Погода стояла чудесная, и Арлетт согласилась сводить его на корт. Бернар работал в этот день.
— Я заеду за вами часов в шесть.
— Мы надеемся, — Арлетт взяла за руку Тома.
Бернар подал им сумку с теннисными принадлежностями.
— Слушайся маму, Тома, — он поцеловал ребенка, подошел к Арлетт.
Арлетт похлопала его по плечу, но не ответила на его поцелуй.
— Идем, Тома.
— Не убегай от мамы, слышишь? Веди себя хорошо, — Бернар давал указания им вслед.
Немного постояв, проводив их взглядом, он направился было к машине, но знакомый голос окликнул его.
Он увидел мадам Жюво. Опираясь на свою трость, она спешила ему навстречу. Выражение лица было встревоженным и серьезным.
— Добрый день, Бернар.
— Здравствуйте, мадам. Очень рад видеть вас.
Ей было не до любезностей, и она быстро переменила тему разговора.
— Я терпеть не могу вмешиваться в чужие дела, — сказала она, взяв его под руку и отводя в сторону, — но должна поговорить с вами о Матильде.
— О нет, мадам! — Бернар замахал руками.
Он только-только стал приходить в себя. С большим трудом удалось наладить отношения с женой. Все образовалось, а тут опять…
— Я ничего больше не хочу слышать об этой женщине.
— И тем не менее, я скажу вам, — мадам Жюво была настроена решительно и не собиралась отступать. — Я сегодня была в больнице. Ей совсем плохо.
Это было новостью для Бернара. Он ничего не знал ни о ее болезни, ни о больнице. Да, где-то с неделю ее не видно во дворе. Но он не думал, что что-то случилось. Утром он видел Филиппа, они поздоровались. Тот уезжал куда-то на машине. Но ничего особенного Бернар не заметил.
— Может быть, вы навестите Матильду? Немного успокоите ее, а? — в голосе мадам Жюво были настойчивость и холодок.
Вероятно, она несколько разочаровалась в Бернаре. Он оказался таким же, как и все мужчины. Сначала вскружил голову несчастной женщине, а потом струсил и подался в кусты.
— Послушайте, я знаю Матильду больше, чем все вы. Наверное, я единственный в мире, кто ей ничем не может помочь.
— Вы не правы. Из этой истории вы выбрались. А Матильда нет.
Где-то в глубине души мадам Жюво понимала Бернара. Как-никак он имел семью, тем более жена ждала ребенка. Оставить их было бы неслыханной жестокостью. Но и поступать так с Матильдой было не менее жестоко и подло. Эта женщина была очень симпатична мадам Жюво. Возможно, как никто другой она понимала ее чувства, потому что пережила похожую трагедию. Мадам Жюво знала, что такое любовь и какой безрассудной бывает она, поэтому глубоко сочувствовала Матильде и не могла ее не защитить.
Но Бернар не хотел ничего слышать. Он не любил, когда посторонние люди вмешивались в его жизнь. При всем уважении к мадам Жюво этот разговор ему был неприятен и раздражал его.
— Не настаивайте, хватит с меня, — отрезал он и поспешил к машине.
Мадам Жюво с неприязнью посмотрела ему вслед. Нет, он ни чем не отличался от других мужчин. Она в нем глубоко ошиблась, хотя считала, что видит людей насквозь. «Век живи, век учись», — сказала она себе.
Ни в чем и ни в ком нельзя быть уверенным абсолютно. А она всю жизнь доверяла людям.
И вместе с тем, она не винила его. Жизнь слишком сложна и порой не так просто во всем разобраться.
Мадам Жюво медленно двинулась к кортам.
Всю дорогу Бернара не оставляли тревожные мысли. Он понимал, что говорил слишком сухо с мадам Жюво. Она не заслуживала этого. Да и по отношению к Матильде… Он не прав. В конце концов в случившемся была его вина. Как ни тяжело, но он должен это признать. Ему сразу нужно было вести себя иначе, взять себя в руки, быть мужчиной, наконец, а не слюнтяем. Он чувствовал, что вся эта история не кончится добром. К тому же прекрасно знал Матильду, ее легко ранимую душу, слабые нервы.
Безусловно, его поведение теперь выглядело как предательство. Он не знал, что ему делать, как быть, только твердо был уверен в том, что так поступать нельзя.
Бернар работал в ночную смену. Беременность Арлетт предвещала новые расходы, и им требовалось больше денег. И теперь два раза в неделю он работал по ночам. Эти смены хорошо оплачивались, и физически крепкому и закаленному организму Бернара отнюдь не вредили.
— Первый причал освободить! Первый причал освободить!
Бернар вылез из танкера. В своей рабочей одежде — дутой непромокаемой куртке и таких же штанах — он казался еще более неповоротливым и огромным.
— Ты меня звал? — спросил он диспетчера.
— Тебя спрашивали.
— Кто?
В такой час посетителей обычно не бывало.
— Не знаю. Он ждет тебя вон там. — Танкер шестнадцать-десять на третий причал.
Несколько удивленный, Бернар поплелся в инструкторскую. Какое-то недоброе предчувствие появилось у него.
Его ждал Филипп. Они ни разу не разговаривали после того злополучного банкета. Его прихода Бернар никак не ожидал и чувствовал себя очень неловко. Он даже не знал, как себя вести.
