ли.
«Все в том же голубом сарафане? Не слишком щедрый папик…» – тихонько гудел в голове голос разума. Но я был слишком увлечен идеей, что у Андрея есть контакты Ани и я смогу-таки вручить ей злосчастный кулон. Может, даже получить от нее благодарность. Улыбаясь своим мыслям, я пошел в комнату и взял мобильник. Набрал номер Николая. Потянулись гудки. Хозяин квартиры не ответил. Я отправил ему эсэмэс: «Срочно!» И принялся ждать. На месте я усидеть не мог, поэтому ходил по комнате. Но сколько бы мой взгляд ни скользил по предметам, он постоянно останавливался на статуэтке медведя в серванте. Прямо за ним на задней деревянной стенке была безобразная трещина, которая меня нервировала. Кажется, вся обстановка этой квартиры действовала на меня как один сплошной раздражитель.
Я открыл сервант и, просунув руку между чашками и статуэткой, потрогал трещину. Тонкая фанера прогнулась под моими пальцами. В трещину явно что-то попало, и поэтому края фанеры безобразно расходились, образуя дырку. Я обошел сервант и просунул руку в щель между ним и стеной. Провел ладонью по задней стенке серванта. Мои пальцы зацепились за развороченную фанеру. Я медленно ввел руку в разлом и пошарил там. Я оказался прав. Внутри находилась какая-то тряпка, она-то и не давала краям фанеры сойтись.
Бормоча проклятия, я ухватил тряпку кончиками пальцев и потянул. Когда из-за серванта показалась моя находка, я задохнулся. То, что я тащил из дыры в задней стенке, было голубого цвета.
У меня в руках был сарафан в багровых засохших пятнах крови.
Я даже не сразу понял, что звонит телефон. Звонил Николай. Он недовольно спросил:
– Ну что там у тебя случилось?
Я смотрел на сарафан в руке и не мог выдавить из себя ни слова.
– Алло! – крикнул Николай.
– Слив в ванне забит, – прохрипел я, – хотел спросить, где вантуз.
После короткой паузы Николай хмыкнул:
– Вот чего не знаю, того не знаю.
У меня из горла рвались слова: «Где твой брат Андрей?», но вместо этого я сказал:
– Ладно, придумаю что-нибудь.
Я расправил сарафан. К горлу подкатила тошнота. Большая часть ткани была жесткой и шероховатой от засохшей крови. Этим сарафаном словно замывали окровавленный пол.
Я медленно опустился в кресло, не выпуская из рук свою находку. Внезапно я с отрезвляющим ужасом понял: девушка, что носила этот сарафан, мертва. А та, кого я встретил на лестнице…
Мне бы и хотелось, чтобы существовало другое, простое и понятное объяснение. Я даже не крещеный. Я ни во что не верю. Но то, с чем я столкнулся, было настолько же реальным, насколько был реален этот сарафан в моих руках. Со дня моего приезда в это место я чувствовал, что здесь что-то не так. Эта квартира меня словно не отпускала. Какого черта я развинтил слив в ванне? Зачем я полез в сервант? Меня как будто кто-то направлял. И от этого осознания у меня – взрослого мужика – бежали мурашки по спине.
Я совершенно не знал, что мне со всем этим делать. И сделал то единственное, что мне показалось в данном случае наиболее здравым.
Прежде чем кинуться в омут с головой, я решил выслушать свой диагноз.
Через полчаса в дверь раздался звонок.
Федя беглым взглядом оглядел квартиру и весело фыркнул:
– Ты приличнее ничего снять не мог?
Но улыбка сошла с его лица, когда он увидел то, что я держу в руках.
Я говорил, друг слушал, не перебивая. А когда я закончил, так долго молчал, что я не выдержал и с беспокойством спросил:
– Считаешь, я сумасшедший?
Федя, раскачивая перед глазами кулон на цепочке, задумчиво промолвил:
– Ты реально сумасшедший. Но не потому, что говоришь с умершими. Тебя обворовала проститутка, пока ты развинчивал сток в ванне. Серьезно?
Я издал слабый стон.
– Мне сейчас не до шуток. Что мне с этим делать?
– А что ты хочешь с этим делать?
Я смотрел на комок голубой ткани в моих руках и молчал. Там – на лестнице – Аня была такой настоящей, такой живой. Ну как поверить, что этой девушки, этого ребенка, доверчиво прильнувшего головой к бабушкиному плечу на старой фотокарточке, давно уже нет?
– Десять лет прошло…
– Срок давности еще не истек, – заметил Острогов.
– Ты представляешь, как на меня посмотрят в полиции, если я расскажу им про девушку, с которой я говорил на лестнице?
– А зачем говорить про девушку?
Я непонимающе уставился на друга, а тот буднично поинтересовался:
– Ты хочешь правосудия?
– Конечно, – затряс я головой и тише прибавил: – Но я не уверен, что смогу… все это похоже на бред!
– В твоих устах уж наверняка. – Он положил на столик кулон, прищурил один глаз и промолвил: – Но если я проведу журналистское расследование на основании найденного кулона и дела об исчезновении Ани Карелиной, это уже не будет таким уж бредом.
– А как быть с тем, что я всем рассказываю, как встретил Аню и разговаривал с ней? – Я закрыл лицо руками, а затем откинулся на спинку кресла. – Федь, если мне в зале суда начнут задавать вопросы и я расскажу, кто попросил меня найти кулон, палата в дурке мне обеспечена!
