Молодые, забрав Алешку, пошли домой. Несколько раз малыш оглянулся и чуть не упал, запнувшись.
Машенька, прыснув, что-то сказала Никите, тот переспросил и очень удивился, — Машенька едва успела схватить его за руку, чтобы он не посмотрел назад.
Инвалид заиграл «На позиции девушка провожала бойца…». Интендант, опустив вдоль тела руки, с поклоном пригласил летчицу на танец, они ушли. Оставшись одни, без знакомых, без малыша, Наталья Сергеевна и подполковник почувствовали себя неуютно.
— Я, наверное, пойду, — сказала Наталья Сергеевна.
— Да, пора, — согласился он.
Пошли напрямик, не по аллее. Музыка слышалась тише, отдаленнее.
Степан Ильич никак не мог взять в толк, отчего они оба испытывают какую-то неловкость. Танцевали — ничего, а сейчас… Кажется, это было связано с появлением молодых, с тем, как смутилась, увидев их, Наталья Сергеевна. Но чего же совеститься? Или одно дело — просто молодые люди, а совсем другое — свои дети?
В молчании дошли до остановки автобуса.
— Садитесь, я дойду одна, — предложила Наталья Сергеевна.
Стали высматривать огни автобуса. Где он там запропастился? Настроение было точно после тяжелой ссоры.
— Идет, — первой заметила Наталья Сергеевна.
В дверях, с подножки автобуса, Степан Ильич обернулся и как бы наперекор кому-то крикнул:
— Я вам позвоню!
Весь следующий день ушел на то, чтобы, проявляя выдержку, превозмочь себя и не звонить.
Клавдия Михайловна несколько раз подкрадывалась к его комнате, но, послушав, как он сердито разворачивает и отбрасывает газеты, на цыпочках отходила. Обед у них прошел натянуто, без разговора. Занятый своими переживаниями, Степан Ильич и не заметил, что вечером свояченица даже не включала телевизор.
Дождавшись утра, он набрал знакомый номер в полной уверенности, что времени прошло достаточно. Трубку снял Покатилов, однако на этот раз, выслушав приказание, спокойно опустил ее на рычаг. Степан Ильич вскипел и стал с яростью накручивать диск. Слушая равномерные гудки, он нетерпеливо притопывал ногой. «Ну, подожди!..» К сожалению, после продолжительного времени ему ответил совершенно другой голос, тихий, почти больной, — как оказалось, Митасов.
— А, это вы? — узнал он подполковника. — Простите, но Наточки нет дома. С самого утра нет.
«Вот тебе раз!»
— Что-нибудь передать?
— Нет, нет, спасибо.
И день, начавшийся с надежды, сразу потускнел, представился бесконечно долгим и пустым. «И Василий, черт лысый, не звонит. Хотя у него праздник, не до меня. Пускай!»
От нечего делать Степан Ильич отправился в свой «клуб», играл и проиграл. В дурном расположении духа он вернулся домой и едва не вспылил, заметив робкий, недоумевающий взгляд Клавдии Михайловны. Ну чего, спрашивается, страдает? Имеет же он право на свои секреты!
Поужинали они каждый сам по себе.
От нетерпения, с каким он взялся за телефон назавтра, набрался чей-то незнакомый номер. Пришлось извиниться и быть внимательнее.
К его удивлению, трубку сняли тотчас же, и он узнал голос самой Натальи Сергеевны. Ранний звонок обрадовал ее: говорит громко, настроена прекрасно.
— А я вчера была в гостях. Отгадайте: у кого? Ни за что не угадаете. У Василия Павловича, вот!
«Вот уж на самом деле… никогда бы не подумал!»
— А… дорогу нашли? У него там сложновато.
— О, совсем легко! Его там действительно все знают.
— Как они там? Празднуют? Шампанское пили?
— Ой, вы же ничего не знаете! У них горе.
— Что вы говорите! — испугался Степан Ильич. — Что случилось?
— Игорек… Заявил родителям, что уезжает. Приехал прощаться.
— Подождите, подождите. Вы что-то путаете. Куда уезжает? Зачем?
— В какой-то колхоз. А может быть, совхоз. Я в этом плохо разбираюсь.
«Вот почему Василий не звонил!»
— Позвольте… зачем это он? Цель, цель-то у него какая?
— Он там служил. Хлеб они возили. Ну а теперь… Да вы лучше приезжайте. Чего мы по телефону-то?
Степан Ильич растерялся.
— Если можно, то я, разумеется, приеду.
— Ну вот еще! Что за церемонии?
— Прекрасно, — обрадовался он, — я сейчас.
— А вы быстро! — сказала Наталья Сергеевна, открыв ему дверь.
Он умолчал, что ехал на такси.
В ванной комнате с шумом хлестала вода. Оттуда выглянул Никита, поприветствовал гостя энергично вскинутой рукой и снова скрылся. Потом промелькнула Машенька, на ходу поправляя волосы.
— В гости собираются, — пояснила Наталья Сергеевна, — к кому-то на дачу. На целый день.
Она и сама, как могла, участвовала в сборах — помогала.
От всей этой суеты веяло такой дружной семейственностью, что Степан Ильич невольно испытал зависть. У него самого такого молодого шума в доме быть уже не могло.
Улучив минуту, он спросил:
— Так что там у Василия? Расскажите толком. Может, к нему съездить надо?
Как выяснилось, прошлым летом Игорек работал на целине, на уборке хлеба, и познакомился там с девушкой. Нет, не студентка — местная. Ну и… сами понимаете!
