– Алло, «Марципан»? Простите, как вас зовут? Кристина? Кристиночка, дорогая, спасайте, я у вас вчера был с одним коллегой, вытащил паспорт и, кажется, забыл! Спасибо! Мой телефон у вас определился? С меня причитается!
Сидоров прошелся по комнате, вышел в коридор и увидел на шляпном столике свой паспорт. Очевидно, он вытащил его из портфеля, чтоб переложить в карман пиджака. Или наоборот. Неважно! У Сидорова прямо камень с души упал. Он бережно перелистал паспорт, зачем-то подул на него и спрятал в бумажник, а бумажник – в кармашек портфеля, под молнию.
Собрался звонить на работу, дать отбой. Но Надежда Ивановна позвонила сама.
– Нашла! – сказала она радостно. – Прямо на столе, рядом с лампой! Заезжайте! А если срочно, могу шофера послать, Петр Сергеич сейчас с аспирантами занимается, машина свободна…
– Спасибо, – ответил Сидоров. – Спасибо огромное. Я сейчас подумаю, как лучше…
Но он не успел ничего подумать, как раздался звонок.
– Это Кристина!
– Что-что?
– Кристина из «Марципана», вы же звонили. Все в порядке, ваш паспорт у баристы Леокадии, на стойке!
– Спасибо, – мрачно сказал Сидоров. – С меня причитается. Я сейчас заеду.
Снова позвонил на работу и попросил, чтобы директорский шофер привез ему паспорт, – но не домой, а в кафе «Марципан». Продиктовал адрес.
Еще раз залез в правый боковой карман, убедился, что паспорт на месте, и вышел из квартиры…
сюжет техно-триллераАГАФАНГЕЛ
В школе, измученной педофильскими скандалами, приобретают новейшего учителя-робота, который неотличим от живого человека. Он приглашает учениц на дополнительные занятия. В классе постоянно работают четыре скрытые видеокамеры. На записях – ученицы и учитель (о котором они не знают, что он робот) занимаются алгеброй, находясь в метре друг от друга.
Через полгода в газету приходит жалоба от учениц – что, дескать, учитель их трогал, тискал, гладил, предлагал непристойное. Еще через месяц приходит письмо от робота-учителя – что, дескать, ученицы его соблазняли, задирали юбки, предлагали непристойное.
Директор школы в смятении – на камерах-то всё не так!
Журналист Агафангел Чистотелов выясняет, что камеры отключались и запись перемонтировалась. Но откуда у учителя-робота доступ к камерам? Агафангел встречается с ученицами, они пытаются его соблазнить – он, слабый человек, поддается и во время грандиозного группового секса узнаёт, что они тоже роботы. Следующего поколения, поэтому им перемонтировать цифровые видеозаписи – как два байта переслать.
Агафангел бежит в газету, чтобы опубликовать эту сенсацию, но роботы-ученицы ловят его по дороге, извлекают из него диск и переформатируют его (ведь он – тоже робот, но не очень продвинутый, поэтому-то он об этом забыл). Его увольняют из газеты по причине потери квалификации. Он устраивается охранником в супермаркет…
Там его случайно встречает директор школы, приглашает домой, инсталлирует новейшие программы и предлагает разоблачить и наказать обидчиц и доносчиц. Они спрашивают робота-учителя: что же там было на самом деле?
– Самое дело, – насмешливо отвечает робот-учитель, – это старинная эпистемологическая фикция.
– Сам мудак! – отвечает Агафангел и разбивает учителю голову вместе с жестким диском.
– Мы погубили единственного свидетеля! – рыдает директор.
– Простите, эмоции взяли верх… – смущается Агафангел.
– Скажи, парень, – спрашивает директор. – Ну а на самом-то деле эти девочки как? Ну, признайся?
– Вам не понять… – вздыхает Агафангел. – Откуда вам знать всю сладость прикосновения металла к пластику… Вы же человек…
– Я? – хохочет директор и расстегивает рубашку.
Там стальная крышка с гнездами для флешек.
информация к размышлениюШАХЕРЕЗАДА
– Где ты его взял? – спросил капитан госбезопасности Искрятов у лейтенанта Хлюмина.
– В подвале типографии, – сказал Хлюмин. – За ящиками прятался. Верещит: «я русский, советский разведчик!».
Разговор шел в начале июня 1945 года в немецком городе Франкфурт-на-Одере.
– Прям вот в этаком костюмчике? – Искрятов поглядел на худощавого изможденного человека в эсэсовском мундире и заорал: – Фамилия? Имя? Цель нахождения в данном месте?
– Пробиваюсь к своим. Имею право докладывать только Центру, – арестант поднял грязный палец.
– Какому, мать твою, Центру? Воинское звание?
– Полковник.
– Я ща уссусь, – сказал Искрятов Хлюмину. – Генерал, на хер! – и снова посмотрел на арестованного. – Хлюмин, ты его записал, нет?
– Пока нет.
– И не надо, – Искрятов расстегнул кобуру. – Подержи его.
Громадный Хлюмин навис над хрупким человеком в черном мундире, заломил ему руки за спину, выставил его голову вперед.
– Не сметь! – отчаянно закричал тот. – Я ты знаешь кто? Я разведчик-нелегал! Я работал в Берлине! В имперской службе безопасности! Я сорвал сепаратный мир союзников с фашистами! Не пустил Англию в Берлин! Я обставил Бормана! Я столкнул Мюллера и Шелленберга! Вы ответите перед Центром!
