Я случайно это подслушал. Я просто вышел из сортира, а он рядом с кухней, а ванная занята, и я решил в кухне руки сполоснуть, открыл дверь, а там вдова со своей сестрой, и вот, значит, услышал такое.
Кашлянул.
Они обернулись.
Усталая, с красным от кухонного жара лицом младшая сестра – и вдова, тоже красная, и слезы капают, тушь размылась.
– Не про тебя, не про тебя, родненький, – она обняла меня. – Ты наш друг золотой, тебя Коленька любил… – и еще сильней заплакала.
Я поцеловал ее в лоб. Она чмокнула меня в щеку и прошептала:
– Блин. А потом еще сорок дней. Охренеть.
тебя я увидел – но тайнаПУТЕШЕСТВИЕ ИЗ ПЕТЕРБУРГА В МОСКВУ
– А с вами в купе девочка едет! – сказала Леониду Сергеевичу проводница спального вагона.
– Девочка? – поморщился Леонид Сергеевич. – Какая еще девочка? Откуда девочка? Пусть идет к своим родителям!
– В смысле совсем молоденькая девушка, ну просто совсем-совсем, наверное, в школе еще учится! Десятый класс, самое большое. А то вовсе девятый.
Леонид Сергеевич хмыкнул. Проводница оглядела его: высокий, полноватый, вальяжный, седеющий, пахнущий дорогим одеколоном, хорошим табаком и рюмкой коньяка, выпитой за ужином. В руках у него был портфель – вот и весь багаж.
– Вы уж ее не обижайте, – сказала проводница. – Вот ваше купе, третье. Шестое место.
Леонид Сергеевич молча отодвинул дверь, кинул портфель на диван, снял пиджак и повесил на плечики, пристроил плечики на крючок. Потом достал из пиджака маленький бумажник, переложил в задний карман брюк. Все это он делал, нарочито не глядя на худенькое создание, сидящее у окна. Девочка тоже не глядела на него, смотрела в окно, как будто ее там что-то очень интересовало.
– Девушка! – позвала проводница. – А то я вас в пятое купе переселю? Там едет одна дама, – проводница понизила голос. – Артистка Джунковская, знаете? Лариса Павловна. Из Ленсовета. У нее съемки в Москве. Она вообще-то одна ездить любит, но я с ней договорюсь.
– Ой, что вы! – сказала девочка. – Неудобно как-то, не надо.
– В случае чего не стесняйтесь. Стучите в стену. Кричите! Вот кнопка «вызов проводника».
– В случае чего? – спросила девочка.
– Ох, совсем ты еще маленькая еще, – вздохнула проводница, строго зыркнула на Леонида Сергеевича и закрыла, прищелкнула дверь.
Он запер дверь на вертушку и потом еще поднял стопорную плашку. Шагнул к девочке. Она обняла его, прижалась к нему, засмеялась.
– Ну вот зачем, зачем, зачем, – счастливо улыбался он, целуя ее щеки, макушку, нос и подбородок, – ну вот зачем ты так… как бы это сказать… культивируешь все это детство? Тебе уже двадцать шесть, а ты все под школьницу одеваешься, и красишься, и держишься как девочка…
– Я тебе не нравлюсь? – она подняла брови и сморщила нос, нарочно по-детски.
– Я тебя обожаю, – сказал он и повалил ее на диван, стал стаскивать с нее свитер.
Они были знакомы уже лет пять, а любовниками стали два года назад. Ее звали Таня, у нее был муж, у него была жена, надежных друзей со свободными площадями не было, единственная услада – на пару дней скататься в Москву. Не было сил терпеть. Она сама сняла свитер, он расстегнул рубашку.
В дверь постучали.
– Да? – зло и громко ответил Леонид Сергеевич.
– Чай пить будете? – из-за двери спросила проводница. – Ужин закажете?
– Нет!
– А соседка ваша?
– Нет! – сказала Таня.
– Не слышу! – настаивала проводница.
– Не буду, не закажу! – громко крикнула Таня.
– Правильно, – сказал Леонид Сергеевич. – Если бы ты крикнула «нет!», она бы подумала, что это ты мне кричишь: «Нет, нет, только не это!»…
– Дура, – сказала Таня.
– Социально ответственная, – сказал Леонид Сергеевич. – В тренде. Борьба с харассментом, абьюзом и педофилией… Я пойду умоюсь.
Таня не умела делать это тихо. Леонид Сергеевич любил ее внезапные вскрики. Но в три часа ночи в дверь купе снова стали стучать. Они затихли. Вроде бы все ушли. Они отдышались, пришли в себя и через полчаса попытались продолжить. Через две минуты опять застучали. Кто-то пытался отворить купе снаружи. Леонид Сергеевич надел на замок прихваченный из дому фиксатор. Они сидели голые и смотрели, как дергается ручка замка. Потом какой-то топот и голос: «Полиция, откройте!» Голос проводницы: «Там девочка, он ее насилует!» Мужской голос: «Сагдеев, вскрываем дверь». – «Понятые, понятые нужны!» – «Там, в седьмом купе, в преферанс играют, позовите срочно!»
– Стоп! – закричала Таня, скинула с замка фиксатор и распахнула дверь.
Голая достала из сумки паспорт, сунула проводнице прямо в лицо.
– Мне двадцать шесть лет! – кричала она. – Это мой любовник! Лю-бов-ник! Что вам от нас надо?
