— У тебя всегда так: делаешь, лишь бы сейчас было хорошо.
— Да тише вы! — заорал, высунувшись в коридор, Покатилов. — Хоть минуту покоя можно?
— Можно, можно, — весело отозвался Никита. — Миль пардон!
Громко хлопнув дверью, Покатилов снова заперся.
— Да-а… — проговорил Степан Ильич, покачивая головой.
— Вот так и живем, — вздохнула Наталья Сергеевна.
— Ма! — позвала Машенька из коридора. — Мы ушли.
— Они в кино, — сказала Наталья Сергеевна подполковнику. — Никита, зайди на минутку, милый… Я так и не поняла, что у тебя с лагерем?
— Бапля, — рассердился тот, — это никого не касается! Сумею отвертеться — не поеду, не сумею — все. Зачем этот базар-вокзал? Пусть каждый живет своей отдельной жизнью!
«Вот так!» — молча взглянула на подполковника хозяйка.
Степана Ильича покоробило вульгарное словечко — отвертеться. Это же он от военной службы хочет отвертеться! Не положено бы…
Из коридора Машенька сказала:
— Ма, ты Алешеньку накормишь? И не забудь — все тряпки в ванной.
— Бапля, привет!
Хлопнула дверь, и две пары ног протарахтели вниз по лестнице.
— О господи! — Наталья Сергеевна стала одевать ребенка.
— Скажите, — спросил Степан Ильич, — вы любите своего зятя?
Она, занятая одеванием Алеши, ответила не сразу.
— Я люблю дочь. В ней, как вы понимаете, вся моя жизнь. А зять… Сердце ж пополам не разделишь! Достаточно того, что его любит Машенька. Как я могу ее судить? Она еще девчонка, это ее первая любовь. Сами понимаете…
Ответ вышел уклончивым.
— Но как он… — Степан Ильич поискал подходящее слово, — как с вами… ну, не слишком вежливо!
— А может быть, таким и должен быть мужчина? — спросила она, поднимая улыбающееся лицо, — А то сейчас пошли какие-то… с локонами до плеч, с гитарами. Не поймешь: парень ли, девчонка ли? А Никита у нас… Вы знаете, Илья Васильевич, сосед, сказал мне, что ему с ним интересно разговаривать. Он что-то там пишет, много читает, музыкой интересуется… В шахматы играет! Вот бы вам с ним сыграть!
Последнее удивило Степана Ильича.
— Что ж вы мне раньше не сказали? А у вас и доска имеется?
— Это… такая? — Наталья Сергеевна изобразила в воздухе квадрат. — Нет, нету. Я не видела.
Ничего не сказав, Степан Ильич отметил про себя, что она, конечно, всеми силами старается выставить зятя в самом лучшем свете. На его взгляд, Никита никак не походил на шахматиста. Ну, может быть, чуточку играет — так, знает, как переставлять фигуры…
— Ой, вот ушли они, — призналась Наталья Сергеевна, — а я себе уже места не нахожу. Как они там? Что у них? Не ссорятся ли?
Степан Ильич сказал:
— Ругаются они как будто легко. Поругались — помирились.
— Ой, что вы! Хорошо еще, что я все время рядом. Утром сегодня… Надо же, завелись вдруг: сколько раз Брижжит Бардо была замужем? Машенька говорит, что два. Никита кричит — три. И ни один не уступает… Теперь вы понимаете, почему я так рвалась домой? Без меня они в два счета наделают глупостей и потом будут всю жизнь жалеть.
Она пригладила Алеше волосы и подошла к столу.
— Что ж, будем дообедывать втроем.
— Да я, собственно… — промямлил Степан Ильич, оглядывая стол.
— Садитесь, садитесь, — потребовала она. — Вот еще!
Перебил их неожиданный стук в дверь и грубый голос:
— Мадам, мне нужна ванна.
Наталья Сергеевна отозвалась:
— Я сейчас.
Отвратительно шаркая калошами, Покатилов отошел, шаги его затихли где-то в конце коридора. «Странно, — заметил Степан Ильич, — почему не было слышно, когда он подходил к двери?»
Вместо обеда Наталье Сергеевне пришлось заняться делами. Ребенка она оставила на попечение Степана Ильича.
— Алеша у нас любит мужское общество. Ведь любишь, карапуз? Любишь?
— Не беспокойтесь, пожалуйста, — сказал Степан Ильич. — Мы с ним найдем общий язык.
И точно, маленькое доверчивое существо, забавно топоча ножками, тут же стаскало к ногам гостя все свои игрушки. Степану Ильичу доставляло невыразимое удовольствие брать на руки тяжеленькое теплое тельце, вдыхать парной младенческий запах, слушать лепет. Соскальзывая с его колен, ребенок ловко шлепался на четвереньки.
— Ну, полный контакт? — улыбнулась Наталья Сергеевна, управившись с делами.
— Да, полное взаимопонимание. И знаете: есть предложение погулять.
— А обед?
— Отставить!
— Что ж, тогда будем наряжаться.
На краю стола были быстро поглажены рубашечка, штанишки. Началось переодевание.
— Коляску берем? — спросил Степан Ильич.
— Что вы! Мы уже не маленькие. Это у нас так, для отдыха. Дача!
— Не маленькие, — совершенно серьезно подтвердил малыш и поправил на плечах лямочки от штанишек.
— У-у, сокровище мое! Что бы я без тебя делала?