Они стояли лицом к лицу, совсем близко друг от друга. Бернар заметил, что Филипп как-то внезапно осунулся, постарел. Переживания наложили свой отпечаток.
— Матильда в больнице, — сказал он после короткого замешательства.
— Я знаю. Мне говорили.
Они снова замолчали. Обманутый муж и любовник его жены… Оба чувствовали неловкость и подавленность.
Этот тяжелый для обоих разговор Бернар решил начать сам. Когда-нибудь они должны были объясниться. В конце концов, Филипп — мужчина и должен его понять.
Бернар рассказал все, ничего не скрывая и не тая, всю сложную историю его любви. Он говорил долго, страстно жестикулируя и даже иногда повышая тон. Он начал с самого начала, с самого первого дня их знакомства, откровенно рассказывая о своих переживаниях и чувствах. Ни с кем он еще не был так открыт. Но он хотел, чтобы Филипп понял его… И простил. Если это, конечно, возможно. Во всех подробностях он описал два года их связи, сам удивляясь своей памяти. Он пытался объяснить, почему у них все так сложилось с Матильдой, почему не смогли пожениться, хоть и любили безумно. Рассказал о том, что пережил, когда встретил ее вновь.
Филиппу эта исповедь не доставляла ни малейшего удовольствия. Слышать, что любимая тобой женщина никогда не любила тебя, что всегда ее сердце принадлежало другому, и при первой возможности она изменила тебе без всякого угрызения совести.
В этой истории он чувствовал себя абсолютно лишним, чужим и ненужным. И хотя Бернар говорил только о своих чувствах к Матильде, Филиппу было неприятно и больно. Она его жена, и когда о ней говорил другой мужчина…
Филипп ревновал. Матильда была его единственной любовью. Никого и никогда он больше не любил. Во всех отношениях перед ней он кристально чист и безгрешен. Почему же судьба так наказала его?
— Теперь я все объяснил. Вы знаете столько же, сколько и я, — Бернард облегченно вздохнул, как будто снял тяжелый груз. — Поступайте, как считаете нужным.
— Матильда очень дорога мне, — произнес Филипп. — Поверьте, мне нелегко было прийти к вам.
Он встал с кресла, подошел к окну.
— Я здесь не для того, чтобы слушать исповедь. Теперь это уже не имеет значения.
Он замолчал.
— Каждый раз, когда я прихожу к ней в больницу, по ее лицу, по ее взгляду я понимаю, что не меня она ждет…
Бернар медленно поднимался по белой больничной лестнице, заранее обдумывая предстоящую встречу. Он волновался. Он не знал, что скажет Матильде, как она его встретит.
Белые стены до блеска вымытого коридора наводили страх. Бернар никогда не лежал в больнице, и она представлялась ему чем-то ужасным.
Он подошел к нужной палате, немного постоял и, собравшись с духом, открыл дверь.
Матильда лежала, до подбородка накрытая одеялом. Услышав, как скрипнула дверь, она открыла глаза.
— Привет, Матильда.
Выражение ее лица совсем не изменилось, не дрогнул ни один мускул. Она обвела его абсолютно равнодушным, ничего не значащим и не выражающим взглядом и снова закрыла глаза.
— Мне остаться или уйти?
Она лежала неподвижно, как будто ничего не слышала. Бернар заметил, как сильно похудело ее лицо. Высохшие губы казались бесцветными. Только иссиня-черные волосы и огромные глаза выделялись на этом мертвенно-бледном лице. От физического и нервного истощения оно приобрело болезненный зеленоватый оттенок. Который день Матильда отказывалась от пищи. Она принимала только таблетки. И стакан воды.
Она не шевелилась.
Бернар подошел, коснулся ее волос. Она вновь открыла глаза. Но ее взгляд был невидящим, стеклянным. Он даже испугал Бернара. Она действительно была больна и очень опасно.
Простояв несколько минут, Бернар вышел из палаты с тяжелым чувством вины на сердце.
В это время Филипп нервно прохаживался под окнами Матильды. Он ждал Бернара.
Глава Двадцать Пятая
По дороге домой Бернар заехал в магазин. Купил молоко, теплые булочки с изюмом для Тома, помидоры и консервированный острый перец, который просила Арлетт. Ей все время хотелось острого и каждый день он покупал что-нибудь такое по ее заказу.
Мысли о Матильде мучили, не давали покоя. Раздвоенность в душе терзала его. Дома горел свет. Арлетт и Тома ждали его. Услышав скрип тормозов, малыш побежал навстречу.
— Здравствуй, папа! — Тома бросился ему на шею.
— Привет, малыш! — Бернар поднял его на руки. — Как ты вел себя? Слушался маму?
— Да.
— Ну тогда я тебе кое-что привез, — он опустил ребенка.
Тома уже рылся в большой папиной сумке. С ней Бернар всегда ездил в магазин.
Арлетт сидела в кресле, немного откинувшись назад. С каждым днем увеличивающийся живот мешал ей. Она вязала.
— Спроси, почему я сегодня опоздал.
Бернар поцеловал жену, ласково погладил ее по животу.
— Почему ты опоздал? — в голосе Арлетт не было прежней заинтересованности. Она казалась ко всему безразличной.