Скорее, одержимый. Одержимый, отчаявшийся, звереющий с каждой секундой приближения к Москве. Вот только выхода не было. Решение он принял.
— Молодые люди, вы опять? — Стюардесса, в четвертый раз замечающая Эрика и Настю на пути к туалетным комнатам в головной части самолета, останавливается, удивленно округляя глаза. Настя тоже замирает — Эрик даже стоя за её спиной, видит, как заливает румянцем её щеки. Его Змейка — такая пугливая, готова ускользнуть от любого шороха.
А тут… Ну на самом деле, наверное, авиарейсы Катания-Москва еще не знали настолько озабоченных пассажиров.
Секс в самолете — фетиш для очень многих, только сейчас для Эрика дело вовсе не в фетишах.
— Нам очень нужно, — хрипло выдыхает Змей, сжимая плечи пока еще своей девушки, и впиваясь взглядом в лицо бортпроводницы. Предельный уровень его нынешнего голода очевиден любому. И мало кто отважится вставать на его пути.
— Через двадцать минут самолет пойдет на посадку. Все пассажиры должны быть к этому времени уже пристегнуты, — стюардесса опускает глаза, утыкаясь в тележку с напитками.
— Что ж, придется мне уложиться в эти сроки, — Змей криво ухмыляется и ныряет вслед за Настей в узкую кабинку и резким разворотом прижимает девушку к закрывшейся двери.
Есть непреложный постулат — эта девчонка — самый опасный наркотик из всех существующих. Это она вызвала у него зависимость с первого взгляда, с первой секунды, не говоря уже о первой их ночи. И сейчас, когда за спиной Эрика будто тикает таймер обратного отсчета до того, как он потеряет свое место — каждое мгновение «под кайфом» на счету.
— Нас занесут в черный список авиаперевозчиков, — тихонько шипит Настя впивается зубами в мочку уха Змея.
— Смотри на это с другой стороны. Возможно, мы установим новый рекорд? Для этого рейса так точно!
— Интересно, как мы его будем доказывать. Количеством использованных презервативов?
— А мне интересно, как я уложусь в двадцать минут.
— Придется тебе постараться, — ехидно щерит зубки Змейка. Все. Хватит с неё болтовни. Их последние двадцать минут пошли.
Змея захлестывает духота, возбуждение, неутомимый голод по сладкому телу его Змейки. По её судорожным, рваным вздохом с каждом толчком его члена внутри неё, по ногтям царапающим плечи до крови.
Еще. Еще. Еще.
Ему просто мало её, и невозможно достигнуть той точки в которой будет достаточно.
Даже мать это поняла, хотя он опасался, что девушка-иностранка — не то что одобрят родители, но… Они поняли. Другой такой для Эрика не существует. И не появится потом…
В каждом его рывке к ней — в неё, его одержимость и боль. Если бы мог — разорвал бы её на части, за то лишь, что для него он может быть только заменой. Тем, кто всегда будет приемлемым вариантом, для того, чтобы скоротать время. Вот только он слишком слабеет рядом с этой девушкой, чтобы смочь ей навредить. Слабеет и становится невыносимо жадным мальчишкой.
Рывок, рывок, рывок…
Она тихонько стонет — совсем тихо, но это рвется её удовольствие из груди. Хорошо. Как же хорошо. С ней, в ней — это почти что одно и то же.
Такая нежная. Такая пьянящая. Его. Пока еще его!
Они возвращаются на места через девятнадцать минут — да, да, Эрик засекал по наручным часам. Стюардесса встречается им по пути и украдкой показывает Эрику большой палец.
Есть все-таки прелести в привилегиях бизнес-класса. Эрик и раньше это знал, но только сейчас ощутил подлинную их глубину. Хорошо, что не стал экономить и купил именно эти билеты.
Хотя лучше бы вообще не покупал.
У него был шанс. И даже удачные моменты. Предложить ей остаться подольше, и дальше не включать телефоны. Увезти её в свой дом и любить каждую свободную секунду. Дьявол с ним — с повисшим контрактом, он бы выплатил неустойку, даже с танцевальной карьерой — ну подумаешь пятно, лет семь работы в семейном бизнесе — и о возвращение некогда ушедшего из шоу-бизнеса Катанийского Змея будет удачным пиар-ходом, хотя кто знает — может и возвращаться не захочется.
Лишь бы Настя с ним танцевала, на всех остальных уже более чем параллельно.
Лишь бы она была с ним счастлива абсолютно.
Еще бы он мог сделать её счастливой. Безгранично, безусловно, так, чтобы она не кусала губы, глядя на море, не плакала в ванной вечерами украдкой, думая, что он не слышит её всхлипов сквозь шум воды, текущей из включенного крана.
Это выжимало, подтачивало, лишало сил.
Просто…
Просто Настя Варлей была рождена, чтобы принадлежать другому.
И Эрик мог её украсть, только это все равно ничего не меняло. Она привязалась к нему, он её нравился, она была ему благодарна, чтоб ей пусто было!
Счастлива не была.
— Змейка, — Эрик касается кончиками пальцев оставленной на подлокотнике кресла Настиной руки.
— Эрик, побойся бога, — шепчет Настя, приоткрывая один глаз, — я очень ценю твое ко мне отношение, но придется тебе теперь потерпеть до дома.
— Я хочу поговорить с тобой об Эмиле.
