— Ну, уж это, Яков Ильич, чистейший бюрократизм!
— Вот что! — оборвал Мишку секретарь. — Ты мне брось. Понял? И давай мне дело. Промышленный отдел у нас есть или нет? Где промышленные материалы? Что я буду в номер ставить? Или, может, твою биографию заверстать? Вот честное слово, суну по твоему отделу «Как хранить картофель».
Статья «Как хранить картофель в зимних условиях» была в редакции притчей во языцех. Появилась она при следующих обстоятельствах. Редактор Ионин, добрейший и безвольный человек, долго присматривался к тихому и безропотному заведующему отделом писем Чекашкину: какое бы ему задание поручить? Чекашкин день-деньской старательно корпел над письмами, но своего не дал еще ни строчки. Его так и звали — заведующий складом писем. Наконец редактор решил. Чекашкин неделю отсутствовал в редакции. Потом, запершись по вечерам в отделе, еще недели две что-то строчил и переделывал. Так появилась на свет статья о картофеле под рубрикой «Советы домохозяйкам». С тех пор Чекашкина оставили в покое, и он навсегда засел за свое скучное дело.
Сиротинский редко упускал случай, чтобы не уязвить кого-либо знаменитой статьей, до сих пор хранившейся в секретариате. Однако Нечитайло хорошо знал манеру секретаря разговаривать и не обижался. Он продолжал «проталкивать» свою статью о яслях.
— Может быть, куда-нибудь на четвертую полосу пристроить, Яков Ильич?
— Некуда — я тебе что сказал! Весь разворот идет под отчет о партконференции. Не знаешь, что ли? На четвертую даем тассовские и… Иди, знаешь, подобру-поздорову! Хоть бы в такой день голову не морочил!
Андрей догадывался, что секретарь сегодня бушует не зря. Еще вчера в редакции шел великий спор по поводу выступления на городской партийной конференции какого-то инженера Иванцова. Спорили: упоминать выступление Иванцова в отчете или не упоминать? Сиротинский стоял на том, чтобы дать. Выступление Иванцова, говорил он, острое, принципиальное, вскрывающее серьезный просчет в работе рудоуправления. Пискун рьяно возражал. Речь Иванцова, по его мнению, прозвучала на конференции диссонансом. Рудоуправление блестяще завершило полугодовое задание, поднесло хороший подарок партконференции, а к Дню шахтера готовит новую производственную победу. А какой-то Иванцов, видите ли, пытается отравить общее впечатление ложкой дегтя.
— Не давать! — уперся Пискун.
— Нет, мы, как орган горкома партии, обязаны дать! — настаивал Сиротинский.
— Я против.
— А я — за.
— Пошли к редактору.
— Пошли.
Целый день не сходила с уст фамилия неизвестного ранее инженера Иванцова. Спор в конце концов закончился поражением Сиротинского. Редактор Ионин согласился с доводами Пискуна и выступление Иванцова снял. То-то Сиротинский сегодня рвет и мечет. На глаза ему лучше не попадаться.
— И вот еще, — напомнил Мишке секретарь, — учти, что в следующий номер ставить нечего. Вот увидишь, вытащу на летучку и такую баню дам — до новых веников не забудешь!
— Ну, это ты зря, Яков Ильич, — совершенно мирно возразил Нечитайло. — Материал есть. Перегибаешь.
— Чего, чего перегибаешь? — загремел Сиротинский. — Тоже мне, промышленный отдел называется! Сидят вас там двое, а что даете? Какие-то шпиндюльки на пятнадцать строк, да рецензии, да ясли. Еще про баню мне приволоки! Или советы молодым матерям… Где, спрашивается, острые постановочные материалы? За последнее время ты поднял хоть какой-нибудь производственный вопрос? Мы что, серьезная газета или листок для упражнения малограмотных? Так что иди и берись-ка за дело. Хватит по яслям бегать. Специалист нашелся! И потом — дали тебе молодого сотрудника. Чего он у тебя киснет, чего штаны просиживает? Гоняй его больше.
«Вот мерзавец!» — подумал Андрей. Слова Сиротинского слышны были, конечно, всей редакции.
Нечитайло, однако, вступился за своего подчиненного:
— Это ты тоже зря, Яков Ильич. Парень он молодой, не сразу все. Сегодня вот на совещание врачей собирается. А что? Самостоятельное задание, довольно интересное.
— У нас промышленный центр — не забывай этого. Значит, и промышленный отдел должен быть в газете. Понял? И иди. Иди от греха. Не до тебя сегодня.
Вернулся Нечитайло сумрачный, расстроенный.
— Дает сегодня жару старик. Но ты на него не обижайся. Его тоже понять надо.
— Я и не обижаюсь, — как можно спокойнее ответил Андрей. На самом же деле на душе у него было скверно. «Интересно, цукали так же вот Павла или нет? Да ну, сравнил! Павел вон на каком собрании с докладом, а я… А вдруг никакого из меня газетчика не получится и буду я всю жизнь получать от Сиротинского такие вот оплеухи?»
— Ты когда идешь на совещание? — спросил Мишка. Андрей взглянул на часы. Времени еще было достаточно, но ему не хотелось оставаться в редакции.
— Пора уже, — хмуро сказал он.
Нечитайло заскреб в затылке.
— Ладно, иди. Я уж тут сам что-нибудь соображу. Только когда напишешь отчет, обязательно покажи мне.
