Величайший триумф человеческого гения
заключается в том, что человек смог понять
вещи, которые он не в состоянии вообразить.
Ошибка умного Ганса и другие ошибки
Грянул марш, и на арене цирка появился веселый пес. Он оглянулся на вышедшего вслед за ним дрессировщика, поприветствовал публику и всем своим видом показал, что готов к работе. И работа началась. Дрессировщик называл цифру, и собака немедленно приносила картонный квадратик с этой цифрой — десять квадратиков с цифрами от единицы до десяти лежали на арене. Пять? Пожалуйста! Девять? Извольте! Но это еще что! Собака могла складывать, вычитать, делить, умножать! Сколько будет три плюс четыре? Собака немедленно приносила квадратик с цифрой «семь». А сколько останется, если от восьми отнять три? Появлялся квадратик с цифрой «пять». Умножить? Пожалуйста. Например, три на три. Девять. Верно. А если разделить восемь на четыре? Два. Правильно!
А чтоб публика не думала, будто собака заранее натренирована, то есть выдрессирована на определенные цифры, дрессировщик предлагает кому-нибудь из публики задавать вопросы. Желающих много. Со всех сторон слышатся возгласы. Собака растерянно смотрит на хозяина, и тот просит задавать вопросы по очереди. Хорошо. Трижды три? Собака немедленно приносит квадратик с девяткой. Десять минус пять? Остается пять — собака отвечает без ошибки.
Но вот из публики задают вопрос — сколько будет шесть умноженное на два. На арене такого квадратика нет — цифры на них только до десяти. Что ж, ученый пес может ответить и устно: он лает двенадцать раз. А если надо — пролает и пятнадцать и двадцать. Может и сто и двести, если хватит у зрителей терпения.
Собаки-математики — не редкость в цирке или на эстраде. Бывают в цирке и лошади-математики — они отвечают на вопросы, ударяя копытом столько раз, сколько надо. И никогда не ошибаются, даже если им, как и собакам, как и другим зверям-математикам (выступают в этой роли и слоны и ослики), надо извлечь квадратные корни. И делают они это, совершенно не умея считать. Да, именно так. Потому что это всего-навсего цирковой трюк, фокус.
…Собака выбегает на арену. Квадратики с цифрами ей знакомы — уложены они в привычном для собаки порядке. И все — «на одно лицо», то есть она не знает разницы между цифрами. Вот прозвучал вопрос. Допустим, дважды два. Собака по знаку хозяина бежит вдоль квадратиков с цифрами. Когда она поравнялась с цифрой четыре, хозяин-дрессировщик делает незаметный условный знак. И в ту же минуту собака хватает карточку с цифрой четыре. Так повторяется много раз — дрессировщик всегда подает условный знак в ту секунду, когда собака оказывается у квадратика с нужной цифрой. Задача дрессировщика — научить собаку по сигналу брать карточку, которая находится около нее. Сигналом может быть и незаметный для публики жест, и свисток — специальный, конечно, издающий звуки, которые не слышит человек, но хорошо слышит собака — ведь у нее слух во много раз тоньше, чем у человека.
Это относится и к лошадям, и к другим животным-математикам. То же и с «устным счетом»: по сигналу дрессировщика собака начинает лаять и продолжает лаять до тех пор, пока не увидит условный сигнал. А подает его хозяин в нужный момент. Например, спросили собаку, сколько будет шесть умноженное на два. Собака начинает лаять. Когда она пролаяла двенадцать раз, дрессировщик подает сигнал, и собака тут же умолкает. Ответ на вопрос правильный!
Лошади и ослики отбивают копытами нужное число ударов и прекращают удары по незаметному зрителям сигналу дрессировщика.
Животные-математики, как мы уже говорили, — фокус. Об этом многие догадываются или даже знают и не сердятся на такой «обман» — все равно интересно смотреть.
А вот с орловским рысаком Умным Гансом было совсем иначе — многие люди были абсолютно уверены, что лошадь обладает математическими способностями. И не только математическими, но и лингвистическими — понимает вопрос, заданный ей не только по-немецки (эта лошадь жила в Германии), но и по-французски, и по-английски. Она подходила к грифельным доскам, на которых были написаны различные слова, и безошибочно выбирала предложенное ей слово (указывала на него мордой). Она отвечала и на очень сложные вопросы: на какой день недели, например, падало определенное число, — отбивала копытом один раз, если падало это число на понедельник, два — если на вторник, три — на среду и так далее. Ганс мог играть и в карты: если требовался туз, он ударял копытом один раз, король — два, дама — три, валет — четыре раза. Если видел десятку, бил копытом десять раз.
Но особенно способен он был в математике — делил и умножал, складывал не только целые числа, но и дроби, отбивая сначала знаменатель полученного числа, потом — числитель.
Его хозяин Вильгельм фон Остен не делал из своего Ганса секрета: любой желающий мог посетить небольшой дом на Грибеновштрассе в Берлине, где по мощеному дворику разгуливал Ганс, и собственными глазами убедиться в способностях лошади.
Началось все в конце прошлого века. Фон Остен очень любил лошадей и считал, что люди недооценивают их способностей. И если уж не все лошади способны логически мыслить, то некоторые — определенно. И в частности — Ганс.
Четырнадцать лет — в жару и мороз, в ненастье и в хорошую погоду, не пропуская ни одного дня, — фон Остен, горевший желанием, как он сам говорил, «доказать способность лошади к мышлению», занимался со своим питомцем. Ганс был способным учеником, и если не так уж быстро усваивал уроки хозяина, то, усвоив их, помнил все прочно.
В 1901 году о необыкновенной лошади стало широко известно. Сотни, может быть, тысячи статей в газетах, журналах были посвящены Умному Гансу, о нем писались серьезные ученые труды. Очевидцы рассказывают, что «работа» Ганса производила неизгладимое впечатление. Лошадь отвечала на вопросы не только правильно, но делала это четко и совершенно не задумываясь. В способности Ганса поверили и некоторые серьезные ученые. Тем более, что обвинять в плутовстве фон Остена не было оснований: он не брал ни с кого денег за демонстрацию «работы» Ганса. Однако было немало людей, которые не хотели или не могли поверить в способности Умного Ганса, считали, что это — либо дрессировка, либо какой-то хитрый трюк. В сентябре 1904 года была создана специальная комиссия во главе с известным в то время психологом профессором К. Штумпфом. Хозяин Ганса не возражал — он-то ведь точно знал, что Ганс действительно мыслит и разговаривает. (Или по крайней мере был твердо убежден в этом.)
Комиссия подтверждает: да, действительно, Гансу никто не подсказывает, никто не помогает. Таким образом, вопрос о дрессировке был исключен. Но если так — необходимо очень внимательно изучить способности необыкновенной лошади.
Для этой цели была создана вторая, еще более серьезная комиссия.
Теперь уже не для проверки — дрессирован ли Ганс, а для проверки самого Ганса.
Работа проводилась в присутствии объективных свидетелей, и с первых же дней Ганс подтвердил, что он не зря звался Умным: он спокойно отвечал на вопросы, кивая головой сверху вниз, если ответ давал положительный, или качал головой из стороны в сторону, если хотел сказать «нет». Он и задачи решал, и слова угадывал, и дни недели определял точно. Да, все так. И тем не менее…
Еще в XIX веке было доказано рядом крупных ученых, что человеку очень часто бывает трудно, а порой даже невозможно скрыть свои мысли: непроизвольное движение рук или губ, выражение глаз, положение тела, даже дыхание могут выдать человека. Молодой ученый Оскар Пфунгст — тогда помощник Штумпфа, впоследствии известный психолог — предположил, что человек, сам, конечно, того не подозревая и не желая, как-то помогает лошади, подсказывает ей положительный или отрицательный ответ, сообщает, сколько раз стучать копытом. (Точнее — когда перестать стучать.) Ну, например, человек спрашивает, сколько будет пять помноженное на пять. Лошадь начинает отбивать копытом удары. Человек внимательно следит за ногой лошади или напряженно считает число ударов. Вот лошадь ударила двадцать четвертый раз. Слушающий напрягся еще больше… Двадцать пятый… Человек сделал какое-то непроизвольное движение, или вздохнул, или глотнул воздух, или чуть поднял голову — для Ганса это оказывалось достаточным, служило сигналом, что больше не надо стучать копытом.
