит одну девятнадцатилетнюю вертихвостку, которая позволила себе танцевать сразу с двумя парнями. Да еще и обжималась сразу с обоими. Это ли не извращение? Как минимум — прелюдия к нему.
— Нет! — я вспыхиваю, как промасленная лучина, от маленькой искорки, боясь, будто мои мысли вдруг окажутся озвучены, и меня все-таки разоблачат, — никакого все-таки, Эрик. Мы с тобой танцуем. И только. Не будет и этого, если ты не уймешься!
Зря я это сказала. Потому что после этого он ринулся на меня, как разъяренный бык и буквально впечатал меня спиной в дверь.
— Выбираешь Эмиля, да? — в его голосе клокотала настоящая ярость, — ну так может скажешь мне почему? Хотя бы три причины, чем он лучше меня?
Лучше? Да оба вы хороши, оба и придурки! В том и проблема.
— Я не выберу никого из вас, ясно? — я взрываюсь уже окончательно и бесповоротно, — не хочу. И чтоб кто-то из вас выиграл не хочу. Вы оба меня бесите!
Каким-то чудом мне наконец удается выпутаться из хватки Змея, и все-таки сделать ноги из зала.
По какой-то удивительной причине он не пытается меня нагнать — к моему счастью, и я успеваю и переодеться, и сбежать до его появления.
Сбежать — пешком, спасибо балеткам преодолеть те четыре квартала, что отделяют студию от Алинкиного дома. Змей ведь не шутил, говоря что нашел студию недалеко.
Забиться в квартиру — последний мой бастион, запереться на все замки, и даже не включать света. Маркиз получает двойную порцию корма, лишь бы не орал, а самой мне хочется забраться под одеяло, зарыться в него и никогда не вылезать наружу.
Просто — только подумать о том, что сегодня было… В примерочной… В зале…
Как я вгрызалась в кожу Эмиля, давя в себе даже зачатки звуков, пока во мне двигались его широкие пальцы, и как сладко поскуливала от предвкушения, когда Эрик рисовал на моем животе дорожку к моему лобку. Как хорошо мне было сразу с двоими. Как с обоими хотелось большего.