— Вот оно что! — протянул Степан Ильич улыбаясь.
— Мать, бедная, плачет. И я ее понимаю.
— Особенно страшного, по-моему, ничего нет. Парень уже большой, взрослый.
— Мать же! — возразила Наталья Сергеевна. — Ждали его, ждали, а он…
— Другие вон на БАМ едут!
— Матери все равно жалко. Дети же!
— А Василий как?
— Держится. Сопит. Игорек о девушке сначала братьям признался, а уж те — отцу. Мальчишка, стесняется еще.
В комнате угловых жильцов что-то стукнуло, зазвенело стекло. Что там — окно разбили?
— Воюют, — вздохнула Наталья Сергеевна. — Подождите, сейчас все сами увидите. И даже услышите.
Подошедший Никита, розовый после бритья и умывания, наспех заправлял майку в тесные джинсы.
— Конфликт поколений! — сказал он, блестя очками. — Сын хочет выпить, а скупой папашка отказывается финансировать. Никак в рублевке не сойдутся! Наследник осадил его и допекает с улицы. Не удивлюсь, если он когда-нибудь выпустит из папашки дух.
— Ты говоришь ужасные вещи! — остановила его Наталья Сергеевна.
— Зарежет, вот увидите, — заверил ее Никита. — Или чем-нибудь стукнет по башке.
Бодрость, утреннее хорошее настроение переливались в нем через край, он принимался то насвистывать, то напевать и поторапливал Машеньку, которая переодевалась в комнате. Глядя в небольшое зеркальце, Никита щеткой с треском причесывал волосы. На нем была майка и заношенные джинсы, все слишком тесное, в обжимку. Степан Ильич заметил, что у современных молодых людей в этом пристрастии к явным недомеркам имеется какой-то шик. Все-таки то ли дело гимнастерка, брюки, сапоги! Своего Бориса он представлял только в военной форме, с тою четкостью в манерах и одежде, которая так приятна в людях благородной сословной выучки. Кстати, у военных в одежде тоже есть свой профессиональный шик, но разве сравнить его с этим бесстыдством, когда одежда лишь обнажает то, что обычно принято скрывать!
— Как у вас с лагерем? — спросил Степан Ильич. — Удалось отвертеться?
— Еще бы! Все о’кей! Обойдутся без меня. Я нахожу, что польза от меня в этом деле дискуссионна. Да и лета, лета жаль! Лучшая пора, очей очарованье… А то побудки, марш-броски, портянки, сапоги. «На зарядку становись!» Кошмар!
Оттопырив языком щеку, он вгляделся в зеркальце и сковырнул какой-то прыщик.
— Разве у вас каникулы не два месяца? — спросил Степан Ильич.
— Почему не два? Все как положено.
— Так на отдых бы остался еще целый месяц!
Медленно опустив руку со щеткой, Никита еще некоторое время смотрел в зеркальце, затем огорченно цыкнул и взглянул на подполковника как на назойливого, но не слишком мозговитого, а откровеннее сказать — примитивного человека.
— Скажите, — и он, склонившись совсем близко, вдруг хитро подмигнул Степану Ильичу, — скажите, а своим детям вы проповедуете то же самое? А?
Степан Ильич откинул голову, точно от удара. Ведь он только что думал о Борисе! «Наталья Сергеевна, видимо, ничего ему не рассказывала. Иначе бы он не посмел…»
А Никита, оставив его, пронесся в кухню и там гремел ящиками стола, хлопал дверцами шкафа.
— Бапля, последний вопрос: может, нам все же забрать с собой Алешку?
— Ну что ты говоришь? — напустилась на него Наталья Сергеевна. — Забрать! А я что буду делать? Смотреть в окошко?
— Здравствуйте! Разве сегодня скачек нет?
Кажется, это уже смахивало на глумление.
— Никита! Никита! — с укором произнесла Наталья Сергеевна.
— Бапля, пардон! Пардон, пардон, пардон! И — мы исчезаем. Адью!
— Беда с ними, — вздохнула Наталья Сергеевна, прислушиваясь к затихающим внизу шагам.
«Нет, я ошибся в нем, — думал Степан Ильич. — Он злой и эгоист. Такой собой не пожертвует, не ляжет за пулемет…»
— Вы чем-то расстроены? — спросила Наталья Сергеевна.
— Пустяки. Не обращайте внимания.
Она вгляделась в его лицо внимательнее.
— Нет, с вами что-то случилось. Я же вижу! Почему вы со мной не откровенны? Я очень дорожу нашими отношениями, и мне хочется… ну, вы понимаете… Не нужно, чтобы мы друг друга обманывали. Скажите мне, вам же самому сразу станет легче.
— Ерунда. Так… Одна реплика, один вопрос.
— Никита, да? Так я и знала! Ох, дети, дети…
Перед глазами Степана Ильича все еще стояла нагловатая, с подмигиванием, ухмылка Никиты, его молодое старательно обтянутое тело. Когда мужчина так неприлично обтягивает себя, в этом поневоле сказывается человек. Человек желаний, удовольствий, но не долга. «И не стесняется ведь!»
— Не стойте здесь, идемте в комнату, — сказала Наталья Сергеевна.
— Где он раздобыл свою справку? — спросил Степан Ильич.
— Владислав Семенович. Для него это просто.
Наспех прибирая комнату, она что-то засовывала, прятала…
Толкнув дверь, вошел Алеша, чистенький, умытый, и доложил:
— Бутылку я разбил, а молоко пролилось.
— У-у, чудо мое! — Она подхватила его и звонко расцеловала в обе щеки.