Или — отгадывание слов. Вот лошадь подошла к одной доске. На ней нет нужного слова. И она видит, что наблюдающие за ней люди спокойно смотрят на эту доску. Следующая — то же самое. Но вот лошадь подошла к доске, где написано слово, которое она должна отгадать. И увидала, как экзаменаторы чуть-чуть изменили позы, чуть вытянули шеи, чуть напряглись. И Гансу — удивительно наблюдательному Гансу — было достаточно, чтоб понять: это именно то самое слово, или та самая доска, на которую надо указать. Казалось бы — все просто. Но у Умного Ганса было много сторонников и защитников. И они сами пошли на то, чтоб проделать с Гансом эксперимент: скрыли хозяина от глаз лошади ширмой. Теперь уж никакие жесты или мимика не могли помочь Гансу. И все-таки он продолжал достаточно верно складывать, вычитать, умножать и делить (хотя на этот раз иногда и ошибался).
Телепатия — передача мыслей на расстоянии — так объясняли это многие. Другие были еще более категоричны — лошадь умеет считать. Но Оскар Пфунгст был упрям. Он предложил новую серию экспериментов: лошади задавал вопрос человек, не знавший ответа на него. И тут-то все и выяснилось: когда экспериментатор знал ответ, то и Ганс давал правильный ответ в 98 случаях из 100. Если же экспериментатор сам не знал ответа — Ганс в 90–95 случаях из 100 ошибался. (5-10 процентов угадывания вполне можно отнести к случайностям.)
Пфунгст тщательно проверил все «способности» Ганса. Естественно, никаких языков — ни немецкого, ни французского, ни английского — он не знал. Но «понимал» любой — звук человеческого голоса служил для него сигналом, и он начинал отстукивать ответ, а едва уловимое движение спрашивающего — сигналом для прекращения стука. И все-таки это была лошадь далеко не заурядная, и не зря звалась Умным Гансом. Но талант у нее был не математический и не лингвистический, а талант наблюдателя. Причем очень тонкого: Пфунгст в лаборатории и во время экспериментов с Гансом тщательно измерил движения, которые непроизвольно делал человек, задававший вопросы. Они зачастую оказывались почти неуловимыми — какие-то миллиметры. Но для Ганса этого было достаточно: он их улавливал. Значит, уникальная острота зрения плюс удивительная наблюдательность. Ну, а как же тогда понять правильные ответы на вопросы человека, спрятанного за ширмой? Оказывается, у Ганса было не только острое зрение, но и необыкновенный слух — он подмечал малейшие интонации, крошечные паузы, совершенно неразличимое для человека изменение частоты или глубины дыхания спрашивающего. И это тоже было сигналом для лошади.
Итак — Ганс оказался обыкновенной лошадью (то есть не умел ни читать, ни считать, ни мыслить логично, ни отвечать на вопросы), но лошадью с необыкновенным зрением, слухом и необыкновенной, просто феноменальной наблюдательностью.
Однако вывод комиссии удовлетворил далеко не всех. По-прежнему еще немало людей были убеждены, что Ганс способен мыслить. Особенно упорен был Карл Краль, работавший одно время вместе с Остеном, а с 1909 года, после его смерти, ставший владельцем Ганса. Краль продолжал упорно работать с Гансом и еще больше расширил его «репертуар». Мало того, он приобрел двух арабских жеребцов — Мухамеда и Царифа и занялся их воспитанием. Вскоре и эти лошади обнаружили недюжинные математические способности. Потом появился пони Гансхен, не менее талантливый, чем Ганс, Мухамед и Цариф, и, наконец, слепая лошадь Берто, не уступающая в «гениальности» своим сородичам.
Кроме математических способностей, они все проявляли и способности музыкальные.
А вслед за лошадьми появились гениальные собаки. И тоже в Германии. Они были настолько «гениальны», что нацисты использовали их в качестве пропаганды: вот, мол, что значит истинная немецкая порода! Хотя непонятно, почему к истинно немецким они отнесли и таксу, и английского дога, и фокстерьера. Кстати, именно фокстерьер по кличке Лумпи был особенно «гениальным» — не только бойко считал, но и сообщал всем желающим, который час, даже острил, отстукивая лапой (по системе азбуки морзе) целые фразы.
Однако и тут при ближайшем рассмотрении выяснилась полная несостоятельность «гениальных» собак. Более того — если лошади обладали необыкновенным слухом или зрением, собакам даже этого не требовалось — в большинстве случаев все сводилось к тщательной дрессировке. Правда, при этом собаки, конечно, тоже должны были обладать определенными способностями — подмечать малейшие знаки, подаваемые им хозяевами, хорошо слышать и так далее.
Ученые сказали свое слово и об Умном Гансе, и о «гениальных» собаках.
Однако почти за столетие, прошедшее со времени славы Умного Ганса, не раз еще вспыхивали споры о способностях животных буквально понимать человеческую речь, мыслить так же, как люди, прогнозировать далеко вперед свои поступки и так далее. И сейчас мы, наблюдая за лошадью, а особенно за собакой, часто удивляемся их сметке, находчивости, сообразительности. С трудом заставляем себя поверить, что собака не понимает языка человека, — настолько тонко чувствует она интонации человеческой речи, так точно чувствует настроение человека…
Но при всем при этом собака все-таки остается собакой, а лошадь — лошадью. И ни к чему приписывать им человеческие свойства и качества. У них собственных, еще до конца не познанных человеком, достаточно.
Когда ученые «разоблачили» Ганса, некоторые скептики впали в другую крайность: они объявили, что животные вообще не способны мыслить. (Впрочем, теория «животных-автоматов» существовала издавна, тут она просто выявилась в ином аспекте.)
Мы сейчас не будем обсуждать, мыслят ли животные, — это тема специальной книги, точнее, специальных книг, так как она очень и очень обширна. Скажем только, что элементарное мышление у животных есть, есть благоприобретенные привычки, поступки, поведение, которое нас часто поражает, есть и врожденные (условные и безусловные) рефлексы. Элементарную рассудочную деятельность животных сейчас, после работ И. П. Павлова, К. Лоренца, Н. Тинбергена, К. фон Фриша и других современных советских и зарубежных ученых, уже никто не может отрицать. Работы по изучению психической деятельности животных все больше расширяются. Однако каких бы успехов они ни достигли, вряд ли люди откроют способности животных читать, считать, мыслить по-человечески. Но многое откроют. Откроют и то, что сейчас еще неизвестно, непознанно, изучат и то, над чем уже чуть-чуть приоткрыта завеса.
Мы начали с математических способностей собак, точнее — с трюка, фокуса, умелой дрессировки. Ну, а если всерьез задуматься — могут ли животные считать?
Часто приписывают определенные математические способности птицам. Утверждают, будто лебеди, например, способны отличать четные числа от нечетных. Например, если пролетающая стая видит на воде другую стаю, в которой нечетное количество лебедей, — спустится, четное — пролетит мимо. Некоторые ученые утверждают, что птицы на гнездах способны узнать, какое у них количество яиц. И если одно забирают из гнезда — они тотчас же откладывают новое. Однако далеко не все согласны с этим. Если же птицы и откладывают яйца взамен взятых, то не потому, что сосчитали, сколько было и сколько осталось, говорят эти ученые, а потому, что видят пустое место в кладке. Это, пожалуй, скорее похоже на истину. Тем более, что мы знаем и такие примеры: кукушки откладывают свои яйца в гнезда других птиц, не изымая (или не всегда делая это) других яиц.