Эта фраза — приговор для Змея, на самом-то деле. Потому что он видит, как напрягается Настя, как она закусывает губу, пытаясь не выпустить наружу свою боль. Вот только он уже решил, что все ей расскажет. А потом…
Потом будет то, чего он опасался все это время. Она сделает свой выбор. По-настоящему.
67. Трое. Разговоры, которые не клеятся
— Эрик…
У меня сводит горло от того, сколько слов из меня рвется. Столько мыслей.
Разговаривать, пытаясь успеть за размашисто шагающим к зданию аэропорта мужчиной, когда и так не хватает дыхания от волнения — та еще задачка.
— Ты не скажешь мне ничего, из того, что я уже не знаю, — Змей не смотрит на меня, ему будто неприятно это делать, — так что если можно, давай обойдемся без скандалов.
— Ты меня узнал, — я до сих пор не могу в это поверить. Я была убеждена — они забыли. Оба забыли. Мало ли с кем они зажигали в клубе. Пять лет прошло. И тут выходит…
Они оба меня помнили. Один — искал меня пять лет, болтаясь в чужую страну два раза в год и всаживая кучу денег на розыски. Второй… Второй меня узнал.
— Я знаю, что должен был сказать тебе раньше. Тебе, ему… Я не захотел, ясно? Ты бы выбрала Эмиля. Зная, что именно тебя он искал пять лет, именно на тебе свихнулся. Ты же еще на старте нашего знакомства предпочитала его. А я бы остался за бортом.
Змей замолкает, с ненавистью глядя вперед. Не знаю, как не споткнулся от этого взгляда идущий впереди пассажир.
Эрик. Полчаса назад — раскаленный, взбудораженный, неостановимый, сейчас — будто мертвый, холодный, отдергивающий от меня руки, как только я пытаюсь к нему прикоснуться.
— Эрик, ты можешь хотя бы на меня посмотреть?
— Нет, — устало отрезает он, даже не косясь в мою сторону, — не хочу. Я слишком хорошо представляю, что будет уже сегодня вечером. Точнее — с кем будешь ты. Сейчас мы выйдем из аэропорта и нас не станет. Точка.
Это очень похоже на то, что он меня бросает. Вот только нет. Я точно знаю, что он делает кое-что другое.
— Эрик…
— Мне не нужна твоя жалость, Настя, — Эрик снова и снова перебивает меня, лишая возможности сказать хоть что-то, — и благодарность свою засунь куда-нибудь… Поглубже. Мне нужна ты, вот только тебе нужен Эмиль. Я в курсе. И лучше бы тебе воспользоваться моей добротой, потому что я могу и передумать тебя ему отдавать. В конце концов, ну оплакиваешь ты по вечерам в ванной свою любовь к этому идиоту, я переживу. И ты переживешь. И наши дети тоже переживут. Я очень хочу остановиться на этом варианте.
Хочешь. Но выбираешь другое.
Он напряжен, раздражен, категорически ничего не хочет от меня слушать. Возможно — он мне не верит. И не на пустом ведь месте. Получается, я не справилась. И начиная каждое наше с ним утро после отлета с сладостно-похрустывающего итальянского «Ti amo» я не убедила его в своей любви. Он тоже чувствует мой изъян.
И я даже не знаю, что мне с этим делать.
Эрик понимает все неверно, в корне. Он уверен, что мне нравится только Эмиль. А то что между нами — происходит не потому что я этого хочу, а по инерции, от скуки, или что-то в этом роде.
Я совершенно не уверена, что если озвучу ему правду — моя история как-то поменяется. Разве что я выставлю себя еще более… Непостоянной, назовем это так. Так-то девушки, что мечутся между двумя парнями и не могут сделать выбор, называются по-другому.
Плевать.
Я просто обозначу Эрику, как все оно есть, какой бардак на самом деле происходит в моей душе. Если потеряю его…
Черт возьми, да я уже почти его потеряла. Он уже мне не верит. Отдает меня Эмилю, раздери конем это идиотское благородство. Для меня же…
Я даже не думала, что Эрик видит столько. И столько понимает настолько неправильно.
Нужно только выйти из аэропорта, сесть в такси и доехать до дома. Там в тишине, без лишних ушей, я найду в себе силы для озвучивания той правды, что характеризует меня наихудшим образом.
Тишина, покой…
Даже не думай, Настя! Не мечтай!
Зеленый коридор заканчивается так быстро. Мы выходим из аэропорта. А там…
Эрик останавливается как вкопанный, так и не дойдя до парковки такси Я, налетевшая на него, как на айсберг выглядываю из-за его спины.
Эмиль.
Он стоит неподалеку от входа, подбрасывая на ладони зажигалку. Смотрит на меня, переводит взгляд на Змея.
Черт, а ведь стюардесса говорила, что температура воздуха в Москве «плюс двадцать восемь». Что ж у меня такое ощущение, что вокруг меня «минус сорок» и ни градусом выше?
— Ты нас тут целыми днями караулил? — язвительно хмыкает Эрик, — или все-таки «лисичка» раскололась, когда я проставил им конец перерыва в репетициях?
— Я тебе только один вопрос задам, Змей. — отрывисто произносит Эмиль, игнорируя адресованный ему вопрос, — Ты знал, что я ищу именно её? — он бросает косой взгляд на меня.
Никогда прежде я не видела Эмиля настолько взбешенным. Удивительное рядом — он при этом еще и держит себя в руках. Этакая Смерть, сама себя привязавшая за ниточку к стулу…