— Я и отвечаю, — пробивался из ящичка голос.
— Как там у Малахова?
— А что ему сделается? Идет.
— Знаю, что идет. Я спрашиваю: как идет?
— Как, как… Как намечено было, так и идет!
Семашко в сердцах повернул рычажок.
— Вот упрямый человек, — проговорил он, крепко проводя ладонью по лицу. — В общем, товарищ корреспондент, мы всё вам расскажем по-нашему, по-рабочему, по-горняцки. А вы уж там оформите по-своему. Павел Васильевич, распорядитесь, пожалуйста, чтобы приготовили нужные цифры. Товарищу они пригодятся.
Павел вышел.
— Словом, слышали сами, — сказал Семашко. — Пока все идет хорошо. Будем стараться, чтобы ко Дню шахтера страна получила хороший подарок. От нас, от горняков.
— Николай Николаевич, — взмолился Андрей, — без самого Малахова…
— Знаю, знаю, — успокоил его Семашко. — Будет вам и сам Малахов. — Он взглянул на часы. — Скоро конец смены, мы пригласим его прямо сюда. Сейчас Павел Васильевич вернется, он и распорядится.
— Спасибо, — прошептал Андрей. Ему было неловко от бесконечных одолжений Семашко. Удивительно сердечный человек! Сможет ли он, Андрей, хоть как-нибудь отблагодарить его?
Бригадир Малахов, громадного роста человек, заявился в директорский кабинет прямо со смены — в перепачканной спецовке, в резиновых сапогах и металлической каскетке.
— Заходи, заходи, — подбодрил его Семашко.
Малахов остановился на пороге, развел руками:
— Куда же, Николай Николаевич? Грязноват, наслежу.
— Да заходи, Тимофей Устиныч! — прикрикнул Семашко, поднимаясь из-за стола, — Грязноват… Побольше бы такой грязи! Ну, привет, герой, — и он широким жестом протянул бригадиру руку.
— Уж и герой, — засмущался Малахов, громоздко возвышаясь посреди роскошного кабинета.
— А кто же ты? Конечно, герой. Вот, знакомься — товарищ из газеты. Ради тебя приехал.
Бригадир осторожно пожал своей литой ручищей руку газетчика.
— Садись, Тимофей Устиныч, и рассказывай, — командовал Семашко.
Он насильно усадил бригадира на стул, сел рядом с ним. Малахов снял каскетку, пригладил потные волосы. На его мокром лбу осталась четкая красная полоска.
— Так чего рассказывать-то, Николай Николаевич?
Бригадир то и дело посматривал на ноги, боясь, не наследил ли на ковре.
— Ну вот, видели его? — рассмеялся Семашко, неожиданно подмигивая Андрею. — Скромник!.. Давай, Тимофей Устиныч, все по порядку. Товарищу о тебе в газету нужно написать, чтобы люди читали и учились, как надо работать.
— Какой мой рассказ, Николай Николаевич? — мялся бригадир. — Уж лучше вы сами.
Андрей нетерпеливо вертел в пальцах карандаш.
— И я расскажу. А ты как думал? Но сначала ты. Кто рекорды-то ставить будет? Я?.. Вот то-то. Значит, ты и рассказывай. Скажи, посвящаете вы рекорд Дню шахтера?
— Это обязательно! — заверил бригадир.
— Во-от. Ну, а как бригада работает? Здорово. Воздух сегодня был? Был. Порожняк? Тоже в порядке… И еще, товарищ Чернявин, запишите, — Семашко поднялся и щелчком сбил с рукава невидимую пылинку, — запишите, что партийная организация взяла это дело под свой неослабный контроль. Партийная организация и администрация. Нам важно показать тот трудовой подъем, с которым наши рабочие идут навстречу знаменательному дню праздника. Это вы обязательно запишите.
«Хоть в передовую», — подумал Андрей, записывая слова директора. Обычно такими складными, гладкими фразами заканчивал свои статьи Пискун.
Семашко прошел за свой стол, но не сел. Он остался стоять и, дирижируя карандашом, произнес медленно и раздельно, словно диктовал:
— Вот видите, результаты пока неплохие. Но мы уверены, что горняки выполнят свои обязательства. Важно верить в свои силы, а мы в них верим. Сил у нас для этого достаточно.
Директор положил карандаш и принялся рыться в бумагах на столе.
— Вам же нужны цифры, — приговаривал он. — Где же они? Где Павел Васильевич?.. Хотя вот они. Пишите, товарищ Чернявин.
Он поднял голову и заметил Малахова, сидевшего в сторонке.
— Что, Тимофей Устиныч, устал? Так иди. Иди, отдыхай. Ты свое дело сделал. Тут уж мы как-нибудь… Товарищ Чернявин, я думаю, отпустим его на покой? Человек со смены. Цифры, какие нужно, я сообщу сам.
