— Я — твоя смерть, урод, — Эмиль опускает взгляд на поверженного противника, — и вот что я тебе скажу до приезда легавых. Если я тебя еще раз увижу рядом с ней — на свои ноги ты больше не встанешь. Я уже два раза в своей жизни ломал позвоночник. Третьим будешь. Понял?
Враг мелко трясет головой, как будто с ним случился припадок эпилепсии.
Змей не обманывает ожиданий — вылетает уже спустя три минуты после звонка. Не один — в компании чем-то неуловимо похожего на Настю мужика.
— Не стоит, — Эмиль замечает вспыхнувшее в глазах старого друга кровавое пламя, — он и так отправится к копам через больницу. После тебя — маршрут закончится в морге. Никому это не нужно.
Принять эту мысль Эрику оказывается непросто. Он отходит к Насте, отдает ей принесенное с собой полотенце.
Глядеть, как пальцы Змея по собственнически касаются её лица, как именно Эрик прижимает мышку к себе, успокаивая — равносильно капающему на голую кожу свинцу. Проплавляет до кости.
На этом месте мог бы быть Эмиль. Именно он мог невесомо целовать мышку в избежавший удара висок, именно он мог стискивать хрупкую девушку в своих руках, успокаивая, лелея, беря под свою защиту.
Если бы он от неё не ушел.
54. Трое. Вращение рядом
— Маме нужно сказать.
Я отрываю от до сих пылающей щеки полотенце со льдом, как и папа — кошусь в сторону Назарова, которого явившаяся чуть пораньше на Скорой медичка уже привела в сидячее состояние, и теперь его грузят в полицейский бобик. На меня он не смотрит. Пару раз я натыкалась на его взгляд в мою сторону, но Дэнчик тут же зеленел и прятал глаза.
— Только не сегодня, ладно, пап? — я слабо морщусь и прижимаю лед к коже. Черт, как невовремя. Съемки уже через десять дней, что если режиссер психанет и пошлет меня, ввязавшуюся в драку, далеко и надолго?
Не хочется терять контракт — за него должны неплохо заплатить.
Не хочется и подводить Эрика.
Он как раз отошел, попытаться сдвинуть съемки хоть еще на пару дней — выиграть моей пострадавшей физиономии чуть-чуть времени на зажить.
— Не тяни с этим, лягушонок, — ворчит папа, а сам снова поглядывает вслед Дэну и кровожадно ухмыляется, — иногда даже в бога верить хочется. Настигла же карма этого мудилу.
Папа…
Смеющийся в глазах, суровый — в сведенных над переносицей бровях. А усы-то подрагивают, будто в них прячутся смешинки.
Двор медленно пустеет. Увозят Назарова «на пятнадцать суток», подробно мне объяснив, куда именно мне надо будет занести взятую от травматолога справку о полученных побоях. Захлопывает свой чемоданчик и медсестра, умудрившаяся даже брызнуть Эмилю на сбитые костяшки спреем-пластырем.
— Ох-хо, — папа косится на часы и хлопает себя по лбу, — твоя мать меня расстреляет, Настасья, но я хотя бы принесу ей весть, что ты жива. Я умру, но ты запомни меня молодым.
— Не говори об этом, ладно? — я неловко касаюсь пальцами синяка на скуле. — Я лучше сама. Может, так она меня не будет отговаривать с разводом?
— Не затягивай, — папа чуть покачивает головой, — и не бойся. Твое решение мама примет. А уж если ты ей привезешь кого-нибудь, кого она может накормить варениками — она тебя вообще быстро простит. Ей сейчас скучно, со сломанной-то ногой.
Он обнимает меня на прощанье, чмокает в макушку. Наверное, даже в мои сорок лет он будет это делать…
Я не двигаюсь с места, глядя как папа бодрым шагом выходит в арку из алинкиного двора.
С ума сойти, как все завернулось.
Мои плечи обвивают крепкие руки Змея, покрытые бронзовым, таким итальянским загаром, будто он — любимый внебрачный сын солнца, которое никак не может насмотреться на свое чадо.
— Ну как дела? — я спрашиваю, лелея смутные надежды.
— Режиссер согласен на смещение съемок на два дня, но требует, чтобы я подготовил тебе дублершу, — Эрик тихонько вздыхает и стискивает меня крепче, — Тебя совершенно нельзя выпускать из дома одну, моя Змейка. Ты умудряешься найти приключений в пятнадцати метрах от дома.
Я впервые слышу, как он ворчит. Слегка смеясь, но все-таки — ворчит. Так, что ощущается — он за меня переволновался. Да я сама за себя переволновалась.
Назаров, потерявший всякую связь с реальностью, не мог не заставить волноваться.
— Тогда не выпускай больше меня одну из дома, всего-то, — фыркаю я, кутаясь в его объятия как в теплый свитер, пытаясь избавиться от озноба, идущего изнутри.
Эмиль все еще тут.
Стоит на пару ступеней ниже, десять минут назад принес мне смену льда.
И смотрит на меня. Будто тянет душу нить за нитью.
— Хочу домой, — я прикрываю глаза, пытаясь обрезать это странное, болезненное ощущение, — хочу выпить чего-нибудь, забраться под одеяло и целоваться с тобой так, чтобы ничего из этого не вспоминать. Как тебе мой план?
Эрик молчит несколько секунд, то ли смакуя мое предложение, то ли зачем-то над ним раздумывая.