Что же касается млекопитающих, то и тут вопрос далеко не прояснен. Одни наблюдатели утверждают, что собака или кошка, у которой отобрали даже одного щенка или котенка, очень волнуется, другие говорят, что, если даже забрать всех, но оставить одного — животное не заметит этого.
Короче говоря — никто этим всерьез не занимался. Тем более, что зоопсихология как таковая вообще появилась сравнительно недавно. И до сих пор немало людей, даже причастных к науке, полностью отрицают способность животных, особенно птиц, ко всякой, даже элементарной, разумной деятельности, другие, напротив, считают, что некоторые животные, в особенности такие, как собаки или обезьяны, способны приблизиться в своей умственной деятельности к человеку.
Однако пока те опыты, которые были проделаны, и те наблюдения, которые были проведены, не дают еще возможности сделать сколько-нибудь серьезные выводы, тем более — обобщения.
Но среди опытов, проведенных над собаками, были и такие, которые должны нас заинтересовать, — они как будто бы имеют непосредственное отношение к теме нашего разговора о математических способностях животных.
Собака показывает фокусы с арифметикой? Это хорошо. А что она сама думает по этому поводу? Собаку не спросишь. То есть спросить-то можно, но ведь не ответит она. Однако есть другой способ — можно заглянуть прямо в мозг животного. Для этого достаточно вживить в мозг собаки несколько тоненьких проводочков-электродов (собаке это не причиняет никакого вреда, она даже не замечает их) и присоединить электроды к специальным приборам.
Быстро движется лента, и особые писчики вычерчивают на ней разные фигуры. Если собака спокойна, биоэлектрические токи, передающиеся через вживленные электроды на прибор, регистрируются в виде линии с мелкими зубчиками. Но вот вспыхнул яркий свет, раздался громкий звук — ну, в общем, животное что-то испугало. И сразу линия на ленте сделала резкий скачок. Потом животное успокоилось, и снова на ленте пошли ровные, едва заметные зубчики. И вот однажды во время эксперимента ученые стали «пугать» собак серией резких звуков. Экспериментаторы не ставили перед собой задачу выяснить, умеют ли собаки считать — задача была иная. Но попутно было сделано очень интересное наблюдение: при первом звуке на ленте появлялся активный «всплеск», но на второй уже собака почти не реагировала, а на третий вообще не обратила внимания. На четвертый — тем более. И вдруг на пятом — будто снова испугалась. А затем — сразу успокоилась и не обращала на звуки внимания до тех пор, пока не раздался десятый. А потом собака среагировала на пятнадцатый. Переменили серию звуков: стали давать короткие — по три сигнала в каждой серии, — и опять собака реагировала на первый, третий, шестой, девятый. Удлинили серию — в каждой теперь было по восьми. И снова — реакция на каждый первый, восьмой, шестнадцатый. Электрическая реакция собачьего мозга, записанная прибором, показывает, что собака как будто отсчитывает определенное количество коротких звуков… Но отсчитывает ли? Пока неизвестно. Может быть, тут что-то иное. Ведь был же случай, когда люди, причем очень серьезные люди, чуть не поверили в математические способности собаки.
Однажды в лаборатории академика И. П. Павлова велась работа по выработке пищевого рефлекса у собаки на стук метронома: метроном работал 30 секунд и тут же собаке давали мясо. Собака быстро связала стук метронома и получение пищи. И едва начинал прибор работать — у нее начинал выделяться желудочный сок и слюна, даже если мяса не было. Частота работы метронома была 100 ударов в минуту. Затем решили проверить, как собака будет реагировать на метрономы, работающие в ином режиме. При звуке метронома, делающего 50 ударов в минуту, собака ошиблась — прореагировала так же, как на метроном, делающий 100 ударов в минуту (напомню, что метроном работает 30 секунд). Но, не получив мяса, она уже в следующий раз не обратила внимания на метроном, работающий в ином режиме. То есть прекрасно отличала звуки метрономов, работающих с частотою в 100 и 50 ударов в минуту.
Опыт расширили и усложнили: собаке предлагали метрономы, работающие с частотой 60, 70, 80, 90, 95 ударов в минуту. И подопытный пес быстро ориентировался. Наконец, дело дошло до метронома, работающего с частотой в 98 ударов в минуту. И тут собака оказалась на высоте, хотя далось ей это не сразу и не легко. Впрочем, то что собаке поначалу было трудно, — ничего удивительного: ведь метрономы звучали 30 секунд, делая в одном случае (при 100 ударах в минуту) 50 ударов, во втором (при частоте 98 раз в минуту) — 49. Неужели собака подсчитывала количество ударов? Очень похоже. И все-таки нет, не подсчитывала. Да и не пыталась это делать. Зато прекрасно улавливала частоту ударов, хотя интервал метронома, делающего 98 ударов, всего на 0,012 секунды больше, чем у делающего 100. И эту разницу собака улавливает.
Тонкий слух? Безусловно. А может быть, и еще чувство ритма? Конечно.
Все, кто видел в цирке или на эстраде дрессированных животных, обращали, конечно, внимание, что они работают в сопровождении музыки, или, как говорят, «под музыку». Врожденное чувство ритма помогает им усвоить «уроки», веселит их и бодрит.
Значит — чувство ритма? Безусловно. А может быть, музыкальные способности? И это не исключено. Во всяком случае, к собакам это можно отнести. Возможно, зоопсихологи или физиологи назовут это как-то иначе. Мы же, увидав и услыхав подпевающую своему хозяину или какому-нибудь музыкальному инструменту собаку (а такое бывает нередко), всерьез думаем о какой-то собачьей музыкальной одаренности.
Однако не будем делать никаких выводов. Да и как мы их можем делать (если говорить серьезно), когда ученым далеко не все ясно, когда исследования в этой области только-только начинаются.
Умеют ли животные считать? Умный Ганс не умел. Собаки, выступающие в цирке, тоже не математики. Но значит ли это, что ученых не ждут удивительные открытия на пути исследования «способностей» животных? Конечно же нет. Какие-то математические способности, видимо, у собак все-таки есть. Или особый слух? Не просто очень тонкий — это давно известно. А какой-то особый, может быть, музыкальный? И даже больше. После серии опытов с собаками на опознавание и классификацию гласных звуков (а, о, и, е) «Журнал эволюционной биохимии и эволюции» писал в 1975 году, что «результаты электрофизиологических исследований… указывают на подготовленность слуховой системы млекопитающих к опознаванию речевых сигналов».
А лошади? Об их музыкальности, чувстве ритма известно очень давно. С этим даже связан знаменитый исторический анекдот, о котором рассказывал Аристотель.
В Южной Италии существовал некогда греческий город-государство Сибарис. Его жители так любили всевозможные удобства и удовольствия, что слово «сибарит» уже в те времена стало синонимом праздного человека, безмерно увлекающегося радостями жизни. Одним из любимых развлечений сибаритов было смотреть на танцующих под звуки флейт лошадей. Поэтому всех лошадей в Сибарисе обучали этому искусству.
У Сибариса был постоянный соперник и противник — город Кретон. И вот когда в 510 году до новой эры между этими городами началась война, сибариты бросили против своих врагов кавалерию на сильных и холеных лошадях. Однако, завидев сибарисскую кавалерию, кретонцы не взялись за мечи — они взяли в руки флейты. Услышав первые звуки, лошади насторожились, а когда полилась знакомая мелодия, они танцующим шагом двинулись в сторону музыки, не обращая внимания на усилия всадников, пришли прямо в расположение врага, где сибариты и были взяты в плен.
По другой версии, лошади при звуках флейт поднялись на задние ноги и, сбросив всадников, принялись танцевать. Но так или иначе — это свидетельствует о том, что музыкальность лошадей была известна людям давно. И издавна они использовали эту особенность лошадей.
Ну кто не видел танцующих лошадей в цирке? Кто не любовался их изящным и легким бегом, не восхищался, как при смене музыки они меняют скорость бега, переходят с рыси на шаг и так далее. И ведь все это — в очень точном совпадении с музыкой. Дрессировщики считают, что животных надо дрессировать только под музыку, причем для лошадей она должна быть достаточно четкой, громкой, ритмичной. Это относится и к медведям, и к слонам, и к собакам, а вот обезьяны любят сумбурную музыку!