— Пожалуйста, пожалуйста, — согласился Андрей. Он уже давно потерял понятие, где он и что с ним происходит. Он машинально записывал все, что говорилось ему, в голове носились отрывочные, созданные возбужденным воображением картины какой-то грохочущей, с криками людей и взрывами, битвы за рекорд. Порой громадная фигура бригадира Малахова заслоняла собою все, рельефно вырисовываясь могучим разворотом плеч и героической посадкой головы. «Властелин недр», — мысленно называл его Андрей, набрасывая в воображении тугие, ладно ложившиеся одна к другой фразы будущего очерка. Очерк бродил в голове Андрея красочными картинами, неожиданными сравнениями, добротным языком, за который еще в университете хвалил его руководитель спецпрактики. Очерк зудел где-то в кончиках пальцев, рвущихся к перу, он так и просился на девственную белизну аккуратной стопки бумаги. Андрею больше всего хотелось сейчас запереться одному и писать, писать, но Семашко, деловито шагая по кабинету, говорил и говорил, рушил на него поток цифр. Андрей смутно помнил, что в кабинет несколько раз входила секретарша, приносила какие-то планы, выкладки и графики, потом снова появился Павел и тоже куда-то звонил, что-то уточнял. Андрей все писал и писал, боясь, что ненароком не запишет самого главного. От цифр уже рябило в глазах, и он облегченно, с наслаждением выпрямился, когда Семашко наконец произнес:
— Ну, кажется, достаточно, а? Теперь вам хватит материала. Давайте пишите. Пишите подвал — так это у вас, кажется, называется? Пишите два подвала. О таких делах стоит. Да и разогнаться есть где.
Андрей с блокнотом в руках поднялся, совсем оглушенный, обалдевший.
— Павел Васильевич, — сказал Семашко, — мы в состоянии организовать товарищу машину?
— Конечно, Николай Николаевич, — с готовностью откликнулся Павел.
— Тогда распорядитесь, пожалуйста. Ну, товарищ Чернявин, до свиданья. Будем теперь каждый день просматривать газету. Будем ждать.
— Спасибо, спасибо, — бормотал Андрей, неловко засовывая в карман блокнот.
— Павел Васильевич, — окликнул Семашко, — вы потом загляните ко мне. Проводите и — сразу же!
— Сию минуту, Николай Николаевич.
В приемной, куда они вышли, Андрей поразился обилию ожидающих. Люди сидели на стульях, диване, даже на подоконниках. Некоторые нервно ходили взад и вперед. К выходу приходилось проталкиваться. Едва Андрей и Павел вышли, издерганная секретарша полетела в кабинет директора.
Павел проводил Андрея вниз.
— Ну, вот тебе наш лимузин, езжай. Я вижу, ты чем-то понравился нашему. Повезло тебе сегодня.
Андрей устало улыбнулся.
— Как там Витька? — спросил Павел. — Вот очумелый парень! Что-то ляпнул на вечере жене Семашко. Ну не идиот ли? Ты с ним не говорил?
— Когда было? — уклонился Андрей. — Но ты не обращай внимания. Он же у нас… знаешь…
— Но надо же башку иметь на плечах! Хватит в мальчиков играть. Видали его — больная совесть поколения!
— Не заводись, я с ним поговорю. Иди, а то тебя ждут. И привет супруге.
— Спасибо. Забегай как-нибудь! — крикнул Павел.
Машина плавно тронулась с места. Андрей откинулся на тугие подушки. Волна удачи, счастья, благодарности горячо прокатилась в груди. «Ух, напишу так, что чертям тошно станет!»
Андрей попросил, чтобы его подвезли к редакции. Там царило запустение. Номер был сдан, Сиротинский ушел по своим делам до вечера. В накуренной комнате промышленного отдела Мишка Нечитайло вычитывал после машинки целую кипу информации. Ему сегодня крепко влетело от Сиротинского. Отдел партийной жизни сдал интересные письма из парторганизаций, отдел культуры — острую статью, и только промышленный отдел по-прежнему пробавлялся незначительными заметками. Мишка был не в духе.
— Глаза бы ни на что не смотрели, — пожаловался он. — Вот возьму пойду к Ионину и поставлю вопрос торчмя. Скорей бы стройка развернулась. Уеду собкором, дня не останусь! Надоело… Ну, был на руднике? Нашел что-нибудь?
— Еще бы! — Андрей был так настроен, что его нисколько не задела завидная Мишкина перспектива поехать собственным корреспондентом на большую стройку.
Нечитайло удивленно посмотрел на своего помощника: откуда вдруг такой энтузиазм? Андрей не удержался, рассказал. Нечитайло с сомнением покрутил кудлатой головой, но промолчал.
Андрей взглянул на часы: рабочий день, в общем-то, кончился.
— Иди, иди, — разрешил Мишка, вновь зарываясь в невычитанные информации. И Андрей в нетерпении убежал. Он решил немедленно засесть за работу. К утру очерк должен быть готов. Придется не поспать, но что ж, надо привыкать и к этому.
По дороге он думал о том, что ему довелось увидеть и услышать сегодня. В неостывшей голове по-прежнему носились картины будущего очерка. Как только назвать его? «Звезда над копром»? Избито и затасканно. Мишка, халтурщик, выдает этот заголовок к каждому празднику. «Властелин недр»? Немного вычурно, претенциозно. Что же придумать? Может быть, «Рекордсмены»? Нет, это совсем плохо. А что, если… Постой, постой, вот чем не заголовок «Идущие впереди»? И солидно, и по-очерковому. Очень хороший заголовок. Значит, решено — «Идущие впереди».
Название очерка Андрей крупными красивыми буквами вывел наверху чистой страницы. Подчеркнул аккуратной жирной чертой. Полюбовался — хорошо! Обдумывая начало, подровнял стопку бумаги, — он слышал, как Сиротинский говорил, что не может писать на неряшливо разбросанных листках: мешает сосредоточиться.
Ну-с, с чего же начать?
Андрей подождал минуту, другую. Странно: впечатлений вроде много, а вот на бумаге… Кто-то говорил, что начало — самое трудное. Недаром Сиротинский о качестве статьи или корреспонденции судит по началу. Пискун, например, тот долго не лу