У самой Натальи Сергеевны одевание заняло какие-то минуты. Подкалывая волосы, она вошла в туфлях на каблуках и в простеньком черном платье с белым отложным воротничком — помолодевшая, подобранная, упругой походкой. Откуда что взялось! Степан Ильич, опуская ребенка на пол, взглянул на нее и замер: такой она не была даже на теплоходе. «Платье было другое», — определил он.
— Красивое у вас платье, — похвалил он, снова занимаясь с малышом.
— Сзади пионерка, спереди пенсионерка! — польщенно засмеялась она, вглядываясь перед зеркалом в свое лицо.
— Шутки вашего зятя? — спросил Степан Ильич.
— Я не обижаюсь. — Наталья Сергеевна поворачивалась, внося последние поправки. — А с платьем меня Машенька консультирует. Молодые нынче в этом столько понимают — нам и не снилось. Мы-то, вспомните…
С потаенным вздохом они взглянули друг на друга и невольно рассмеялись.
— О господи! — проговорила Наталья Сергеевна. — Ну, идемте?
Из подъезда они вышли, ведя ребенка между собой, и попали под зоркий перекрестный обстрел сидевших на скамейках бабушек. Наталья Сергеевна застеснялась, подполковник прошел с высоко поднятой головой. Почему-то вспомнилось, как мальчишками они, завидев парочку, принимались свистеть в пальцы и кричать: «Тили-тили тесто, жених и невеста!..»
— У вас очень милая дочь, — похвалил он. — Я именно такой ее и представлял. И она действительно похожа на вас.
— Не знаю, — тихо отозвалась она. — Может быть… Говорят, что да.
Угнетенная какой-то внезапной мыслью, Наталья Сергеевна помолчала.
— Я уже говорила вам: она несчастная девчонка. Невезучая… Я с ней хватила горя.
Подполковник остановился.
— Можно узнать подробности?
— Ах, милый Степан Ильич! Маленькие дети спать не дают, большие дети жить не дают! Пока они такие ворона показала на Алешку, — живешь и думаешь: «Господи, ну хоть бы поскорее подросли!» А подрастут — совсем голова кругом!.. Идемте же. Чего мы стали?
— Вы это, случайно, не из-за лагеря? — поинтересовался он.
— Да ну! При чем здесь лагерь? Если бы только лагерь! А, не будем! Все это так…
Наталья Сергеевна, не договорив, торопливо полезла за платочком. Степан Ильич деликатно смотрел в сторону. Ничего-то он не знает о ее семье! А на вид все как будто в порядке…
Оказывается, несчастья Машеньки (а значит, и матери) связаны с замужеством. «Только вы уж никому», — попросила Наталья Сергеевна. Этот вот маленький Алешка, рассказывала она, появился на свет не совсем желанным человеком. «Может быть, тут и моя вина. А с другой стороны… Когда с ней было говорить обо всем таком? В восьмом классе рано, в десятом уже поздно… Что было, что было! Страшно вспомнить…» Рождение ребенка сначала помешало Машеньке сдавать экзамены, затем больше года она сидела дома. Сейчас Никита на два курса старше, у него своя компания, и Машенька ревнует, не находит себе места.
— Она мне призналась, что какая-то там девчонка — соперница. Тоже студентка. Красивая, обеспеченная… Вы не заметили — у него на руке часы. Это подарок той. На день рождения. А что могли мы с Машкой? Подписку на «Театр». Он очень любит читать «Театр»… В общем, сложно все, милый Степан Ильич, очень сложно.
Вот все и открылось. Значит, Машенька испытала потрясение неожиданного материнства и открыла для себя чувство, укрепляющее человека в жизни, — любовь к своему ребенку. То-то она порою кажется старше своего юного самоуверенного мужа.
— Но он-то, он! — настаивал подполковник. — От него же все зависит.
Она помедлила.
— Да разве их поймешь… О, они сейчас такие практичные стали! Ценят родителей по тому, сколько те могут дать. Велосипедом уже не отделаешься… А мои… мои пока как будто ничего. Живут. Если уж вам признаться, то Машенька очень хочет, чтобы он отправился в лагерь. Очень! А он рвется на юг. И я понимаю Машку. Уедет он — она же себе места не найдет! Разве не так?
— Отвертеться! — хмыкнул подполковник. — Это же дезертирство. Да и как он рассчитывает отвертеться?
— Это просто! Справку какую-нибудь. Ему что-то обещает Владислав Семенович.
— То есть… — насторожился подполковник, — как обещает? Когда он успел наобещать? Мы же с ним вместе ездили!
Наталья Сергеевна смутилась.
— Ну, ездили… А он уже сейчас.
— Когда сейчас? — допрашивал Степан Ильич.
— Ой, — воскликнула она, по обыкновению сильно заливаясь краской, — бить меня надо за мой язык проклятый! Ничего, ну ничегошеньки не умею таить! Ну кто меня за язык тянул? Нет, ляпнула, проговорилась! В общем, звонил он. Не перестает звонить.
— А-а… в чем дело-то?
— Я знаю — в чем? Одолел звонками. Мне уже перед своими неудобно. Ну что это такое? Не молоденькая уж. Звонки и звонки! Первый раз — мы только с пристани приехали. Вещи внесли — звонок. Он! Потом вечером. А вчера — так спозаранку.
— И сегодня?
— Сегодня я не стала подходить. Они с Никитой что-то… Опять какую-то книгу от него принес.
— Книгу? Не Ницше, случаем?
— Откуда я знаю! Я в эти дела не лезу. Но Никите сказала: хочешь — езди к нему сам, а к нам — мне некогда!
— Ага… — проговорил Степан Ильич. — «Я не так молод, чтобы полюбить женщину за ее пение, и не так стар, чтобы…»