Мой тихий писк — на большее мне просто не хватало дыхания.
И два члена — внутри меня, двигающиеся то в одном ритме, ослепляющем меня немыслимой силой ощущений, то вразнобой — не дающим мне ни единой секунды на передышку.
У меня просто не было выбора, прошлой ночью я кончала столько раз, сколько у меня за всю жизнь оргазмов не было. И каждый раз я думала, что все, баста, капут, конец, я больше не смогу, но эти два дьявола снова и снова брались за меня, снова и снова заставляли возродиться из пепла, снова и снова вырывали из меня очередное согласие на «последний заход». И на самый последний...
Самое ужасное среди этих воспоминаний то, в котором я четко помню — я и сама не хотела останавливаться. Хваталась за каждую секунду с ними, хваталась за них, пыталась вдоволь насытиться ими обоими, набрать их про запас, пока не свалилась на простыню меж них двоих и не уснула за две секунды. Зато можно сказать, что сейчас я выспалась. Просто невозможно выспаться, если проспишь столько времени одной бессильной колодой.
Господи, как теперь подходить к зеркалу и смотреть себе в глаза? А им в глаза как смотреть?
Моей щеки слегка касается теплая ладонь. Нежная, легкая, она пробегается по моему подбородку, по скуле, обводит подушечкой пальца уха. Я чуть стискиваю веки, задумываясь — кто же это? Ладонь не широкая, с длинными узкими пальцами. Ох, не к добру я ощущаю эти пальцы. Столько всего вспоминается о них…
Скользких от лубриканта, и неторопливо подготавливающих меня к последней точке грехопадения…
Даже тогда у меня звездочки кружились перед глазами, при каждом его движении вглубь, совпадавшим с толчком Эмиля. А уж потом, когда пальцы Эрика сменил его член — мои небеса и вовсе осыпались на землю миллионами осколков. Я почувствовала в себе их обоих. Заполнившими меня под завязку. Так полно, что больше — просто нельзя. Еще капля сверху, — и я бы разлетелась вдребезги. Но нет. Осталась цела. Почти что!
— Эй, ты жива? — палец Эрика задерживается на моих волосах. — Или мне стоит сходить за зеркальцем и проверить, дышишь ли ты?
Он точно понял, что я не сплю — видимо, я слишком заметно жмурилась. Ну, тогда какой смысл шифроваться?
Я приоткрываю один глаз, позволяя себе залипнуть на дивный пейзаж небритой скулы Эрика Лусито. А от его пристального взгляда мне в глаза мои щеки краснеют сами по себе.
Вот оно — мое завтра, о котором я не думала всю эту ночь, которое может начаться с двух пренебрежительных взглядов. С этой секунды я для них пройденный этап, ступенька, оставшаяся позади. Да какая — согласившаяся на тройничок, в два раза более доступная, чем любая другая девушка.
— Привет, — чтобы сказать это внятно, мне приходится прочистить горло.
— Привет, — его тон не звучит пренебрежительно. Это повод облегченно выдохнуть или просто формальность? Может быть, они перестанут изображать внимание ко мне, как только выйдут из моей квартиры. А кстати насчет «они»…
— А где Эмиль? — я лопатками ощущаю, что широкого и рослого шведа за моим плечом уже не лежит. Куда он делся? Через балкон в свою квартиру сиганул, решил меня не дожидаться?
— Выпендривается, — невозмутимо откликается Эрик и придвигается ко мне, забираясь под мое одеяло. И если раньше я просто не успела заметить, что спал он абсолютно голышом, то сейчас мне предоставляется отличная возможность это ощутить.
— Ты голый, — тихонько шиплю я, запоздало соображая, что шокироваться как бы поздновато. После вчерашнего, по крайней мере. В глазах у Эрика ясно читается аналогичная мысль. С добавкой: «И ты тоже, между прочим». Черт!
— Ну, я хотел одеться, но потом подумал, что не стоит принимать поспешных решений, — мурлычет он, и горячая ладонь ложится мне на бедро, — хотя, если тебя заводит, как я раздеваюсь, специально для тебя — могу и передумать. Главное, чтоб это было ненадолго.
— Так где Эмиль? — сглотнув сухость во рту, возникшую от одной только тяжести его ладони, повторяю я. Если Эмиль уже ушел, разочарованный во мне…
— Говорю же, выпендривается, — Эрик склоняется к моей шее, еще не целуя, но уже жадно вдыхая мой запах, — готовит завтрак. Он и не догадывается, что я потому зову его третьим ко мне и моим девочкам, что мне самому лень этим заниматься. Утро можно потратить и по-другому. Вишенка, ты пропахла сексом. Настолько, что мне снова хочется тебя трахнуть.
— Эмиль г-готовит? — я встревоженно трепыхаюсь при мысли о том, что на мою кухню снова вторгся этот гнусный захватчик, но только попытавшись сесть, тихонько охаю и сползаю назад, на простынь. Черт… А вот об этом последствии моей распутности я вчера не подумала. Я же этот вид секса даже с одним-то законным мужем не очень-то жаловала, а уж с двоими мужчинами и в таком количестве... Кажется, в ближайшие пару дней сидеть мне не светит в принципе!
— Ну, извини, сладкая, — Эрик, внимательно наблюдавший за мной, мягко посмеивается, — не было у меня ни малейшей возможности от тебя оторваться. Я могу принести извинения?
— Приноси! — болезненные ощущения скрадывают мою неловкость и стыдливость, да и вообще, Эрик постоянно вызывает у меня желание бесконечно с ним препираться и вечно его подкалывать.