Сейчас изучается музыкальный слух многих животных. И безусловно, ученых еще ждут удивительные открытия. Изучаются и математические способности животных. И тут много очень нового и интересного. Установлено, например, что «математические способности» (возьму эти слова в кавычки, так как не беру на себя ответственность приравнять их к действительно математическим и действительно способностям людей) проявляют некоторые насекомые (в частности, пчелы), некоторые птицы (особенно попугаи), некоторые млекопитающие (наиболее «одаренные» тут обезьяны). И очень возможно, что и здесь немало сюрпризов преподнесут нам наши самые близкие соседи по планете. Надо только твердо помнить: да, очевидное может быть невероятным.
На первый взгляд совершенно очевидное лишь кажется таковым, на самом деле это невероятное. И, увлекшись этим «похожим», мы можем упустить очень и очень много интересного!
«Домой, домой, домой!»
(только факты)
Когда мы говорили о некоторых лингвистических, математических, музыкальных способностях животных, мы касались лишь собак и лошадей (это главная тема книги) и лишь упомянули о других животных, с которыми работают исследователи, за которыми наблюдают, делают опыты. В этой главке мы будем говорить о стремлении собак, лошадей, кошек к дому, об их органах чувств, которые, возможно, помогают им выбирать направление, указывают путь.
И опять-таки, поскольку книга посвящена домашним животным, мы будем говорить только о них. Однако это не значит, что такое присуще лишь кошкам или собакам. В предыдущих книгах мы рассказывали, как путешествуют насекомые, говорили, что земноводным и пресмыкающимся присуще чувство пространства и они находят дорогу к родному водоему, даже если оказываются далеко от него, даже если этот водоем уже не существует. Другое дело, как находят, — это пока неизвестно. Мы обсуждали различные гипотезы, связанные с перелетом птиц — они-то уж настоящие путешественники!
Однако путешествие диких животных — иное дело. Их миграционные пути (если речь идет о насекомых, птицах, млекопитающих) относительно традиционны. По одним и тем же «дорогам» они путешествуют из года в год на протяжении, возможно, многих тысячелетий. Земноводные стремятся к родным водоемам тоже постоянно в одном и том же направлении. И стада копытных, допустим, кочуют на определенных площадях. Конечно, механизм ориентации и навигации диких животных тоже еще не изучен (или изучен недостаточно). Путешествия же домашних животных — явления редкие. И маршруты их всегда необычные. Птицы, допустим, летящие на зимовку из Европы в Азию и возвращающиеся весной на родину, следуют всегда одним и тем же маршрутом, лягушки, стремящиеся весной к родному водоему, чтоб именно там отложить икру, тоже проделывают это постоянно и в одном и том же месте. Тут могут играть роль генетически заложенные «компасы» или какие-то «навигационные приборы». А собаки или кошки, отыскивающие за сотни километров свои дома или своих хозяев, таких «приборов» не получили в наследство от родителей и прародителей. И тем не менее…
Но сначала — факты.
Существует несколько хрестоматийных примеров, обойти которые мы не имеем права. Один — с собакой наполеоновского солдата.
Собака эта — маленькая болонка, которая сопровождала своего хозяина во всех походах. Была она с ним и во время похода в Россию. Но затем, как известно, наполеоновской армии пришлось бежать, и в районе реки Березины солдат потерял свою собачку.
Вернувшись во Францию, солдат вышел в отставку и уехал на родину, в деревню. Прошло три года. И однажды вечером к отдыхающему в кругу односельчан отставному солдату подкатилось какое-то уродливое, безобразное существо, со свалявшейся шерстью. Это была та самая болонка, которая, чтоб найти своего хозяина в маленькой деревушке под Бордо, прошла всю Польшу, Германию, половину Франции. Крохотное, слабое существо три года шло к своему повелителю.
Второй хрестоматийный пример. Дело тоже происходило во Франции. В Париже, у подъезда одного отеля когда-то сидел мальчик — чистильщик ботинок, а рядом с ним — черный спаниель. Время от времени спаниель куда-то исчезал, и у мальчика тут же появлялась работа. Оказывается, спаниель поставлял хозяину клиентов: он пробегал мимо какого-нибудь прохожего и как бы нечаянно наступал ему на ботинки заранее вымазанными в луже лапами. Человеку ничего не оставалось, как обращаться к чистильщику. Тогда говорили, что спаниель сам догадался таким способом обеспечивать хозяина работой, хотя это и сомнительно — скорее, собаку выдрессировали. Но так или иначе слава об умной собаке дошла до какого-то богатого англичанина, жившего в этом отеле, и он захотел купить спаниеля и предложил мальчику баснословную сумму за него. Мальчик не выдержал и продал верного пса.
Мы ничего не знаем о мальчике: мучила ли его совесть, тосковал ли он о своей собаке, но знаем, она не могла смириться с потерей хозяина. Доказательство тому — появление спаниеля через три недели в Париже, у отеля, где работал мальчик. Каким-то образом освободившись от привязи, он удрал от своего нового хозяина и вернулся к старому. Как он не заблудился в Лондоне, как умудрился добраться до порта, взобраться на пароход и переплыть на нем Па-де-Кале, а затем добраться до Парижа, — осталось тайной.
Эти случаи часто переходят из книги в книгу — их приводят как примеры собачьей верности. Но нас сейчас интересует не только эта верность — нас интересует и то, как собаки добираются до своих хозяев. И ведь такие случаи были не только в прошлом. И сейчас время от времени в газетах или журналах появляются сообщения о подвиге того или иного пса.
Например, сеттер, которого везли на выставку в Москву из Ярославля, ухитрился в районе Александрова удрать из вагона и вскоре оказаться в родном городе, пройдя за сутки примерно сто километров.
Другой пес — овчарка по имени Весна — был оставлен хозяином, переехавшим в белорусский город Мозырь, в городе Куйбышеве. Вскоре собака исчезла. А через три года отыскала своего хозяина на улице белорусского города. Три года шла она к человеку, которого любила и без которого не могла жить. Три года поисков, надежд, разочарований. Но она, видимо, верила, что найдет хозяина. И нашла. Но как она это сделала?
И маленький фокстерьер с необычным именем Виски тоже, очевидно, верил, что найдет хозяев, когда, потерявшись на самом севере Австралийского континента в районе города Дарвин, отправился домой — в город Аделаиду. Три тысячи километров пришлось пройти верному фоксу, причем путь его часто шел по безлюдной пустыне, через труднопроходимые места.
Можно привести еще немало подобных примеров (во второй части мы еще расскажем об этом). Узнавая о подвигах (а ведь это действительно подвиг!), люди удивляются, восхищаются, радуются. Собаки действительно поражают воображение людей своей преданностью, умением находить дорогу к дому в совершенно необычных условиях и действительно доказывают, что они не только самые первые друзья человека, но и самые верные.
Впрочем — не только они…
Несколько лет назад многие газеты и журналы мира поместили фотографию кошки и рядом — географическую карту, где был вычерчен путь, который прошла эта кошка. Увезенная из Осло и оставленная на севере Норвегии, Лизи — так звали кошку — через несколько месяцев вернулась домой, преодолев более шестисот километров.
Другой кот, по имени Тимми, земляк отважного фокстерьера Виски, чтоб добраться до дома, прошел более четырехсот километров.
Однажды в клинику Московской ветеринарной академии принесли кошку. Надо сказать, что хозяева всех вернувшихся животных — и собак и кошек — рассказывают, что животные были в очень плачевном состоянии — покрытые ранами, царапинами, струпьями, сильно истощенные. Видимо, в дороге у них не было времени думать о себе — они искали путь к хозяевам. Но вид Муси — кошки, доставленной в клинику, — поразил даже видавших виды врачей: кроме общего истощения, врачи отметили, что подушечки лап сильно стерты, пальцы воспалены, когти поломаны. Она была настолько обессилена, что даже не могла мяукать — только открывала рот.
