Подошел и Павел.
Пелагея сегодня с самого утра уехала в город — на воскресный базар. Повезла молодые огурцы, сметану, творог. Яиц, кажется, около сотни накопила… Павел остался дома копать погреб. Копал он его с неделю, копал в охотку, не напрягаясь, и рассчитывал скоро кончить. Врылся по грудь. Услышав шум на улице, воткнул лопату и вылез.
Шумели главным образом доброхоты советчики. Павел, постояв минуту и понаблюдав за суетней, понял, что, как обычно по воскресеньям, артельные рабочие поехали на рыбалку, но по дороге кому-то стукнуло в голову проверить мотор на лодке; завели, а он тых, тых — и ни в какую. Остановились, забегали — солнце уже высоко, а еще ехать да ехать.
Худощавый рыжий парень в кепке и вылинявшей рубахе ожесточенно копался в моторе, коротко огрызался на советчиков. Особенно досаждал ему ветхий дед в валенках, в картузе со сломанным козырьком. Бесцеремонно тыча парня костылем в спину, он пронзительно кричал:
— А я тебе говорю — винт. Винт смотри! В моторе что главное? Винт!
Парень досадливо дергал плечами, как овода отгонял.
Павел приглядывался к парню и не узнавал — видно, из тех, кто в его время еще без штанов бегал. Подросли… Странно, что из своих сверстников Павел не находил никого. Все поосели где-то, в родную деревню теперь и калачом не заманишь. А вот дед, кажется, знакомый. Говорок тот же. Посогнуло только его за эти годы, но по характеру остался прежний — каждой дыре гвоздь. Ходит, топчет землю — видно, так и остался бобылем.
От кучки сидевших в сторонке на неводах парней и девчат отошла смуглая, подбористая девка и на цыпочках попробовала заглянуть через головы зевак.
— Вась, ну скоро?
Павел догадался, что это и есть тот самый знаменитый на деревне пимокат Василий, бузотер и гуляка, организатор рыбалок. «Как же это он тогда тонул-то?»
— А я говорю — винт! — шумел пронзительный дед.
— Вась, а Вась…
Василий повернул к девке злое, страдальческое лицо:
— Стешка, хоть бы ты не приставала!
— Так сколько сидеть можно?
— Ну иди, иди.
Наблюдая за возней Василия, Павел видел, что в моторе он смыслит никак не больше надоедливого деда. А тот, обиженный коротким злым ругательством Василия, стоял в сторонке и пророчествовал:
— Пускай тогда сам. Пусть… Раз такие умные.
Павел, давно поняв бесцельность стараний парня, незаметно подвигался все ближе и ближе к нему. Отчаявшись найти поломку, Василий поднялся и, сдвинув кепку на затылок, упер измазанные тонкие, но сильные жилистые руки в бока.
— Холера! — и он беспомощно утер лоб.
— Зажигание смотрел? — тихо спросил со стороны Павел. Парень недовольно покосился на него, отвернулся и сплюнул.
— Смотрел!
— Дай-ка, — Павел решительно оттер его плечом, присел к мотору.
Василий неохотно посторонился, глядя с недоверием на непрошеного помощника. Любопытные надвинулись тесно и близко. Дело, как и предполагал Павел, было пустяковое. Всем показалась даже подозрительной быстрота, когда он заставил Василия помочь ему поставить и держать мотор.
— Ну-ка, бойся! — скомандовал он и дернул шнур.
Мотор чихнул раза два и заглох.
— Ишь ты! — азартно улыбнулся Павел, чувствуя щупающие недоверчивые взгляды зрителей. Он дернул еще раз, сильнее, и мотор оглушительно застрелял на всю улицу.
Василий, сдвинув шапку на лоб, смущенно скоблил затылок.
Павел поискал, чем бы вытереть руки. Стешка, поймав его взгляд, сунула ему какую-то ветошку.
— Сразу видно, дело мастера боится! — улыбнулась она и упрекнула Василия: — А ты, сколько из-за тебя потеряли? Теперь бы уже там были.
Тот слабо защищался:
— Ну ты, не это самое… Давайте вот лучше кладите все да поехали.
Грузились под пронзительный голос деда:
— А я тебе что говорил? Винт. Ить винт? Был винт или нет? — и тыкал в сторону Василия костылем. — Умник. Так в артели и пропадешь. Что? А еще в МТС собрался.
Любопытные расходились.
— Эй, друг! — окликнул Павла разбиравший вожжи Василий. — А то, может, с нами?
— Да? А у вас что, место есть?
— Да местов полно, — ждал согласия Василий. — Река большая.
— Поехали! — решился Павел. Погреб ему теперь казался опостылевшим, а на реке куда как хорошо!
Несколько рук протянулось к нему с телеги, подхватили, помогли влезть.
— А ты, видать, имел с машинами дело? — спросил Василий, когда лодка была спущена и Павел ловко навесил мотор.
— Было. Все приходилось.
Стешка боялась ступить в лодку, и Павел подал ей руку. Она взялась крепко и жестко. Павел торопил: «Скорее, скорее!» — и ему подчинялись. Даже Василий как-то сник при нем.
Для всех в лодке не хватило места, и часть осталась на берегу.
— Следующим рейсом, — кивнул им Павел, сильно отталкивая лодку от галечника. Он взялся за руль. — Ну, командуй, куда теперь?
Василий, несколько задетый бесцеремонной легкостью, с которой гость взял верх в компании, указал на острова чуть выше по реке.
