— Жизнь идет своим чередом, — продолжала Симочка, как бы отвечая каким-то своим, одной ей известным мыслям. — Помнишь, я тебе как-то привела японскую поговорку? Если не можешь победить врага, поцелуй его.
— Не помню, — призналась Леля.
— А что ты помнишь? Ты же вся в своих мыслях об этом самом Грише...
Леля обиженно свела брови:
— Ну и в мыслях. Ну и что с того? А поговорка твоя мне ужасно не нравится. Гадость какая-то!
— Ладно, — примирительно заявила Симочка, — не ершись, это я так, между прочим. Каждый живет, как хочет и как ему удобно.
Леля невольно вздохнула. Даже Гриша, и тот признавал, что им обоим трудно. Да чего там трудно? Мучительно, порой непереносимо. И не только им двоим, а четверым — его жене и даже сыну.
— Слушай сюда, — сказала Симочка, она была уже не рада, что невольно заставила Лелю вспомнить обо всех сложностях ее жизни. Симочке нужен был внимательный слушатель, ей необходимо было высказать свои соображения, как бы еще раз проверить их на слух. — Слушай сюда, я считаю, что жизнь идет своим чередом.
— Я тоже так считаю, — отозвалась Леля.
— Не отвлекайся, напряги свой мыслительный аппарат, — приказала Симочка.
— Уже напрягла, что из этого?
— Стало быть, ты тоже считаешь, что жизнь идет своим чередом? Прекрасно. Значит, всяко может случиться...
— С кем может случиться? — спросила Леля.
— Скажем, с Ириной Петровной. Хотя она на вид вполне здоровая дама, но ведь все мы ходим по тонкому льду обыденности. — Симочка в каком-то переводном романе вычитала эти слова: «Мы ходим по тонкому льду обыденности», и взяла их на вооружение. Она питала слабость к красиво звучавшим выражениям. — Я, конечно, не желаю ей ничего плохого, но ты же сама понимаешь, Ирина Петровна далеко не молоденькая, всяко может случиться...
— Всяко может быть, — повторила Леля, — а с Реной тогда как будет?
Симочка медлила с ответом, потом все же сказала:
— Это я возьму на себя, если, конечно, все сложится благоприятно.
Леля — простая душа, повторила изумленно:
— Благоприятно? Это значит, если Ирина Петровна умрет?
Симочка мгновенно рассердилась:
— Ты что, с ума сошла? Когда это я такое говорила? Ты еще скажи где-нибудь!
— Да нет, мне просто подумалось, — забормотала Леля, но Симочка не дала ей закончить:
— Чтобы я больше никогда такого не слышала!
— Да, — ответила Леля.
Но Симочка умела быстро успокаиваться. Она заставила себя ласково улыбнуться, легонько потрепала Лелю по руке:
— Это все, сама понимаешь, предположения и планы, построенные исключительно на песке, на одном лишь песке...
Леля не нашлась, что сказать. Ничего себе песочек, однако: ждать, когда умрет Ирина Петровна и не чаять, как избавиться от Рены! Леля посмотрела в фиалковые глаза подружки, и ей стало страшно. Как же она не видела оголтелого хищника в этом пухленьком личике с мелкими и очень-очень острыми зубками! И своими руками отправила в ее жадную пасть и Севу, и Рену, и ничего не подозревающую Ирину Петровну! Надо что-то делать, срочно же!
Но Симочке своих мыслей не выдала и рассталась с ней очень любезно...
Прошло еще несколько дней, и Симочка вновь завела разговор с Севой.
— Нам необходимо развестись, поверь, это будет абсолютная фикция, но это нам обоим нужно, и, чем скорее, тем лучше.
Само собой, Симочкины планы были построены не на одном лишь песке. Они отличались, бесспорно, продуманной и четкой структурой.
И теперь, она все до мелочей рассчитала, даже папа-бухгалтер, в неменьшей мере обладавший дальновидностью и незаурядной практической сметкой, поражался ей:
— Сильна дочка! Все, что следует предусмотреть, предусмотрела, все варианты обдумала...
Но ни папа, ни сама Симочка все-таки не сумели предусмотреть лишь одного. Дело было за Севой, а он не соглашался ни в какую.
— Не могу, — говорил, — понимаешь? Как это я подам на развод? И с кем? С тобой?!
— Я подам, — убеждала его Симочка, — не ты, а я.
Но Сева твердил свое:
— Какую причину выставим для развода?
— Любую, — отвечала Симочка, — не сошлись характерами, например, самая удобная, никого не порочащая формулировка.
— Но это же не так‚— противился Сева, — меня вполне устраивает твой характер. А мой характер? Неужели не устраивает тебя?
Симочка и смеялась и сердилась:
— Ты просто какой-то ребенок, а не мужик! Я же тебе повторяю: это все фикция, это все понарошку, понял?
— Нет, — отвечал Сева. — Как это я буду считаться в разводе с тобой?
— А вот так и будешь!
— Ни за что, — сказал Сева, — не могу пересилить себя. Не могу и не желаю!
— Но все же фикция, понарошку и временно, — не отставала Симочка. — Пойми, потом мы снова распишемся и все будет хорошо.
— Когда потом?
Симочка отвечала неопределенно:
— Потом — это позднее.
В конце концов, Сева объявил несгибаемо:
— Нет, никогда и ни за что!