— Да, малышка, тебе нужен отдых, — наконец шепчет он, — а мне нужен еще один звонок. Но зачем тебе меня ждать? Иди без меня, Эмиль тебя проводит.
А?! Нет! Нет-нет-нет!
— Дружище, — Змей обращается к Эмилю до того, как я успеваю сформулировать возражения, — ты не проводишь мою фею до её квартиры? Не хочу, чтобы она снова оставалась без присмотра. Может, здесь еще один псих, что вздумает на неё наброситься?
Мы с Эмилем встречаемся глазами.
Ну откажись. Ну пожалуйста. Ну, чего тебе стоит?! Ты мне уже помог, достаточно!
— Без проблем, — Эмиль кивает так же бесстрастно, как и говорил со мной в лифте.
Без проблем. Просто без проблем и все.
— Я скоро, — шепчет Эрик напоследок, а мне все равно хочется назвать его предателем.
Хотя на самом деле в наших отношениях предатель именно я. Именно я иду нога в ногу с Эмилем Брухом, и мои мысли крутятся вокруг одних только слишком грязных тем.
Боже, как же это глупо. Глупо!
Глупо думать о мужчине, который уже свой выбор сделал.
Я стараюсь его обогнать. Не видеть даже краем глаза. И не коситься, если хочется…
Это оказывается сложно…
Я даже спотыкаюсь на одной из ступенек крыльца, поскольку мои эмоции рвут меня на части. Спотыкаюсь, останавливаюсь, пытаясь привести в порядок внезапно закружившуюся голову. А!
Внезапная потеря равновесия выбивает меня из колеи еще сильнее. Из— под меня будто выдернули землю, хотя на деле все обстоит наоборот — это меня оторвали от земли. Оторвали, прихватили как маленькую девочку и вот так вот спокойно донесли до стальной двери подъезда.
— Эмиль, я могу сама дойти! — снова ощущая кувырок сердца в желудке, врезаюсь взглядом в льдистую твердую синь.
— Введи код, — мрачно требует мой Карлсон, оставляя без ответа все мои возражения. Господи…
Он не опускает меня на ноги даже в лифте, также стискивая меня в руках — приходится даже обнять одной рукой его шею, чтобы не терять равновесия.
Господи, как же тяжело к нему прикасаться. Как же хочется прижаться к нему, съежиться в его сильнющих руках в комочек, прижаться к плечу слабым, доверчивым котенком и попросить его не уходить.
— Спасибо, — произношу я, пытаясь заставить свое сердце биться ровнее, — я так тебя и не поблагодарила. Не знаю, что бы со мной было, если бы не ты.
— Я был рад тебе помочь, — кратко произносит Эмиль. Будто экономит слова. Неужели он все-таки так меня презирает за ту нашу ночь?
— Я сама дальше, — выдавливаю я, оказавшись уже у самой своей двери, — ты можешь…
— Открывай дверь, — тихо проговаривает Эмиль, — если ты окажешься не способна попасть в замочную скважину…
Да за кого он меня принимает? За полуобморочную клушу?
Я раздраженно втыкаю ключ в замочную скважину, проворачиваю его два раза.
Черт, где там Эрик, он же обещал быть скоро, а кажется — уже маленькая вечность прошла. Вечность, за которую я успела умереть минимум четыре раза.
— Видишь? — встав на пороге, я оборачиваюсь к Эмилю. — Со мной все в порядке. Я дома. Ты можешь…
Я снова не успеваю закончить эту ненавистную мне фразу «ты можешь идти домой». Тяжелая, темная мужская фигура вдруг оказывается слишком близко ко мне. Так, что перехватывает дыхание. Жесткие пальцы вздергивают мое лицо за подбородок. Требовательные губы накрывают мой рот.
Боже...
55. Трое. Снова вместе
Эмиль...
Раскаленный, как ураган, мощный, неостановимый, как таран. Просто нереально понять, как именно он сдерживался все это время, потому что очевидно — сейчас из него рвется то, что копилось не один день.
Он впивается в мои губы, и мою крышу срывает одним резким движением, так, что ошметки её потом долго будут собирать по окрестностям.
Так нельзя!
Я же, черт возьми, встречаюсь с его другом!
Голова не просто кружится, она будто пустилась в пьяный вальс, оторвавшись от моего тела! Я не чувствую той боли, что должна бы — я чувствую только, что если позволю себе оторваться от губ Эмиля Бруха хоть на секунду — сойду с ума, прожарюсь изнутри, сгорю до угольно— черной пыли, и все.
Вместо возражений — тихий стон, который Эмиль гасит ртом, еще голоднее вгрызаясь в мои губы.
Вместо сопротивления — мои пальцы, впивающиеся в его короткие волосы на затылке. Мои ноги, обвивающиеся вокруг его бедер. Будто я готова с ним уже сейчас…
Он меня подловил. Заставил открыть дверь в дом, чтобы сгрести сейчас меня в охапку, быстро-быстро дотащить до спальни и уже тут прижать к первой попавшейся стене, позволив двери захлопнуться самостоятельно.
Он пропах солью и адреналином, будто сам океан, решивший взять меня немедленно — и я не шучу, из джинс уже рвется в бой личное чудовище Эмиля Бруха. Я ощущаю его животом, и внутри меня уже скручивается раскаленный шар запретной, сносящей крышу похоти.
Как же мне хочется… Ощутить его! В себе!
В замке так громко проворачиваются ключи, что мы оба вздрагиваем — и я, и Эмиль. Мы разлепляемся и смотрим друг на друга. В его глазах — только дикий голод, в моих — паника.