Оказывается, Муся была подарена ее хозяевами людям, жившим в Юрьеве-Польском Владимирской области. Но прожила она у новых хозяев только три дня. И три месяца шла домой!
Примерно в таком же виде явился домой кот по кличке Мальчик, увезенный из Москвы в Тульскую область и прошедший на обратном пути почти двести пятьдесят километров, столько же, сколько Муся. А вот кот Мумусса, потерявшийся вблизи одной из деревень департамента Мэн и Луара во Франции, чтоб добраться домой, прошел почти семьсот пятьдесят километров!
Но, пожалуй, самый большой путь (из зафиксированных на сегодняшний день и упоминавшихся в печати) совершил кот Чапа: он, чтоб вернуться домой, прошел более полутора тысяч километров — от города Вольска до Свердловска.
И таких случаев, как и случаев возвращения собак, тоже немало. О них время от времени сообщается в печати. А ведь сколько не сообщается!
Известно немало случаев возвращения лошадей. Но тут — сложнее: лошадь — не собака и не кошка, она не потеряется случайно, ее не отвезут на лето к родственникам. Да и не ходит она сама по себе без присмотра. И сразу обратит на себя внимание, путешествуя самостоятельно по дорогам или по улицам города. Поэтому нам неизвестны случаи возвращения лошадей к своим хозяевам за сотни или тысячи километров. Но зато известно другое — лошади не раз выручали людей в тумане и буране, не раз самостоятельно и правильно выбирали направление. Не раз привозили заболевших или раненых, сами отыскивая дорогу. Таких фактов тоже очень много.
И ведь что интересно — сейчас это восхищает, удивляет, но тем не менее уже никто не считает это невероятным. Ну, что касается лошадей, то тут, может быть, и так: дорогу к дому или к людям они находили издавна — ведь мы знаем, что еще тысячелетия назад лошади служили людям, и тогда были верными и преданными друзьями. И такое поведение — нахождение самостоятельно дороги — считалось само собой разумеющимся качеством верного друга.
Возможно, и кошки и собаки издавна совершали подобные же подвиги — находили дом или хозяев за много километров. Но почему-то тогда на это не обращали внимания. Во всяком случае, ни один ученый далекого и даже не очень далекого прошлого не зафиксировал ничего подобного. Возвращение домашних животных было крайне необычно для людей, иначе вряд ли знаменитый французский ученый Ж. А. Фабр, живший в прошлом веке, в «Воспоминаниях энтомолога» счел бы необходимым рассказать о кошке, которая вернулась домой, пройдя при этом шесть километров. Правда, возможно, Фабр не знал, что бельгийцы, учитывая способность кошек возвращаться издалека домой, еще в 1879 году попытались использовать их как почтальонов. В Льеже было отобрано 37 котов и вывезено в разные пункты страны в пределах 30 километров от Льежа. Затем, привязав к котам почтовые отправления, всех животных одновременно выпустили. Несмотря на то что путь к городу проходил через лес, болота, его пересекали реки, все коты пришли домой, причем первый добрался за 4 часа 48 минут (он делал в среднем по 7 километров в час), а последний добирался 24 часа, делая в час в среднем чуть больше километра.
Да, возможно, Фабр не знал об этом и удивился коту, прошедшему шесть километров. А теперь мы воспринимаем относительно спокойно рассказы о возвращении животных домой за сотни километров.
Может быть, потому, что фактов таких накопилось уже достаточно много. Но факт — это лишь результат. А вот как он свершается? Как животные находят дорогу домой?
Пять чувств
Великий Аристотель был человеком очень четким и очень любил числа (в основном — малые). И числа его не подводили. Так, он определил, что истина — одна, пол — мужской и женский (два), муз — считал Аристотель — три, темперамента — четыре. А чувств — пять. Мы и сейчас в этом согласны с Аристотелем, добавляя, правда: «основных» и «известных сейчас (или пока) нам»…
Но тем не менее — пять: слух, зрение, осязание, обоняние и вкус. Они есть и у человека, и у животных. Причем, естественно, не только у домашних. И конечно, не только у млекопитающих. Поэтому хочется еще раз напомнить: мы сейчас будем говорить о чувствах лишь отдельных животных — «героев» этой книги. Причем лишь коснемся этого очень сложного вопроса, да и то в определенном аспекте: помогают ли животным их зрение, обоняние или слух возвращаться домой, отыскивать своих хозяев?
Разные животные (насекомые, рыбы, птицы, млекопитающие) одну и ту же задачу могут решать по-разному. И наоборот — разные задачи могут решать похожими средствами. Поэтому мне хочется предупредить вас: не проводите параллелей между дикими и домашними животными в данном случае. А тем более — параллели между, допустим, собаками и птицами, кошками и рыбами, хотя и те, и другие, и третьи, и четвертые обладают обонянием, осязанием, слухом и так далее. И еще одно предупреждение: наши домашние животные, о которых пойдет речь, — отнюдь не чемпионы по остроте чувств. Насекомые, например, обладают таким острым обонянием (условно будем это называть так, хотя, возможно, их запахочувствительность можно назвать как-то иначе), что чувствуют запах крошечной капельки жидкости на расстоянии нескольких километров (зафиксирован рекорд — 11 километров). При этом концентрация пахучего вещества составляла одну молекулу на четыре кубометра воздуха.
Известно, что рыбы плывут из морей в родные реки, ориентируясь по запаху (или вкусу?!) воды этой реки. Можно представить себе, какая крошечная концентрация речной воды в тех районах морей или океанов, где рыбы проводят основное время. Тем не менее запах родной реки служит им путеводной нитью.
Среди млекопитающих наиболее острым чутьем обладает не собака, а, как полагают, слон. В немалой степени благодаря своему хоботу. Но и у собаки — удивительное чутье. С этого и начнем.
Впрочем, начали мы уже давно: мы уже говорили и о собаках-ищейках, и о собаках-геологах, и о собаках-спасателях. Своими успехами они обязаны великолепному чутью.
О чутье собак люди знали очень давно — собаки-ищейки появились у людей сотни лет назад. Но занялись изучением собачьего «нюха» люди сравнительно недавно.
Одним из первых занялся изучением обоняния собак английский исследователь Д. Романее.
Двенадцать человек двигались друг за другом, ступая след в след. Впереди всех шел Романее. Через 180 метров люди разделились — Романее и пять человек, следовавших за ним, пошли в одну сторону, другие шесть человек — в противоположную. Пройдя довольно большое расстояние, люди спрятались, а по их следам пустили собаку экспериментатора. Она немедленно «взяла след», пробежала по нему, правда, сгоряча проскочила место, где люди разделились, но тут же вернулась обратно, не задумываясь устремилась туда, где находился хозяин, и очень быстро его отыскала.
Этот опыт был проделан сто лет назад, в 1885 году. С тех пор люди провели огромное количество самых разных экспериментов с собаками, и все они подтвердили — обоняние у собак великолепное.
Сейчас уже никого не удивляет — это известно, — что собаки отыскивают различные вещи, идут по следу человека. Исследована и степень их запахочувствительности. Установили, что собака может различать запах практически любого человека, прикасавшегося к какому-нибудь предмету. Мало того — известно, что собака может различить запахи однояйцевых близнецов. До недавнего времени это считалось невозможным, поскольку однояйцевые близнецы имеют одинаковую генетическую конструкцию и запахи их очень похожи.
За многие годы изучения обоняния собак люди установили, что они воспринимают более двух миллионов запахов (человек — до нескольких тысяч). Установили, что собаки способны отделять один запах от другого, нужный от ненужных. При этом сила запаха не имеет значения. Действительно, для человека, например, один запах может перебить другой, если новый запах сильнее — он будет более активным. Собака же, идущая, допустим, по следу, встречает на своем пути множество посторонних запахов — следы людей и животных, консервные банки, издающие запах, окурки, пятна бензина — да мало ли что может встретить на земле собачий нос. Но собака не обращает на все эти запахи внимания — она идет по определенному следу, хотя сила запаха этого следа по сравнению с другими запахами ничтожна. Ну в самом деле: запах человека, по следу которого идет собака, — это запах выделения потовых желез на ногах, проходящий через подошву. Даже если это и тонкая подошва — можно представить себе, как мала его сила. А если подошва толстая?