– Двадцать шесть лет? – сказал полицейский. – Тогда извините.
– Он ее запугал! – возразила проводница. – Повторяет, что он велел! Известное дело! Ножик покажет, и она все скажет как миленькая. Что вот люблю всем сердцем! Вот скажи, девочка, кто он такой? Кто тебе этот человек? И ничего не бойся! Мы тут, мы рядом, мы с тобой!
– Да, гражданка, – сказал полицейский. – Вы знаете этого мужчину? Кто он?
– Знаю, – сказала голая Таня. – Мы вместе работаем, в «СПБ-Тех-Трансе».
– Кто сказал «СПБ-Тех-Транс»? – раздалось из коридора.
Мужчина с веером карт в руках показался в проеме двери: наверное, один из тех, кто играл в преферанс в седьмом купе. Он всмотрелся в полутьму купе и вдруг спросил:
– Лёнька? Ты, что ли? Главное, не бойся! Если что, я тебя не видел, и Татьяну не видел тоже! Ни-ни! Могила! Тсс!
– Спасибо, Вадик, – шепотом сказал Леонид Сергеевич. – Ты настоящий друг.
– Проводник, проводник! – послышался властный и капризный женский голос. – Что происходит! Дайте же поспать! У меня завтра с утра съемка! У Соловьева!
– Не переживайте, Ларисочка Пална! – залебезила проводница. – Я вам чайку ромашковенького, как вы любите…
Актриса Джунковская направилась в туалет, никого не удостаивая взглядом. Но в последний момент все-таки заглянула в купе и сказала красивым дамским басом:
– Н-да! Забавно!
Леонид Сергеевич вспомнил, что она была подругой тетки его жены, какой-то театральной критикессы.
Через полгода мытарств и скандалов Таня и Леонид Сергеевич развелись со своими супругами.
Но потом почему-то не поженились.
Один раз им вдвоем надо было в Москву, в командировку. Леонид Сергеевич, грустно улыбнувшись, предложил по старой памяти взять билеты СВ и поехать вместе. Таня отказалась, тоже улыбнувшись очень грустно. Они легко поцеловались. Но и всё.
любите ли вы театр, как люблю его я?КОНТРАПУНКТ
Раневская (громко): О, мое детство, чистота моя!
Женщина сзади меня (шепотом): Это тринадцатое место?
Раневская: В этой детской я спала, глядела отсюда на сад…
Мужчина сзади меня: Тсс!
Раневская: Счастье просыпалось вместе со мною каждое утро.
Женщина: Покажите ваш билет!
Мужчина: Сейчас. Вот! У меня место 13. Что вам надо?
Раневская: И тогда он был точно таким, ничто не изменилось (смеется от радости).
Женщина (трясется от злобы): У вас место 13? У меня тоже место 13!
Раневская: Весь, весь белый! О, сад мой!
Мужчина: При чем тут я?
Женщина: Это мое место. У вас место в амфитеатре, а это партер. Вот мой билет!
Раневская: После темной, ненастной осени и холодной зимы опять ты молод, полон счастья, ангелы небесные не покинули тебя…
Мужчина: Вот и идите в свой амфитеатр.
Женщина: Это ваш амфитеатр! У меня билет в партер.
Раневская: Если бы снять с груди и с плеч моих тяжелый камень, если бы я могла забыть мое прошлое!
Мужчина: Я позову капельдинера!
Женщина: Это я позову капельдинера! Я купила билет в партер!
Гаев: Да, и сад продадут за долги, как это ни странно…
Мужчина: Капельдинер! Билетер! Как вас там! Идите сюда!
Раневская: Покойная мама идет по саду… в белом платье!
Гаев: Где?
Женщина: Уйдите с моего места.
Варя: Господь с вами, мамочка.
Мужчина: Это мое место!
Раневская: Никого нет, мне показалось. Какой изумительный сад!
Женщина: Нет, это мое место!
Раневская: Белые массы цветов, голубое небо!
И вот так – до антракта.
мне в моем метро никогда не тесноОТТУДА СЮДА
На днях в метро я видел очень странную женщину. Нет, не странную, а странно себя ведущую. Нет, даже не странно – она не хихикала, не гримасничала, не переодевалась на глазах всего вагона, – а как-то напряженно. Видно было, что она волнуется. Не находит себе места. Она переминалась с ноги на ногу, садилась, потом вставала, становилась у дверей, потом отходила вглубь вагона. Обшаривала глазами пассажиров, оглядывала их цепко, внимательно и вместе с тем растерянно, даже испуганно. Я испугался тоже. Я даже подумал, что она террористка-самоубийца. Вспомнилось объявление, которое громко читают на эскалаторе: «Сообщайте в полицию о людях, чье поведение вам кажется странным или подозрительным». Я стал внимательно на нее смотреть. Молодая, немногим более тридцати. Красивая, гладкая, аккуратно накрашенная, со слегка подведенными глазами, с бледно-лиловой помадой. Прическа – пробор и пучок. Маленькие золотые серьги. В руках – лаковая сумочка на яркой латунной застежке. Одета была в нечто среднее между деловым пиджаком и короткой летней курткой. Шея, наглухо замотанная шелковым платком-шарфиком. Юбка из тонкой шерсти, до середины колена. Тупоносые туфли на шнурках. Коричневые непрозрачные колготки…
И тут я увидел, что это не колготки, а чулки! Потому что сквозь юбку рельефно виднелись подвязки, по две на каждом бедре!