Острогов рассмеялся:
– Это не понадобится. Все просто. Ты никогда не находил кулон. Ты просто фотограф, которого я нанял, когда нарыл интересное дело для расследования. И никакую Аню ты не встречал, ты лишь так сказал нужным людям, чтобы развязать их языки. По моей просьбе. Понимаешь?
Я изумленно смотрел на спокойное лицо Феди, поражаясь его изобретательности и выдержке.
– Хорошо. Я тебя понял. Но как ты выйдешь на убийцу? Мне, понятно, Аня подсказала. А тебе кто?
– А мне никто. Ребята из убойного надавят на братьев, а убийца сам расколется. Вот это, – указал он на сарафан, – весомая улика. И найдена она не у меня, не у тебя дома, а в серванте Заречиных.
Пару дней Федя взял себе на подготовку материалов для статьи, а я тем временем сделал фотографии, которые он попросил, в квартире Николая, и купил билет домой. С того момента, как я обо всем рассказал Острогову, это перестало быть моим делом. Я знал, Федя доведет начатое до конца и справедливость восторжествует.
Хотя, надо признать, я неустанно задавался вопросом: что такое справедливость и кому она нужна? Мне? Василисе Павловне? Вите? Феде, понятно, нужна громкая статья.
Он успел нарыть кое-что о втором брате. Андрей уже пять лет состоял в браке, и у него было двое детей: четырех и двух лет. Насколько справедливо лишать этих детей отца? Что за отец Андрей? Или важнее, что он за человек? Как вышло, что он убил Аню? Есть ли у него оправдание? Может ли быть какое-то оправдание убийству молоденькой девчонки?
Вопросов много, ответов ни одного. И все-таки уехал я с искренней верой, что убийца должен сидеть в тюрьме, сколько бы лет ни прошло и сколько бы детей он ни наплодил.
Я верил в это, когда Острогов мне позвонил и сообщил, что Андрея взяли и он признался в убийстве.
Я верил, что убийца должен быть наказан, когда Федя в подробностях рассказал, что Аня была изнасилована и убита пьяным соседом.
А одним августовским вечером раздался звонок. Голос Феди был мрачен.
– В деле появились новые подробности, Матвей. Заречин говорит, что был не один. С приятелем.
– Что за приятель?
– В баре познакомились. Приезжий. Квасили вместе. Имя не помнит. Насиловали вместе. Душили вместе. А тело прятал Заречин сам. Приятель под утро смылся.
Федя замолчал, словно ждал от меня каких-то комментариев. Но я тоже молчал.
– Я чего позвонил-то… – наконец заговорил друг, – ты на суд не приезжай.
– Да я и не… – Я хотел сказать «не собирался», но Федя прервал меня:
– Ну и хорошо, давай.
Он отключился, а я изумленно уставился на мобильник. У меня создавалось впечатление, что Федя доволен делом, которое я ему подкинул. В наши предыдущие телефонные разговоры он с энтузиазмом рассказывал обо всем, что там у него происходит. А тут как отрезало.
Я сидел за компьютером, обрабатывал фотки клиента, и у меня никак не шли из головы слова Феди «Ты на суд не приезжай». Они вызывали у меня неясную мне самому тревогу.
В какой-то момент я забыл о работе, начал рыться в Сети, читать материалы по делу Заречина. Однако ничего нового я не узнал. На своей страничке в соцсети Андрей разместил трогательное послание, в котором просил прощения у своей семьи и у Ани. Ну и цирк! Ей-то, десять лет в могиле, его извинения, надо думать, очень нужны.
Я полистал альбом с фотографиями Андрея и его семьи. На вид совершенно обычный человек, каких миллионы.
Не знаю, что на меня нашло, но я написал бывшей:
«У тебя кто-то есть?»
«Ты пьян? А говорил, больше не пьешь!» – прилетело в ответ.
«Я не пьян. Просто все еще люблю тебя».
Она долго не отвечала. Я думал, не ответит. Но она написала:
«У меня никого нет».
Я счастливо засмеялся, снова и снова перечитывая ее ответ. Наверное, вся эта история с Аней, кулоном и ее убийцей позволила мне понять: если ты встретил хорошего человека, которого успел узнать, за которого можешь поручиться, не отпускай его. Ведь шансы столкнуться с кем-то, у кого в сердце тьма, 50 на 50. Мне повезло, но я не оценил. А теперь лишь бы не было поздно.
«Выходи за меня!» – написал я.
На нашу первую годовщину мы с женой, обнявшись, уютно лежали в постели и смотрели на ноуте фотки со свадьбы.
А потом стали рассматривать ранние совместные фотографии, еще до нашего разрыва.
Жена не уставала повторять: «Какие мы здесь молодые!»
Я смеялся. Жена зашла в альбом с фотографиями моей бурной юности. Тогда мы еще были незнакомы.
Она едко комментировала мой стиль, хохотала над моей прической и уверяла, что даже не посмотрела бы в мою сторону.
Одна фотография заинтересовала ее.
– А что это за клуб?
– Питерский какой-то.
– Ты уже тут наклюкался, – неодобрительно проворчала она.
– С чего ты взяла?
– Да ты никогда не снимаешься трезвым.