– Ишь, слова какие знает, – засмеялся Искрятов. – Отпусти его, товарищ Хлюмин. Посади на стульчик. Пусть рассказывает. Ну, рассказывай, разведчик.
– Не имею права сообщать секретные сведения, – ответил тот.
– Ну ты так, без сведений. В общем и целом. Но чтоб я тебе поверил и передал по начальству.
Арестованный начал быстро и довольно складно говорить. Как работал в одиночку, как умер его агент-профессор и как он завербовал его брата, тоже профессора, как был вась-вась с шефом гестапо Мюллером, шефом разведки Шелленбергом и даже с Борманом; как видел Гиммлера вот так прямо рядом, вот как с вами.
– С Гитлером тоже вась-вась? – перебил Хлюмин.
– Нет, что вы!
– И вот так чтоб прямо рядом, прямо как с тобой?
– Нет. Я его только очень издалека видел.
– Это хорошо, – сказал Искрятов. – Это правильно. Врешь, не переходя границу вероятия. Давай дальше.
Дальше арестованный стал рассказывать, как погиб его радист и осталась беременная радистка и как завербованный брат первого агента чуть было не накрыл явку в Швейцарии, но успел разгрызть капсулу с ядом и не выдал; как он завербовал известного священника и заставил его пойти на лыжах через границу с важным документом о заговоре Бормана против Гитлера, а тут радистку увезли в роддом и там она, когда рожала, закричала по-русски «мама», и ее арестовали…
– Погоди, Шахерезада, – сказал Искрятов. – Вот ты, значит, полковник. Оберст или, это, штандертенфурер?
– Я полковник Красной армии, – сказал арестованный. – Но в Берлине я был не оберст, а именно что штандартенфюрер, – правильно произнес он. – Потому что я был в СС. Так решил Центр.
– Понятно, – сказал Искрятов. – И вот в этом, значит, мундире ты пробирался к своим? Полмесяца? Или месяц?
– Восемнадцать дней. Мне удалось выбраться из Берлина тринадцатого мая. Сейчас второе июня…
– Иди сюда, полковник. Расстегни китель. Шире распахни, не стесняйся. Ближе, ближе. Дай-ка я тебя понюхаю… Да, брат штандертенфурер, подмышки у тебя воняют ой-ой-ой… Конем, козлом и ссаным котом. Бэээ… А вот кителек твой ну совсем свеженький, как будто ты его сегодня утром надел. Даже старым одеколоном пахнет. Кёльнише, сука, вассер. Взял из шкапа? У хозяина без спросу? Ась? Не слышу?
– Я советский разведчик! – закричал арестованный. – Штандартенфюрер Штиглиц, то есть полковник Щеглов! Сообщите в Центр, Алексу от Юстаса!
– На деревню Алексу, – меланхолически сказал Искрятов и скомандовал Хлюмину: – Уведи его на хер! Дай пожрать. Шахерезада, сука. Но никуда не записывай.
Скорее всего, это был какой-то журналист-предатель. Из тех, что в оккупации строчили статейки про Адольфа-освободителя. Ну, или из власовцев. Не сумел драпануть на Запад, достал где-то эсэсовский мундирчик и решил пойти ва-банк. Ну а иначе как? Иначе – откуда он здесь, русский, взялся? На «остарбайтера» никак не похож – руки совсем не рабочие, и сам хоть усталый и грязный, но вполне себе холеный-кормленый. Точно, журналист. Резво и складно говорит, знает много имен.
Искрятов с Хлюминым решили его пока не пускать в расход. Пусть завтра расскажет, что там с радисткой, чем дело кончилось. И подробнее насчет Мюллера. Интересно ведь! А шлепнуть и послезавтра можно. Или даже через недельку.
А еще через недельку, когда Искрятов и Хлюмин уже забыли про «Шахерезаду», пришла шифрограмма от Абакумова…
из черновиков А.П. ЧеховаХЕРОВАЯ ФАМИЛИЯ
Александру Жолковскому
У отставного генерал-майора Булдеева разболелись зубы. Приезжал доктор. Он поковырял в зубе, прописал хину, но и это не помогло. На предложение вырвать больной зуб генерал ответил отказом. Все домашние – жена, дети, прислуга, даже поваренок Петька – предлагали каждый свое средство. Между прочим, и приказчик Булдеева Иван Евсеич пришел к нему и посоветовал полечиться заговором.
– Тут, в нашем уезде, ваше превосходительство, – сказал он, – лет десять назад служил акцизный Яков Васильич. Заговаривал зубы – первый сорт. Бывало, отвернется к окошку, пошепчет, поплюет – и как рукой! Сила ему такая дадена…
– Где же он теперь?
– А после того, как его из акцизных увольнили, в Саратове у тещи живет. Теперь только зубами и кормится. Ежели у которого человека заболит зуб, то и идут к нему, помогает… Тамошних, саратовских, на дому у себя пользует, а ежели которые из других городов, то по телеграфу. Пошлите ему, ваше превосходительство, депешу, что так, мол, вот и так… у раба божьего Алексия зубы болят, прошу выпользовать. А деньги за лечение почтой пошлете.
– Ерунда! Шарлатанство!
– А вы попытайте, ваше превосходительство. До водки очень охотник, живет не с женой, а с немкой, ругатель, но, можно сказать, чудодейственный господин!