Я впиваюсь пальцами в рукав рубашки Эрика, пытаясь не то удержать, не то спрятаться за ним от внушающего мне слишком много страха Эмиля, а Змей — только напрягается еще сильнее, буквально скручивается, как готовая к срыву пружина, сжимает руки в кулаки.
— Мадонна, да неужели и до тебя дошло? — ответ Эрика звучит саркастично, и вызывающе. — А я думал, мне придется для тебя нарисовать плакат с указателем. Кто тебе подсказал? Лера? Фрида? Или случилось чудо и твои три извилины все-таки начали работать, братишка? Нет, такого просто не может быть!
Боже, да он же сам нарывается. Он прямо таки в бутылку лезет стремясь доконать Эмиля…
— Кусок дерьма… — выдыхает швед, переходя на итальянский.
— Иди сам в задницу, дружище, — разъяренно скалится Змей и сам подается вперед. Будто давая сигнал к атаке.
Никто ни на кого не бросается с кулаками, они просто сталкиваются в одной точке вселенной и сплетаются в самой настоящей драке.
Господи, как бы это развидеть, и никогда больше не становиться зрителем.
Два мужчины — моих любимых мужчины — сцепились между собой и месят друг дружку под аккомпанемент глухих рычащих и враждебных звуков.
Боже, такое ощущение, что каждый удар принимаю я — мне физически больно видеть каждый раз когда любой из их кулаков врезается в тело другого.
— Прекратите! — первый раз у меня выходит жалким. Никто меня не слышит, никто на меня не реагирует, даже пацан, что уже включил камеру на телефоне и вовсю снимает драку для ТикТока. А народ-то вокруг собирается. Я оборачиваюсь и к своему ужасу вижу как вперевалочку в нашу сторону шагают два охранника из службы безопасности аэропорта.
Так и до полиции не далеко. Меньше всего я хочу забирать этих придурков из ближайшего обезьянника.
— Прекратите сейчас же!!! — рявкаю во весь голос и сама хочу заткнуть уши и не слышать себя такой. Не мое это — быть яростной амазонкой.
Они все-таки отталкиваются друг от друга — два драных петуха, один другого краше. У Эмиля цветет живописный фингал под глазом. Пока еще не набрался буйных красок, но ощущается что все там еще впереди. Эрик — с разбитой губой, в драной рубашке, прочий урон мешает оценить одежда.
— Господи, вы с ума сошли что ли? — я подхожу к Эрику, морщусь, глядя на его ранения, тянусь к нему, желая прикоснуться.
Он ловит меня за запястья удерживая на расстоянии.
— Эрик…
Он не дает мне ничего. Даже приблизиться — так и удерживает меня на расстоянии. Смотрит на меня так, будто я смертельно ему надоела.
— Я все тебе сказал еще в самолете, — выдыхает Змей, ехидно искривляя свои красивые губы, — мы вышли из аэропорта. Можешь мне больше не лгать.
От этого несправедливого обвинения мне будто обжигает сердце.
— Держи, дружище, — два этих слова — концентрат презрительности, а затем Змей просто толкает меня назад. Я налетаю спиной на Эмиля. — Развлекайся. Теперь она — твоя.
И после всего этого Эрик отворачивается от меня, как от прокаженной, садится в ближайшую машину и уезжает.
Я дергаюсь за ним, но рука Эмиля стискивается на моем локте удерживая меня на месте. И вправду. Зачем бежать за тем, кто уже решил не давать мне и шанса.
Боже, как же больно...
68. Настя и Эмиль. Горечь
— Мышка…
Тихий голос Эмиля заставляет меня открыть глаза.
Мозг устало фиксирует все, на что падает взгляд. Солнечные полосы на потолке. Открытую балконную дверь.
— Ты снова влез ко мне через балкон?
— Ты снова не открыла мне дверь. Я звонил, — невозмутимо поясняет Эмиль, будто это в норме вещей — лазить в гости через балкон.
Да, да, ты звонил. Ты звонил так долго, что у меня в висках возится мигрень. А у телефона от твоих прозвонов села батарейка.
— Я не хочу тебя видеть, — я снова закрываю глаза.
Строго говоря я вообще никого видеть не хочу. Никого, ничего, никогда.
Под коленом этого гребанного Карлсона поскрипывает кровать. А потом…
— Отпусти меня, отпусти, — я дергаюсь и молочу кулаками по могучей спине на которую меня закинули. Чертов тролль! Хоть бы хны ему.
Тыщит меня в ванную, включает воду.
Спасибо, что башкой под струю воды не сует! В первый день так и было!
Хотя вот сейчас и того, что он черпает ледяную воду в горсть и плещет мне в лицо уже достаточно, чтобы хотеть его убить.
— Уйди! — я отталкиваю его руки, — уйди к чертям, Эмиль, я тебя не звала.
Он ничего не отвечает, просто скептически приподнимает бровь и скрещивает руки на груди. Такая махина — хрен из-за него выйдешь из ванной. И с места он не сдвинется, пока я не сделаю то, что ему нужно.
Приходится умыться и почистить зубы.
— Все, ты доволен? — снова скалю зубы, — а теперь проваливай.
Выгляжу, наверное, как побитая собачонка. Хотя, почему это как?
— Завтрак, — скупо роняет Эмиль и только после этого выходит из ванной.
Нет, ну что за гестапо?
