Соседи — страница 60 из 141

рисядьте-ка на минутку и послушайте. Что это, скажите на милость, за козлиные прыжки? Побывали на руднике, настрочили какую-то шпиндюльку и забросили. Вас что, этому учили в университете?

— Я не понимаю, — растерялся Андрей. — У меня же не было никакого конкретного задания.

— А какое задание вам нужно? Или вы ждете, что вас начнут тыкать носом? Сделайте то, не делайте этого… Вы приехали на рудник как представитель газеты, представитель партийного печатного органа. Неужели вам ничто не подсказало, что на руднике не все благополучно?

— Н-нет… Я ничего не заметил, Яков Ильич. Во всяком случае…

— А это потому, — перебил его Сиротинский, — что отправились вы на рудник, как в легкий вояж. Пришел, увидел, настрочил! Плохо это, очень плохо, молодой человек. Вы не бойтесь, мораль я вам читать не стану. Сам терпеть не могу. Но вот мой совет — учитесь сразу же, с первых своих шагов ко всему в жизни относиться с большой буквы. К своему долгу, к обязанностям. Не только к правам!.. Да вы садитесь, садитесь. Или торопитесь куда?

— Нет, нет! — Андрей сел напротив.

— А разобраться на руднике было в чем, — говорил Сиротинский, — подойди вы ко всему с точки зрения интересов государства, интересов партии. Это не пустые и громкие слова. В нашем деле они значат много. Почти все.

Андрей молчал.

— Ведь стоило вам заинтересоваться одной только единственной цифрой — суточной добычей. Допустим, цифру вам могли и не назвать. Но процентным отношением к плану вы могли поинтересоваться? Могли. Даже обязаны были, если бы вы смотрели на дело серьезно, а не как мальчишка. И заинтересуйтесь вы этим, перед вами встал бы целый ряд «почему». Почему то, почему это… Я знаю, ответить на все «почему» трудно, но ведь в этом смысл нашей с вами работы. Пусть на это понадобится время, — для интересного дела мы бы держали вас там месяц, полгода, даже год, если хотите. Но зато вы выдали бы полновесный, зубастый, полезнейший материал. А то написали… Эх, вы!

Андрей пытался собрать беспорядочные мысли. Он слушал, как отчитывает его до смерти уставший секретарь, и думал о предупредительном великолепном Семашко. Он помнил, как ему хотелось не опозориться и отблагодарить директора рудоуправления хорошим хвалебным очерком.

— Но, Яков Ильич!.. Ведь полугодовой план они завершили досрочно!

Сиротинский устало потер лоб.

— Знаю я это, все знаю. Знаю, как они его вытянули, этот план. С горным делом я не первый год… Этот полугодовой план они на нервах вытянули. На нервах рабочих. И еще кое на чем… Не надо нам таких достижений. От них и до беды недолго. Теперь вот с рекордом начинают шум. Что-то слишком громко шумит Семашко. Не от добра! Правильно его американцем называют. Не слыхал, как тут у нас на Алтае в старое время Уркварт хозяйничал? Вот поинтересуйся-ка. Кое-что общее найдешь. И вообще занялся бы ты этим всерьез, а? Трудно, я понимаю. Но зато смотри — с первых же шагов тебя сразу на стремнину! Как говорил Гамлет, быть или не быть. Попробуй. Я бы рискнул. Хо-роший экзамен!

— Яков Ильич, а не получится так, что я опять на корзинку работать буду?

— Вот охламон-то, прости меня господи! — рассердился Сиротинский. — Видали классика? Лев Толстой нашелся! На корзинку он работать не хочет. Да на корзинку, если хочешь, и не такие зубры, как ты, работать не стесняются.

Последние слова Сиротинский произнес, когда в секретариат вошла Варвара Ивановна Гнатюк, полная, в просторном темном пиджаке.

— Я вам не помешала?

— Заходите, Варвара Ивановна, заходите, — хмуро пригласил Сиротинский.

— Да я уже, извините, вошла.

— Просто мы тут с молодым человеком по душам…

— Не слишком ли горячо? — примиряюще улыбнулась Варвара Ивановна. Она сочувственно посмотрела на расстроенного Андрея.

Сиротинский молчал.

— Так вы идете, Яков Ильич? — спросила Гнатюк.

— Да, да. Сейчас. — Сиротинский вздохнул и стал подниматься — неловко вытаскивать из-под стола протез.

Андрей вскочил и выбежал из секретариата. Варвара Ивановна проводила его взглядом.

— Резко вы, Яков Ильич, — упрекнула она.

— Ничего, — морщился секретарь, разминая затекшую ногу, — Толковый вроде парень, но вот откуда у них, у нынешних, эта спесь? Сразу гениями родятся. Уж так боятся черновой работы, так боятся!

Они вышли в коридор. Сиротинский открыл дверь комнаты промышленного отдела и сказал убито сидевшему Андрею:

— Увидишь своего, скажи, что завтра в номер ни строки. Целый день сегодня проболтался! Ох и сниму же я с него стружку!

Закрыв дверь, он тяжело похромал по коридору.

— Варвара Ивановна! — позвал он.

Потом хлопнула дверь, и в редакции установилась непривычная тишина. Не слышно даже машинки.

«Семашко, Семашко…» Андрей достал пухлый, исписанный на руднике блокнот. Неужели его на самом деле обманули, одурачили, обвели вокруг пальца? Что ж, если так, то ему будет хороший урок. Андрей полистал блокнот. Выбросить? Нет, пусть останется. Как память.