«И этот не доверяет!» — с обидой подумал Андрей. Он встал, проверил, на месте ли удостоверение, блокнот с карандашом, и вышел.
В коридоре ему встретилась Варвара Ивановна Гнатюк, солидная женщина в костюме мужского покроя. На приветствие Андрея она только наклонила голову и прошла мимо. Хотя это была ее обычная манера, но сегодня Андрей возмутился: «Гоняют как зайца, как… мальчишку какого-то!»
— Нечитайло! — раздался позади ненавистный голос Сиротинского. Андрей выбежал на улицу.
Тетя Луша, квартирная хозяйка Андрея, обладала неиссякаемым запасом доброты. Свои обязанности хозяйки она видела прежде всего в заботах о жильце. Скоро Андрей привык, и у него от тети Луши не стало никаких секретов: она сама незаметно приучила его к этому.
Стоило Андрею, устраиваясь на новоселье, купить и спрятать в тумбочку бутылку вина, чтобы было чем угостить забежавших на огонек приятелей, как на другой же день он обнаружил рядом с бутылкой на тарелочке два перевернутых вверх дном стаканчика. Он уже не удивлялся, когда носовые платки, которые он раньше прятал, бывали найдены, выстираны и выглажены. Андрей также знал, что тетя Луша с не меньшим интересом, чем он сам, ежедневно открывает новенькую папку, которую он завел, чтобы подшивать все свои опубликованные заметки и статьи. На первую же подшитую информацию тетя Луша отозвалась по-своему — перетащила из своей комнаты к столу жильца старое покойное кресло.
Андрей, достаточно хорошо узнавший за годы студенческой жизни нравы квартирных хозяек, в тете Луше не чаял души и называл ее ископаемой старушкой. Со временем он примирился и простил своей хозяйке даже нелепый коврик, висевший в ее комнате над кроватью. На коврике была изображена дебелая обнаженная красавица, снимающая с лиловой груди раскормленного голубка.
Утром на обычном месте Андрей нашел приготовленную тетей Лушей кружку с горячей водой и стал бриться. Бритва была старенькая, еще студенческих времен. «Получу первый солидный гонорар, — решил Андрей, — и обязательно куплю электрическую. Эту пора в музей».
На кухне шаркали шаги тети Луши. Закончив бриться, Андрей с минуту рассматривал в зеркало розовые, хорошо пробритые щеки. «Похудел, что ли… Не пойму». Посмотрев на часы, он заторопился: надо было успеть сунуть раньше всех на машинку написанный ночью отчет.
Отчет он принялся писать сразу же, едва вернулся с совещания. Он понимал, что это своего рода газетная поденщина, но к заданию следовало отнестись со всей серьезностью и выполнить его «на уровне». Андрей дважды переписал отчет и в конце концов остался доволен. Конечно, работа не бог весть какая, но он решил пройти через все. Недаром же Мишка Нечитайло, хотя он немногим старше Андрея, уже имеет стаж газетной работы больше десяти лет. Он начинал в редакции с рассыльного и подчитчика.
— А чай? — окликнула Андрея тетя Луша.
— Спасибо! — крикнул на ходу Андрей. — Некогда.
По дороге в редакцию он на минутку остановился возле витрины, где ежедневно вывешивался свежий номер городской газеты. Возле витрины стояло несколько человек. Андрей из-за чьего-то плеча взглянул на номер. Так оно и есть, весь разворот занят отчетом о городской партконференции. «Интересно, неужели совсем замолчали выступление Иванцова?» Андрей пробрался ближе. Нигде в отчете о речи инженера Иванцова не было ни слова. Хотя нет, вот. В самом конце, где говорилось, что «на конференции также выступили тт.» (перечислялось несколько фамилий), Андрей нашел фамилию Иванцова. Она стояла последней. После нее следовало неизменное «и другие». Андрей медленно отошел от витрины. «Все-таки интересное дело — газета. Вот какой-то Иванцов думал, прикидывал, писал речь, потом выступил. И что же? Как на ветер. А докажи позавчера или даже еще вчера Сиротинский свою правоту, убеди он Ионина — и выступление инженера Иванцова прозвучало бы в полную силу. И попробуй теперь убеди инженера Иванцова, что виноват, по существу, один Пискун. Газета, скажет, виновата!»
— Ну, как отчет? — встретил его Нечитайло.
— Готово. Вот.
— Ага. — Мишка взял исписанные аккуратным почерком листки и стал читать.
Андрей смущенно пояснил:
— Понимаешь, боялся, что суховато будет. Я там кое-где сравнений подпустил. Ты посмотри.
На самом деле он опасался, что Мишка начнет придираться и черкать. Он с тревогой и надеждой смотрел на бледное измятое лицо своего зава, пытаясь догадаться, нравится ему отчет или нет. Сухая нервная рука Мишки беспрестанно барабанила по столу.
Наконец Мишка кончил читать.
— Угу. Ну что ж. По-моему, сойдет. Только суховато малость.
— А сравнения?
— Да это не то. Ты лучше вот что. В самом конце, где ты закругляешься, подпусти лирики малость… понимаешь? Ну, зарисовочку, сценку какую-нибудь. Скажем, вот. Какой-то врач, старый, седой, говорит прямо с совещания по телефону. Понимаешь, его насилу разыскали, просят приехать. И он говорит: «Хорошо, хорошо, сейчас еду». Бросает все и идет. Понимаешь?
— Не понимаю, — убито буркнул Андрей. Он и в самом деле не мог взять в толк, зачем Мишке такая концовка.