Установив (правда, весьма приблизительно — точно это сделать вряд ли возможно, учитывая собачьи индивидуальности) обонятельные способности собак, люди изучили и «чем нюхают» собаки.
Известно, что у всех теплокровных животных «обонятельным аппаратом» является нос. Внутренняя полость влажная и на ее поверхности находятся так называемые обонятельные луковицы. У собаки они занимают площадь примерно в 1,25 см3. Для сравнения: у человека они занимают 0,125 см3, а у лошади — 5. Но дело не только в величине площади, занимаемой обонятельными луковицами, но и в них самих, точнее — в площади их поверхности. А у собак поверхность луковиц увеличивается благодаря специальным выступам. У человека таких выступов два, у собак — шесть основных и несколько добавочных. В результате поверхность обонятельного аппарата у собаки оказывается в 15 раз больше, чем у человека.
И все это детально изучено. А вот как все-таки улавливает запахи собака — неизвестно. Трудность еще заключается в том, что люди до сих пор еще точно не знают вообще, что такое запах. На этот счет есть ряд гипотез, но определенного ответа пока нет[6]. Естественно, что об обонянии собак у нас тоже нет четкого представления — имеются лишь гипотезы. Мы не будем их здесь обсуждать, поскольку вопрос этот достаточно сложный, к тому же гипотезы есть гипотезы. Скажу лишь, что собаки — это любопытно — малочувствительны к растительным запахам. Так уж у нее сложилось в процессе эволюции: ведь собака по изначальной своей сути — хищник.
Произошла, как мы знаем, от волка. А растения интересуют его гораздо меньше, чем животные. Поэтому у него и выработалось на протяжении многих тысячелетий определенное «пристрастие» к запахам. Это, конечно, не значит, что собака не чувствительна к другим запахам, ведь запахи для нее — основное средство получения информации: благодаря обонянию собака получает 90 процентов сведений об окружающем мире. Стало быть, если мы сейчас обсуждаем проблему возвращения собаки домой или поиски хозяина, находящегося за сотни километров, с помощью одного из пяти чувств, мы должны выбрать обоняние.
Но при всей остроте собачьего носа, может ли он быть ей помощником в поисках, служить компасом на многие и многие километры?
Некоторое время назад появилась довольно необычная наука (или ответвление от основной науки) — криминалистическая одорология. Имеет она прямое отношение к собакам, точнее — к их обонянию. Дело в том, что сравнительно недавно установлено: собаки способны различить запах воздуха, хранящегося в герметически закрытых сосудах в течение двух-трех лет. В эксперименте сквозь какую-то вещь, принадлежащую определенному человеку, шприцем засасывали воздух, затем выпускали его в колбу и закупоривали ее. Через три года из колбы выпускали 2–3 миллиграмма воздуха, давали понюхать собаке, и она безошибочно находила вещь того человека, которому она принадлежала три года назад, или отыскивала (смотря какое у нее было задание) самого человека. На практике таким образом удается обнаружить и обезвредить опасных преступников, скрывающихся от правосудия.
Один известный криминалист рассказал мне о таком случае. С кресла, в котором, незадолго до того как скрыться, сидел преступник, сняли часть обивки и тщательно упаковали ее. Через два года собака помогла точно установить, что задержанный человек — тот самый преступник, который сидел в кресле: она «подтвердила», что запах этого человека сохранился на обивке кресла.
Я вспоминаю об этом потому, что умение отобрать нужные запахи среди множества других, пусть даже более активных, и прочно запомнить их может в какой-то степени привести к разгадке феномена многокилометрового путешествия. Однако если такое и может быть, то лишь в отдельных случаях — ведь большинство путешественников попадали в места, откуда они отправлялись в обратный путь (или вслед за хозяевами) на поездах, пароходах или в автомобилях, и о пахучих следах в этих случаях не может быть и речи. Тогда что же? Слух?
Да, слух у собак достаточно острый — чуткость одна из их основных качеств, недаром же пришли они к человеку в качестве сторожей. Но слух, как легко догадаться, — не помощник в дальних путешествиях.
Зрение? Тоже нет. Хотя сейчас несколько изменили мнение о зрении собак: раньше считали, что она не способна различать цвета, сейчас многие ученые утверждают, что у собак имеется цветное зрение. Тем не менее зрение не может участвовать в поисках пути. Собака близорука — распознает крупные предметы или людей на расстоянии 300–500 метров. Правда, вблизи видит очень четко, подмечает малейшие детали (это качество можно еще и усилить у «способных» собак, что и делают цирковые дрессировщики). Однако зрение все-таки далеко не основное средство познания окружающего мира. И уж конечно, не может служить компасом.
Но может быть, у кошки слух играет большую роль в ее непредвиденных путешествиях? Правда, замечательный американский писатель и натуралист Сетон-Томпсон был иного мнения. Рассказывая о кошке, увезенной (везли ее в карете, в поезде, на пароме) за сотни километров и вернувшейся обратно, он пишет:
«…Как найти дорогу, которой она никогда не видела? В каждом животном живет чувство направления. Оно очень слабо у человека и очень сильно у лошади. У кошки оно могущественно. Этот таинственный путеводитель направил ее на запад… Обоняние несколько раз убеждало ее, что она избрала правильный путь. Припоминался один запах за другим, точно так же как человек, пройдя незнакомую улицу, сразу забывает ее, но, увидав вторично, внезапно что-то припомнит и скажет себе: „Ну да, я уже был здесь однажды!“»
Но на этот раз прекрасный знаток животных Сетон-Томпсон ошибся. Он исходил из самого факта — возвращения кошки. И считал, что «нос все время ободрял ее» в этом путешествии. На самом же деле «нюх» кошки неважный. Как мы уже говорили, одни и те же цели животные часто достигают разными путями. Так исторически сложилось, что органы чувств животных развивались в связи со способом добычи пищи их «хозяевами». Собака отыскивает добычу, преследует ее, бежит за ней по следу. Кошка — подкарауливает. Тут ей не очень важно обоняние — гораздо важнее зрение и слух. И вот они-то у кошки развиты прекрасно.
Не случайно о зрении кошки сложены легенды. Действительно, глаза ее прекрасно приспособлены к видению и при солнце и в темноте — зрачки хорошо регулируют количество света, попадающего на сетчатку. Если света много, они сужаются, иногда превращаются даже в крошечную, узенькую щель, если мало — расширяются. В темноте расширяются настолько, что позволяют кошке видеть в шесть раз лучше человека. Поэтому нам кажется, что видит она в абсолютной темноте. Однако это только нам кажется: в полной, идеальной темноте кошка видеть не может. Но если есть хоть крошечный источник света — он уже дает возможность кошке видеть. Дело в том, что глаза этого животного специально как бы приспособлены к «ночному видению».
Каждый человек знает, что в темноте глаза у кошки светятся. В глазу кошки есть слой серебристых кристалликов (тапетум, как называют его специалисты) — они увеличивают силу проходящего света. Правда, люминесцировать, то есть светиться в темноте, могут не только глаза кошки — они светятся и у некоторых других животных, но у кошки, пожалуй, ярче всех: на 70–80 метров видны в темноте ее горящие «прожектора».
А недавно было высказано предположение, что кошки глазами еще и слышат. Во всяком случае, у них в зрачках найдены такие нервные клетки, какие обычно находятся у других животных в органах слуха. Но это еще требует проверки. Однако и без «глазного слуха» слышат кошки очень и очень хорошо — считают, что слух у нее даже лучше, чем у собаки, а уж о человеке и говорить нечего!