— Сейчас мы ее! — Павел круто направил лодку поперек сильной стремнины реки — потягаться с ней слабеньким моторчиком. Он расстегнул ворот и с наслаждением подставил ветру и солнцу худую белую грудь.
Василий, словно ища обиды для себя, подкидывал едкие вопросики: откуда да чем занимался раньше… Не замечая подвохов, Павел ответил, что работал на стройке.
— Ого! — изумился Василий. — А у нас отсюда туда бегут, только держи успевай. Выходит, тятькин хлеб слаще.
— Отставка вышла… В отставку пошел.
— Уж не с начальством ли?
— Какое начальство! Река, чертушка, дала отставку, — вспомнил Павел слова доктора.
Василию показалось, что Павел говорит загадками, по-городскому, — видно, считает его за деревенского, темного, косорылого.
— А может, от работы стреканул? Оно и работа когда отставку дает.
— Может быть, может быть, — равнодушно согласился Павел. Он видел, что Василий нарывается на скандал, и не хотел этого. Чего с ним связываться — непонятный какой-то парень. Нет, в бригаде куда проще и ясней люди. Да и многое там как-то определеннее, тверже. Василий смотрел на него светлыми скандальными глазами, а Павел, отводя взгляд и вообще ругая себя за эту никчемную поездку, думал, что в такое сухое, без дождей лето кто-кто, а опалубщики определенно выиграют. Сейчас, поди-ка, где уж работают!..
В деревню рыбаки приехали ночью.
Рыбалка прошла удачно, и все вернулись довольные. Василий и Павел были в разных группах и перепалки больше не затевали. Стешка, уловив минуту, шепнула Павлу:
— Ты не смотри на него, он вечно такой.
Павел только пожал плечами: это его нисколько не задевало. Он слышал, что Василий спит и во сне видит, как бы вырваться из артели.
Но куда было деваться парню? В МТС — нужна специальность, а у него не только специальности, но и образования нет — что-то класса два или три. В колхоз пойти — у той же Стешки под началом будешь. А девка упрямо держала путь на курсы, за руль трактора. И добьется… Василию же оставалось париться в шерстобитне со стариками. Он и на Павла взъедался только из зависти — тот, видишь ли, легко имел все, о чем даже думать боялся Василий, а вот бросил и приехал. Захочет — вернется вновь… Нет, не дотянуться до него Василию.
Павел понимал все это и, не обращая на Василия внимания, с удовольствием лез в воду, собирал рыбу, таскал хворост для костра. «А поди-ка врал докторишка насчет реки…»
Подсохший, охлестанный ветром и солнцем, Павел бодро шагал к избушке Пелагеи. В окнах было темно. Только теперь он вспомнил, что за весь день ни разу не подумал о Пелагее.
В избе, чтобы не разбудить Пелагею, Павел осторожно постелил себе на сундуке и лег, стараясь не шуметь. Спать не хотелось, и он лежал с открытыми глазами. Впечатлений за день было много, и хотелось думать только о них.
Вдруг резко заскрипела койка, на которой лежала Пелагея, и он удивленно приподнялся: «Не спит?» Пелагея зажгла лампу, и Павел увидел ее измученное ожиданием лицо.
— Где ты был, головушка твоя садовая? — чуть не плача, накинулась она. — Ить целый день! Ты думаешь что или нет?
— А что такое? Случилось что?
— Ты хоть ел, нет?
— Да ел, конечно, ел!
— Ел… Чем вас там кормили?
— Уху варили. — Павел все терялся в догадках: уж не стряслось ли чего?
— Уху, господи! — всплеснула руками Пелагея. — Да разве тебе уху надо? Тебе молоко с медом надо, у тебя же грудя слабые!
— Да брось ты, — начал сердиться Павел. — Начнешь тоже выдумывать.
— Я же и виновата еще! Постой, не спи, я тебе согрею.
Но Павел удержал ее, отговорил — не хочет он ничего, не надо.
— Ложись тогда на постель, куда ты лег!
Тут уж пришлось покориться. Легли, потушили свет.
— Ишь что задумал, какая тебе рыбалка? — шептала Пелагея, жалея его большим горячим телом. — Тебе ж грудя беречь надо.
— Да ничего не сделается, — хмуро отодвигался Павел. — Все равно куда-то уезжать придется.
— Как уезжать? — насторожилась Пелагея. — Куда уезжать? Павлик, чего надумал-то?
Она затормошила его, готовая вот-вот заголосить дурным бабьим голосом. Павел испугался:
— Да ты постой, чего ты…
— А я как же? — Пелагея давилась слезами.
— Так и тебе! Все равно ведь деревню затоплять будут.
— Почему это затоплять? По какому это праву?
— Да в газетах написано, вот чудная! Василий сегодня рассказывал.
— А ты верь, верь! В этих газетах незнамо что напишут… Нашел себе товарища! Не дам я затоплять!
Павел невольно рассмеялся:
— Ну как же… Ведь станцию строят. Вот закончат плотину, и — все.
— Как все? Как это так — сразу и все? А погреб мы тогда зачем ладим? А хозяйство ставим?
Павел замолчал. А действительно: зачем это все? Пелагея продолжала тормошить его, и он, чтобы отвязаться, дернул плечом.
— Да так, по глупости, видно.
Он не ожидал, что Пелагея так вскинется.
— Ум-на-ай! Ишь ты — «глупость»… А ты считал, сколько я крови в это вколотила? Сколько недоела, недоспала?