Один меня бесил постоянно, выводил на эмоции, второй устраивает мне филиал гребанной армии, скоро еще «упал-отжался» введет в моё дневное расписание.
Я кошусь на себя в зеркало. И понимаю, почему в последние три дня так ненавижу заходить в ванную. Черт с ним, с лицом, опухшим от таких продолжительных рыданий, черт с ними с волосами, хоть их и надо привести в порядок.
Я вижу майку. Гребанную черную майку, которую не снимаю уже третий день. Его майку. И она уже почти растеряла весь его запах.
Слезам не нужно много времени. Они просто заволакивают мои глаза, выжимая из меня последний резерв сил. Я скукоживаюсь в комок, обнимая колени, отчаянно пытаясь перестать.
Не получается.
Ничего не получается.
Жить дальше — просто никак.
Я стараюсь давить боль в себе, не пропуская ни звука наружу. Но Эмиль все равно что-то слышит, чует, а может — просто замечает мою задержку. Возвращается, снова подхватывает на руки, как маленькую девочку.
Относит на кухню, здесь ставит на ноги.
Он не сажает меня к себе на колени, не пытается поцеловать или раздеть.
Сейчас отношения между нами таковые, какие могли бы быть, если б мы так ни разу и не переспали.
Он просто рядом.
Рядом.
Кормит меня с ложечки. Меня это начинает раздражать и ложку я отнимаю, доедаю овсянку из тарелки уже сама.
В конце концов должны же быть границы. Теоретически. Хотя, я знаю, что их нет.
Мне кажется — меня пробили пушечным ядром насквозь, до того огромная в моей груди ощущается дыра.
Эрика нет. Просто нет. Он не приезжает в свою квартиру, отправил и меня, и Эмиля в бан на звонки. В его инстаграме, что ни день — фоточки с пассией. Каждый день с новой. Он будто знает, что я проверяю их четыре раза в день, и старается лично для меня. Типа, с меня начал — но на мне не закончил.
Он обрубил мне абсолютно все концы и когда я приехала в студию, где проводились репетиции номера для клипа мой пропуск оказался заблокирован.
Режиссер очень передо мной извинялся, сказал что уволить меня потребовал непосредственно хореограф, и…
Я не стала дослушивать его объяснения.
Мне упала на карту какая-то компенсация, я даже посмеялась от того, как все вывернулось — меня на съемки притащил Эрик, он же меня и выставил. Платили же за его выкрутасы клип-мейкеры…
И все. Все!
Мой Змей просто не хочет меня слушать. И видеть.
— Я хочу его убить, когда вижу тебя такой, — хмуро озвучивает Эмиль, глядя на меня сверху вниз, — только то, что ты не обрадуешься, если я притащу к тебе его хладное тело меня и останавливает.
— Я никогда не хотела, чтоб вы дрались и убивали из-за меня, — устало возражаю я, — тем более друг друга.
Ему не нравятся мои слова, видно по глазам. Но все же он их слышит. Хотя бы.
— Можешь принести мой телефон?
— Опять? — губы Эмиля сжимаются плотнее. Он знает, зачем мне телефон и одобряет это еще меньше.
— Не можешь, значит я сама схожу, — я приподнимаюсь с табуретки, но тяжелая ладонь Эмиля придавливает меня обратно.
— Доедай.
Мда, а я-то честно говоря обрадовалась, что есть повод соскочить с обязанности доесть эту чертову овсянку.
Нет, она вкусная, наверное, Эмиль с ней колдовал, там приправы, какой-то сироп, если принюхаться.
Просто я все равно не чувствую её вкуса. И голода в общем-то тоже.
Эмиль уходит в комнату, возвращается с забытым мной на подушке смартфоном. Выражение лица «Опять-2». Да, торчала в телефоне до трех часов ночи. Да, зависала в инстаграмме Змея.
Мне похрен. Меня вообще-то бросили. Я имею право побыть ванилькой.
И сейчас я буду заниматься тем же самым.
Сегодня в меню брюнетки. Прямо в репетиционном зале, в том сам, в арендованной лично им, куда он типа не пускает кого попало.
Смешно.
Смешно и больно, я ведь знаю, кому он передает этот привет.
Не парься, детка, свято место пусто не бывает. Такой посыл.
Я знала, что увижу. Это и получила.
— Ну вот зачем? — Эмиль все-таки снова отбирает у меня телефон, — зачем вы маетесь этой херней?
Вы.
Эмиль тоже все понимает.
— Давай поедем в студию, — не знаю, в каком месте у него шило, но оно точно сейчас зудит, — подкараулим его и…
Я качаю головой, отправляя в рот еще одну ложку безвкусной каши.
— Ты любишь его, мышка, — безапелляционно приговаривает меня Эмиль, — я даже не усомнился в этом, когда ты это сказала. Это правда и это очевидно. Так давай я его приведу и вы нормально поговорите.
— Проблема не в этом, — я кривлю губы, подавляя еще один болезненный спазм, — а в том, что я люблю его недостаточно.
— Проблема в том, что кто-то очень давно обходился без черепно-мозговой, — пасмурно шутит Эмиль, — достаточно, недостаточно… У этого ублюдка еще и градации есть?
— Он прав, — пресекаю все дальнейшие обсуждения, — я это знаю. И если бы я любила только его — никаких проблем бы ни было.
— Только? — повторяет Эмиль, пытливо глядя на меня.
Я прячу взгляд.