Симочка не на шутку разозлилась. Такое случилось впервые. Обычно он во всем покорялся ей. Она надулась, отворачивалась, когда он подходил к ней, упорно молчала в ответ на любой его вопрос.
Он страдал, но продолжал стоять на своем.
И Симочка в сердцах пожаловалась как-то папе:
— Кончится тем, что мы с ним разведемся, только уж, конечно, не фиктивно, а на самом деле!
Мудрый сердцевед папа привел любимую свою пословицу:
— Выигрывает тот, кто ждет на пятнадцать минут дольше. — И посоветовал: — Не действуй сгоряча, не поддавайся раздражению, за такие вот порывы иногда приходится дорого платить...
— Что же мне делать? — спросила Симочка.
Папа ответил твердо:
— Ждать.
— Я и так уже жду достаточно долго.
— Продолжай ждать, — сказал папа. — Авось жизнь что-нибудь подкинет, и все разрешится само собой...
Отец и дочь обменялись понимающим взглядом. Симочка кивнула головой: — Хорошо. Подожду еще немного...
Сева уже не работал на свадебной машине, теперь, по словам Симочки, он жил одной жизнью со всеми таксистами, работал на обычной «двадцатьчетверке», в пятнадцатом таксомоторном парке, в Тушине. Там больше платили.
Случалось, иной раз попадались пассажиры, которым нужно было ехать на соседние улицы, и тогда заскочить на Скатертный не представляло для Севы никаких проблем.
Однажды он довез пассажира до старого Арбата и прямиком направился навестить Рену, купив по дороге в «Праге» ее любимые шоколадные рулеты.
Как и всегда, Рена обрадовалась ему:
— Вот хорошо-то!
— Как ты? — спросил Сева.
— Нормально, — ответила Рена. — А ты как?
— Тоже нормально.
— Как Симочка? — спросила Рена. Севе показалось, что Рена с видимым трудом заставляет себя произнести имя его жены.
— Хорошо, — ответил Сева. Мысленно вздохнул. Ну что тут поделаешь? Ведь Симочка-то хорошо относится к Рене, а Рена, как видно, ни в какую...
«Это вполне естественно, — утверждала Симочка, прекрасно видевшая все, что следовало видеть. — Даже если бы на моем месте была бы ее лучшая подруга, или я бы ей с самого начала очень нравилась, все равно она бы не взлюбила меня уже из-за одного того, что я заняла ее место в твоем сердце. Поверь, так оно и есть».
— Давай попьем чаю, — предложил Сева. — Я рулеты привез.
— Давай, — согласилась Рена.
Они пили чай, ели пирожные, говорили о всякой всячине. Сева старался меньше говорить о Симочке и все-таки то и дело упоминал о ней: «Симочка считает так...», «А вот по-Симочкиному вышло бы все иначе».
Рена внутренне сжалась, но старалась не показать вида и даже, когда Сева уходил, передала привет невестке.
Возле подъезда, уже садясь в машину, Сева встретил Лелю.
— Ты куда? — спросила Леля.
Сева неопределенно махнул рукой:
— В центр, что ли. В общем, смотря по пассажиру.
— Можно я буду твоим пассажиром? — спросила Леля.
— Можно, — ответил Сева, открыв дверцу машины.
Он включил зажигание, нажал на газ, и они сперва неторопливо, потом все больше набирая скорость, поехали по направлению к улице Воровского.
Леля спросила:
— Когда кончаешь смену?
— Как обычно, в пятом часу.
— И сразу домой?
— А то куда же?
— Я бы хотела, чтобы у тебя был настоящий дом, — медленно проговорила Леля.
Он слегка повернул к ней голову.
— Разве у меня нет дома? О чем ты говоришь?
— У тебя нет дома, — спокойно ответила Леля. — Это не дом, где тебя только терпят, но не любят.
— Ты в этом уверена?
— Да, уверена. Думаешь, Сима вышла за тебя по любви? Такие вот хищницы и стяжательницы не умеют любить, им бы только поиметь свою выгоду...
— Не надо, — тихо произнес Сева. — Я не хочу, чтобы ты так говорила о моей жене...
— Нет, буду,— запальчиво возразила Леля. — У нее очень много было всяких, и женатых, и разведенных, и холостых, только ни один не зацепился, как ни старалась. Сама же мне говорила, что все они только мылятся, а бриться никто не хочет.
— Что это значит? — спросил Сева.
— То и значит, что все ускользали, словно рыба из пальцев, никто не захотел жениться. Она же сама мне сказала, хорошо, что один дурак нашелся, пусть и не перспективный, зато надежный...
— Если бы, — медленно начал Сева. — Если бы ты перестала совать свой хорошенький носик в чужие дела...
— Да мне же жаль тебя, — перебила его Леля. — Я бы никогда никому ничего не сказала бы, мне тебя жаль, а еще больше Рену жаль, потому что я все знаю. Меня она не стеснялась, мне все выкладывала, что ты у нее — временная инстанция, остановка на перепутье, даже так выразилась: «За неимением гербовой, приходится писать на простой», и еще она говорила, что поживет-поглядит, как оно все будет, а там и переиграть нетрудно... А с квартирой знаешь на что рассчитывает? Чтобы ты съехался со своими, а там, глядишь, Ирины Петровны не станет, а от Рены она как-нибудь избавится.