— О, ну раз ты разрешаешь! — с меня так резко сдергивают одеяло, что я аж ахаю, инстинктивно пытаясь прикрыть все места, подлежащие цензуре. Ну, не все, но хотя бы грудь!
Эрик же, напротив, сдвигается, вставая на колени и разглядывая меня с такой бесстыжей наглостью, что мне хочется двинуть ему пяткой. Что я и делаю, по старой памяти. Во второй раз это не прокатывает, Эрик ловит меня за лодыжку, заставляя замереть.
— Убери руки, — спокойно требует он, а я ощущаю себя глупо, прикрывая эти несчастные соски от взгляда того, с кем вчера участвовала в тройничке. Вот только раздеваться в темноте, разбавляемой только лунным светом, проникающим сквозь жалюзи — это одно. А лежать обнаженной перед мужчиной — красивым, потрясающим мужчиной — но при свете дня, белого и позднего — это все-таки разные вещи.
— Мы с тобой танцуем, моя вишенка, — Эрик медленно поднимается пальцами от моей лодыжки к колену, — ты доверилась мне вчера гораздо большим, чем это. Убери руки. Не бойся. Ну или... Приласкай себя, не трать зря времени.
И снова он пробирается под мою кожу, внебрачный сын дьявола, снова искушает одним только выжидающим взглядом глаза в глаза. Соблазн во плоти с этой своей золотистой кожей, с тугими мышцами, ходящими под ней. С таким роскошным утренним стояком, что у меня снова пересыхает во рту. Змей так хорош при дневном свете — глаз не оторвешь, если уж не повезло приклеиться. Вопрос в другом — так ли хороша в таких условиях я...
— Ну же, давай, — он поднимает мою ножку выше и прижимается губами моей ступне, к тонкой, такой чувствительной коже, — я хочу видеть, что ты мне доверяешь.
Следующий его поцелуй достается моей лодыжке. Горячий жар бежит от самых пальчиков ног до источника возбуждения внизу живота. Мой разум медленно тонет в горячем тумане. Я выгибаюсь под взглядом Эрика, перехватывая холмики груди так, чтобы это действительно походило на ласку. Всего-то и нужно накрыть ладонью и сжать покрепче. Так, будто это и не мои руки, а широкие вездесущие медвежьи лапы...
— Вот так, да, — одобрительно замечает Змей, и его ладони ложатся мне на бедра, разводя их в стороны, буквально натягивая меня перед ним на простыне, как струну на древке гитаре, — так ты готова к моим извинениям, моя сладкая.
Мы уже были в этой точке. Вчера, в зале, когда я его пнула и сбежала. И сейчас я вижу в его глазах подозрение, что я повторюсь с этим и сейчас. А я...
Я, пожалуй, не буду. Лучше закрою глаза, и закушу губу, ощущая, как неторопливый язык с заманчивой неспешностью раздвигает чувствительные девичьи складки. Я ведь думала, я вчера вдосталь натрахалась... А оказывается, впрок этим не успокоишься.
— Так, так, — негромкий голос Эмиля заставляет меня вздрогнуть и распахнуть глаза во всю ширь, чтобы лично лицезреть упирающегося мощным плечом в косяк мужчину, — значит, вы тут уже решили развлечься без меня?
Он не обвиняет, не упрекает, и в его светлых, бездонных глазах я не вижу никакого гнева в эту секунду. Наверное, только поэтому я и остаюсь в постели, будто ожидая дальнейших действий от Эмиля. Змей же, будто и не заметив, снова проходится языком меж моих разведенных ног, задерживая кончик языка на клиторе. Пожалуй, если они захотят повторить заход «втроем» — я его просто не вытяну. Нужно будет отказаться. Как-то! Понятия не имею, как я это сделаю.
Эмиль не торопясь проходит в комнату, но не к нам — он приземляется в кресло, стоящее в самом углу Алинкиной спальни.
— Я посмотрю, как ты кончаешь, мышка, ты не против? — вкрадчиво интересуется он. Ох-х...
Позор мне, я не против. Я даже сильнее хочу раскрыться, чтобы отдаться сейчас этим прохладным голубым глазам и горячему языку.
Главное, потом не рассказывать моей лучшей подружке, что в её квартире я устраивала оргии!
36. Трое. Напоследок
Ему пора. На самом деле пора. Он должен оторваться от мышки, должен уйти и не мешать лучшему другу с девушкой, на которую тот внезапно по-настоящему запал. Но глаза Эмиля Бруха просто отказываются отрываться от восхитительного зрелища.
Настя. Обнаженная, соблазнительно выгибающаяся на мятой простыне. К длинным волосам девушки, разметавшимся по постели, так и льнет солнце и обычные русые пряди пылают огненными бликами. На высокой шейке виднеется красное пятно — след от вчерашнего, отметина Эмиля. Ножки распахнуты, выставляя голодным глазам самое сокровенное. Тут уже и самому Эмилю хочется чуть двинуть Змея, устроиться с ним рядом и тоже приступить к дегустации этой сладкой девочки. Так, чтобы она окончательно сгорела, осознавая происходящее с ней бесстыдство.
Жаль, что нельзя сделать именно так. Но можно и по-другому!
— Какая она на вкус, Змей?
У Насти, смотрящей в глаза Эмилю, горят щеки от откровенности этого вопроса. Ей все в новинку — и сам процесс наблюдения за тем, к