Мышиный «разговор», или мышиный «телеграф» (слабое поскребывание, как бы сообщающее соплеменникам — «Я здесь!»), человек слышит, лишь находясь в непосредственной близости. Кошка же слышит такое «сообщение» более чем за двадцать метров. Услышит она его даже во сне. И соответствующим образом отреагирует.
Очевидцы рассказывали, что во время войны кошки слышали приближающиеся самолеты противника еще до того, как раздавался сигнал воздушной тревоги. Один американский солдат, служивший во время второй мировой войны на Соломоновых островах, говорил, что кот, находившийся в их части, не только задолго до звукоулавливающих приборов слышал приближение самолетов, но и прекрасно отличал, какие это самолеты: если американские — спокойно лежал на месте, если шли самолеты противника — бежал прятаться в бункер. То есть по звукам работающих моторов он определял тип самолета. Это может показаться невероятным, но ведь кошки вообще животные «невероятные», мы это знаем, об этом говорили и будем говорить еще.
Но ни великолепное зрение, ни прекрасный слух (его усиливает и продолговатая выемка-складка на краю кошачьего уха, служащая дополнительным резонатором) не помогают ей находить путь при путешествии на большие расстояния. Не помогает, видимо, ей и удивительное осязание.
У кошки осязание действительно необыкновенное. Благодаря ему кошка, ничего не видя, тем не менее прекрасно чувствует себя в настоящей кромешной тьме. Органы осязания у кошки — это в первую очередь твердые упругие волоски, которые мы называем усами, а ученые — вибриссами. Они растут и там, где полагается быть бровям, и на лапах и, как полагают некоторые ученые, на боках. Вибриссы помогают кошкам не только свободно ориентироваться в темноте, помогают им определять габариты углублений или щелей, помогают получать и другую информацию, которую иногда не получишь даже с помощью зрения и слуха. Например, считают, что именно благодаря вибриссам кошка может спокойно идти вдоль стены в темноте, не касаясь ее даже вибриссами, как бы чувствуя или осязая эту стену на расстоянии. Мы знаем, что вибриссы заканчиваются в коже мощными луковицами, обильно окруженными кровеносными сосудами, знаем, что, лишенная усов, кошка становится совершенно беспомощная (некоторые ученые, проделавшие опыты с отрезанием усов у кошки, говорят, что животные от этого начинают страдать нервными расстройствами), но механизм действия и значение их в жизни кошек мы еще до конца не представляем себе.
Ну, а теперь немного о лошадях.
Американская исследовательница Мойра Вильямс в своей книге «Психология лошадей» утверждает, что «обоняние у лошадей является основным механизмом, помогающим ей ориентироваться на местности». Вероятно, Вильямс права, именно обоняние приводит лошадей к дому, позволяет найти дорогу в пустыне или в заснеженной равнине. В степях, где испокон веков жили дикие лошади, где часто нет видимых ориентиров, очевидно, запах помогал им выбирать направление. И если лошади не шли по следу за добычей, подобно собакам, то в их жизни большую роль играла вода, и дорогу к водопоям они отыскивали по запаху. Безусловно, обоняние помогало лошадям спасаться от хищников.
Действительно, обоняние у лошадей хорошее, даже, возможно, очень хорошее, может быть, даже развито лучше других чувств. И люди это знали издавна. Не случайно же Сетон-Томпсон в рассказе о кошке упомянул и лошадь. Любопытный случай рассказывал один из участников гражданской войны в Сибири: чтоб избавиться от постоя белогвардейцев, крестьяне сибирских деревень часто смазывали ворота своих домов медвежьим жиром. Случалось, что из-за этого лошади даже в деревню входить не хотели и никакие принуждения всадников не могли заставить их двинуться вперед.
У копытных обоняние вообще развито хорошо — лоси, например, способны улавливать запах за километр, северные олени — километра за полтора, они чувствуют запах ягеля глубоко под снегом.
Слух у лошадей тоже хорошо развит. Между прочим, среди «гениальных» лошадей мы упоминали Берто — слепую лошадь, которая «работала» только благодаря своему исключительному слуху. И возможно, обоняние, и в какой-то степени слух помогают лошадям находить дорогу к дому. А может быть, и что-то другое помогает и им, и собакам, и кошкам?
Шестое, седьмое и другие?
Как кошки, собаки, лошади находят дорогу, мы точно не знаем. Но предположения, гипотезы уже есть. И построены они не умозрительно, а на достаточно сложных опытах, которые если и не раскрывают тайну, то, может быть, дают возможность приблизиться к ее разгадке?
Когда мы говорили о пяти чувствах, вспомни, мы добавили — «основных». Сейчас уже нёт сомнения, что, кроме основных, есть и дополнительные, а может быть, и такие же важные, как основные (и когда-нибудь мы будем говорить не о пяти основных чувствах, а десяти или двадцати — кто знает?). И такие, как чувство равновесия, чувство пространства, мышечное чувство, а некоторые ученые добавляют к ним чувство голода и жажды, займут свое место в ряду других основных чувств. Но пока о них известно лишь немного.
Однако прежде чем говорить об опытах по изучению механизмов, помогающих нашим домашним животным ориентироваться в пространстве, скажем еще раз о том, что между их действиями и действиями диких животных — большая разница.
Многие птицы, пролетая огромные пространства, точно находят и места зимовок и родные места. Их ориентация и навигация уже более или менее хорошо (хоть и не до конца) изучены. Уже сделаны очень интересные открытия. И в том числе открытие, которое нас должно сейчас заинтересовать: завезенная людьми и выпущенная на трассе своего весенне-осеннего перелета птица в первой половине лета полетит в сторону дома, хотя ее выпускали в непосредственной близости к месту зимовки, во второй — в сторону зимовки, даже если выпустили около дома. И наоборот. Если же ее выпускали посреди трассы, то она выбирала направление соответственно времени года. Тоже удивительная ориентация во времени! Но нас сейчас интересует другое — определенность, заданность, традиционность полетов и их связь с временами года.
Летучие мыши — тоже зверьки перелетные. Опыты, которые проводили с ними польские и американские ученые, показали, что с расстояния, на которое они отлетают обычно от своих убежищ, завезенные зверьки возвращались точно, с больших расстояний — нет. Но это — если опыты проводились в межсезонье, то есть летом, когда ни на зимовки зверьки лететь не собирались, ни с зимовки. Если же ловили их весной — они прилетали к своим убежищам с довольно большого расстояния. Эти и другие опыты показывают, что животные, которым свойственны передвижения на большие расстояния, способны на это лишь во времена, как бы запрограммированные для таких путешествий. Конечно, нет правил без исключения, но эти исключения лишь подтверждают правила. Безусловно, у перелетных или мигрирующих животных есть очень веские основания вести себя именно так. Но и это — еще одно подтверждение того, что их нельзя сравнивать с домашними животными: ведь по укладу своей жизни (и жизни своих предков) домашние животные не путешественники. Может быть, путешествия, которые они совершают, причем не по своей воле, на протяжении многих поколений, — единственный случай. Значит, для диких животных, допустим, для перелетных птиц, межконтинентальные путешествия естественны, и на протяжении многих тысячелетий у них выработались определенные механизмы, позволяющие и помогающие эти путешествия совершать. Для домашних же животных подобные ситуации являются экстремальными, необычными. Животные не подготовлены к ним. И как доказательство этого — много «осечек». Например, собаки или кошки далеко не все добираются до своих домов. Вспомним, например, заблудившихся в больших городах собак, которых все мы, очевидно, видели. Они почему-то не могли найти дорогу к дому. Но другие находят. И коль скоро это так, то должны быть механизмы, помогающие им это делать. Какие-то чувства, помимо основных пяти. Да, должны быть. Но вот какие?
Об этом уже всерьез задумываются немало ученых. Задумался и советский академик Иван Соломонович Бериташвили.