Прибежал Порфирьич.

— Уходишь? Подверстку надо. Под передовую.

— Сколько?

— Строк пятнадцать.

Андрей поморщился.

— Порфирьич, ну что тебе стоит? Разбей на шпоны.

— Андрэ, рад бы, но сам знаешь, что шеф не любит.

— Ничего. Один раз обойдется. У меня сейчас ничего нет. Полосу задержим.

— Ладно, — согласился Порфирьич. — Дай тогда закурить.

Андрей невольно рассмеялся: Порфирьич был вечный «стрелок».

— Ведь знаешь же, что не курю.

— Тьфу, черт, опять забыл! Так, значит, на шпоны?

— Пожалуйста, — попросил Андрей. — Там же немного. В случае чего скажешь, что не хотел задерживать номер.

— Нашел кого учить! Но где же все-таки закурить?

Порфирьич ушел. Андрей нехотя прибрал на столе, спрятал в ящики бумаги. Идти домой было еще слишком рано. Сейчас бы посидеть где-нибудь, поговорить. Но даже Мишку куда-то сегодня унесло на целый день!


В рудничной бытовке, большой, тесно заставленной узенькими шкафами комнате, Андрею выдали спецовку, очень нечистую. От спецовки исходил резкий запах пота и мокрой резины. В бытовке было полно народу, близилась очередная смена, и Андрей долго толкался среди грубоватых шумных полуголых людей, пока нашел свободное местечко. На него никто не обращал внимания, и это было хорошо. Он переодевался и наблюдал. Ему опять подумалось, насколько же работа горняка интересней его работы. Эти люди делают основное, а он лишь обязан быть им полезным. В его работе должна быть честность, искренность, — это главное. Иначе эти люди обойдутся без него. А вот он без них не может. После разговора с Сиротинским он решил быть дотошным, чтобы его уже не обвели вокруг пальца. Только в таком качестве он нужен этим людям, и это давало ему уверенность во всем, что он собирался делать.

Он с удовольствием натянул поверх своей одежды брезентовую куртку и жесткие штаны, сел и начал неумело наворачивать на ногу портянку. Народу все прибывало. В одежде и в спецовке Андрею стало жарко. Обуваться было неловко. Одевавшийся рядом с ним худой жилистый горняк посмотрел, как он мучается с портянкой, и посоветовал:

— А рубашечку-то снял бы. Не простираешь потом.

— Да ну! — отмахнулся Андрей.

— Видать, новый… На какой?

— Чего? — не понял Андрей.

— На горизонт какой? К кому?

— А-а. Нет, я так.

Горняк обулся, встал и сложил свои вещи в узенький шкафчик. Потом натянул через голову просторную, мягкую, очень застиранную рубаху и стал надевать куртку.

— Стой, стой! — не вытерпел он, глядя, как Андрей обувался. — Ну что так у тебя получится? Через два часа все ноги побьешь. Давай все обратно.

Он заставил Андрея снять сапог, присел рядом и ловко, удобно завернул его ногу в портянку.

— Ну, лучше так-то? Давай другую.

Потом он посоветовал вправить брюки в сапоги, а голенища чуть отвернуть вниз. Взяв каскетку, он что-то быстро подправил внутри, где была тряпичная подкладка, и когда Андрей надел ее, то почувствовал, как она мягко и крепко обняла голову.

— Ну вот, порядок, — одобрительно оглядел его горняк.

Андрей и сам почувствовал, что у него вид заправского горняка.

— Откатчиком, что ли?

Теперь, после всего, что этот человек для него сделал, Андрей считал неудобным отмалчиваться. Когда они вышли из бытовки и направились к возвышавшемуся неподалеку копру, Андрей достал удостоверение, которое, переодеваясь, не забыл переложить поближе.

— Из реда-акции, — с заметным оттенком разочарования протянул горняк. — Тогда тебе на пятый надо. К Малахову.

— Да, да! — обрадованно подтвердил Андрей.

— Сейчас все к нему, кого ни спросишь. Как на святую икону молятся. Ну и охмуреж! Так-то и безрукий рекорд поставит.

Андрей решил, что для начала лучшей встречи и желать нельзя. Однако горняк на расспросы журналиста ответил кратко и загадочно:

— Да что вы меня выспрашиваете? Вы с народом поговорите. Люди ж не слепые, всё видят, всё понимают. Рекорд… Вот возьмем, однако, да напишем в Москву. Будет им тогда рекорд! — И, словно забыв о журналисте, пошел своей дорогой.

Андрей пожалел, что откровенного разговора не получилось. Видимо, он еще не умеет расположить к себе людей. Но главное было сделано — Андрей выяснил, что Сиротинский прав: на руднике и в самом деле неблагополучно. Только с какого же конца приступить к делу?

Горняк, не пожелавший разговаривать с Андреем, быстро уходил вперед. Раза два он оглянулся, — Андрей это заметил. Потом горняк отыскал какого-то человека, идущего в многолюдном потоке одинаково одетых в спецовки людей, поздоровался, уважительно тронув козырек каскетки. По тому, что человек замедлил шаг, а затем оглянулся раз и другой, Андрей догадался: горняк рассказывает о нем.

Человек остановился и стал ждать, когда подойдет журналист.

— Я случайно узнал, что вы из редакции, — сказал он. — Здравствуйте! Если уж довелось встретиться, то мне хотелось бы поговорить, если, конечно, вы богаты временем.