…Клетку, в которой сидела кошка, каждый день, перед тем как животное кормить, поднимали, перемещали на несколько метров вправо, разворачивали, опускали на пол и открывали дверцу. Кошка скоро привыкла к этой процедуре и спокойно ждала, когда она окончится. Потом так же спокойно вставала и уверенно шла к кормушке. Четыре метра, поворот направо… Но вот однажды клетку переместили лишь на два метра. Но кошка как будто вычислила, что два метра — не четыре, что еда полагается после четырехметрового передвижения клетки. И осталась лежать на полу клетки…
В другом опыте клетку перенесли на четыре метра, но повернули при этом не направо, а налево. И тут кошка будто знала, что повернули не туда, будто умела отличить где право, где лево. А ведь видеть она ничего не могла — глаза у нее были постоянно завязаны во время подготовки опыта и во время его проведения. Значит, у нее есть чувство расстояния, понимание, где правая сторона, где левая?
В следующем эксперименте кошку, прежде чем кормить, поднимали вместе с клеткой на высоту полутора метров. Через некоторое время клетку подняли лишь на метр. Слюна у кошки не стала выделяться: кошка «определила» высоту и поняла, что это — не та высота, после которой ее кормят.
То же примерно происходило с собаками. Значит, и у них есть представление о положении в пространстве и о перемещении в нем?
Лабиринты и дуги! — решили ученые. И действительно, когда животным разрушили вестибулярный аппарат, они становились во многом беспомощными.
Вестибулярный аппарат находится в лабиринтах. А лабиринты — во внутреннем ухе. Это — сеть канальцев, заполненных плотной жидкостью, и мешочки, в состав которых входят кристаллики кальциевой соли. Они называются отолитами, или ушными камнями. Стоит нам изменить положение тела (лечь, наклониться) или даже просто наклонить голову — ушные камешки передвигаются, начинают давить на соответствующие воспринимающие клетки, а те посылают определенные сигналы в мозг. Они же помогают нам быть устойчивыми в пространстве — при торможении троллейбуса, например, они не только сообщают нам об этом, но и молниеносно мобилизуют соответствующие силы, которые помогают нам удержаться на ногах. Другая часть вестибулярного аппарата — полукружные дуги. Они помогают нам чувствовать и ориентироваться не во время перемещения по прямой (или вверх-вниз), а по окружности (например, при катании на каруселях). В этом случае (при поворотах) жидкость, заполняющая эти каналы-дуги, давит на соответствующие клетки, и мы получаем не только информацию — получаем возможность вести себя соответствующе. Иными словами — вестибулярный аппарат помогает живому организму сохранять равновесие, иметь представление о положении в пространстве и о перемещении в нем.
Особенно важен вестибулярный аппарат для птиц: ведь положение их тел в воздухе особенное — нет опоры о землю; к тому же им свойственны резкие повороты. Но вот лет сто назад обратили внимание, что голуби с разрушенным вестибулярным аппаратом не только плохо летают, но и не находят дороги домой. Решили было, что вестибулярный аппарат является и органом равновесия, и в определенной степени «компасом» — органом, помогающим ориентироваться в пространстве. Однако тогда эта версия была отвергнута. Возможно, еще не пришло время раскрыть эту тайну.
Академик Бериташвили подошел к вопросу ориентации иначе. Он понял, что ориентироваться в пространстве помогают все органы чувств. И зрение у одних, и обоняние у других помогают оценить обстановку, получить представление об окружающем пространстве и о том, что находится в нем. У животных возникает представление о конкретном образе. Но если обстановка будет все время меняться, например человек или животное будут двигаться, то необходимо еще какое-то ориентирующее его чувство, которое создавало бы у человека и у животного образ пройденного пути, его длины, поворотов, подъемов и спусков на нем. Этому и служит вестибулярный аппарат. Не помогает ли он и нашим кошкам и собакам ориентироваться на местности, фиксировать пройденный путь или путь, которым их провезли (в сочетании, конечно, с «работой» других чувств — слуха, обоняния, зрения?!). Может быть, комбинационная, так сказать, ориентация: где-то вестибулярный аппарат играет основную роль, где-то — зрение, где-то — обоняние? Но тут есть очень серьезный контраргумент: часто животные возвращаются к дому не по тому самому пути, по которому их везли, а идут напрямик, хотя, сокращая расстояние, они лишаются каких-либо ориентиров. Как это можно объяснить?
Пока объяснить нельзя. Так же, как и многое другое.
Например, на пути кошки, которая обычно идет к кормушке с завязанными глазами, но идет уверенно, так как уже не раз шла этим путем, ставили щит. Причем принимались меры, чтоб обоняние не подсказало кошке об этой «каверзе» людей. Но кошка уверенно проходила часть пути, не доходя 15–20 сантиметров до щита, поворачивала, обходила его и снова направлялась к кормушке. И так — много раз. Меняли размеры щитов, изменяли их местоположение — кошка ни разу не задела препятствие.
Примерно так же, несколько, правда, менее четко вели себя и собаки. Что помогает им обходить препятствия так, будто они его прекрасно видят? В лаборатории Бериташвили, где проводились эти опыты, сшили животным комбинезончики — на случай, если они как-то кожей воспринимают препятствия. «Работать» животные стали немного хуже, но все равно препятствия обходили.
Не изменяли кошки своего поведения и когда им отрезали усы. В чем дело? Известно, что летучие мыши облетают препятствие, не видя его. Но у них есть прекрасный ультразвуковой локатор. А у кошек и у собак таких локаторов не обнаружили. Однако когда животным затыкали уши, они наталкивались на препятствие. Если же его не существовало — и с заткнутыми ушами уверенно шли к кормушке.
Можно сделать приблизительный вывод: кошка за многие тысячелетия «научилась» распознавать в темноте препятствия — улавливать малейшие звуки, отражающиеся от них, и обходить эти препятствия. Но уверенно двигаться к кормушке с завязанными глазами, обходить препятствия и тем самым менять маршрут, а потом снова брать правильное направление помогает ей, видимо, именно вестибулярный аппарат: однажды он воспринял место, где находится кормушка, и, зафиксировав его, ведет кошку в нужную точку.
Вестибулярный аппарат помогает кошке во многом. В том числе и становиться на ноги во время приземления.
Издавна удивляла кошка людей своей способностью, падая с высоты — будь то большая, будь то совсем малая, — становиться на лапы. Брем, рассказывая о своих опытах с кошкой, с удивлением описывал эту ее особенность и никак не мог понять, почему же такое происходит. И не удивительно. Много лет после Брема пытались люди понять это. Лишь с помощью киносъемок установили, что при падении кошка очень ловко пользуется своим хвостом — в момент падения хвост вращается так, что заставляет все тело кошки поворачиваться в обратном направлении. И вращается до тех пор, пока органы равновесия не отметят, что тело приняло нужное положение. Затем кошка, опять-таки с помощью хвоста, выравнивает положение тела, выбрасывает лапы и падает уже так, чтобы встать на них. А хвост в это время служит стабилизатором. Вроде бы все объяснимо. И в то же время невольно напрашивается вопрос: как же это у нее все-таки получается?
Но есть и еще вопросы. Самые простые.
Например, для чего она мурлычет? Тоже ведь непонятно. Но во всяком случае — не зря: зря животные ничего не делают. Тут что-то есть. Но что?
Или вот еще.
При холоде в комнате кошка сворачивается в плотный клубочек. Чем теплее становится, тем больше кошка распрямляется. В очень теплой комнате она изгибается крутой дугой. Но, как подметил американский ученый Р. Бертон, чем жарче становится, тем больше начинает снова сжиматься, свертываться кошка. И «до сих пор никто не сумел объяснить, почему это происходит», — пишет Бертон.
Мы тут лишь чуть-чуть коснулись некоторых загадочных, непонятных или еще плохо изученных вопросов поведения наших домашних животных. А ведь их — тысячи!
Домашние животные — наши ближайшие соседи по планете. О них известно очень многое и написаны о них тысячи и тысячи книг. И можно написать еще гораздо больше. И в то же время о них известно так мало, что еще тысячи вопросов остаются без ответа!