– А вы сами из Риги? – спросила она. – Или из Москвы?
– Нет, нет. Я, как бы это выразиться, из стран неблизких.
– Откуда? – она не поняла.
– Из Восточной Африки. Там в горах – прекраснее всего на свете. Даже лучше, чем в Риге. Но ненамного. Ну, пойдемте.
Конечно, это просто игра. Тем более что старик был совсем уже старик, лет семидесяти, а то и больше. Даже смешно.
– Пойдемте, – сказала она.
Они быстро прошли через паспортный контроль, их встречал человек с табличкой, там была короткая иностранная фамилия – Крепс? Крумс? Крупс? – она не успела как следует прочитать и запомнить, потому что шла, опустив голову и больше всего боялась, что ее вдруг окликнет Борис, и тогда вообще непонятно, что делать.
Такси было просторное, класса люкс, большой «мерседес», водитель в сером костюме и фирменном красном кашне, а сзади, где они сидели, между ними был столик с минеральной водой; очень кстати, потому что было жарко. В такси был кондиционер, но она в самолете жутко нажарилась, хотя была в одной футболке.
– Рига – интересный город, – смеялся старик. – По всем правилам, в Риге должно быть прохладно и дождь, Балтика. Наверное, когда-то так и есть. Но вот стоит мне приехать – синее небо, сильное солнце и жара. Жарче, чем у нас. Но у нас горы, да.
– Вы мне покажете Ригу? – спросила она. – Все говорят, тут очень красиво.
– Сперва пообедаем. Только сначала остановимся у банкомата.
Они приехали в какой-то странный ресторан, надо было подниматься по лестнице под крышу, и еда тоже была странная: сначала принесли восемь салатов в маленьких мисках, потом длинный батон хлеба на длинном блюде, обжаренный и пропитанный ароматным маслом, осыпанный какими-то ягодками и семечками, к нему десяток плошек с соусами, и только потом – целую утку, которую ловко разрезал на куски официант. Старик переговаривался с ним по-латышски. Услышала частые слова «ludzu» и «labi». Поняла, что это типа «пожалуйста» и «окей».
Было необыкновенно вкусно. Еще было прекрасное очень легкое белое вино. Она ела, пила, и ей совсем не хотелось разговаривать. Старик тоже молчал, время от времени взглядывая на нее.
– Ой! – вдруг вспомнила она. – А мой чемодан?
– В машине, – сказал старик. – Машина ждет.
– Вы что? Так долго?
– Столько, сколько нам нужно будет.
– А вот скажите, – медленно сказала она. – А вот зачем я вам нужна?
– Так, – сказал он. – Просто так. Дело в том, что вы очень красивы. Совершенно красивы. Вы сами-то знаете?
Спасибо, – покивала она. – Ну да, знаю. Да, я красивая, в смысле симпатичная. Но вот так чтоб «совершенно», это вы, конечно, слишком. Хотя спасибо, конечно.
– Вы ничего не понимаете! – он почти возмутился. – Вы чистое совершенство, античное совершенство! У вас идеальная фигура, шея, великолепные руки, и сами руки, и кисти рук. А ваше лицо! Это же Гера из римского дворца Альтемпс, перед которой плакал Гёте! Ваше лицо не портит даже такая странная стрижка с подбритыми висками и затылком. Может быть, даже наоборот, эта стрижка обнажает идеальную лепку вашей головы. И это не всё. Я смотрю на вас, на тонкие перемены черт вашего лица, как вы то собираетесь с мыслями, то рассеиваетесь, то внутренне улыбаетесь, то незаметно хмуритесь, – и вижу, что у вас есть одна прекрасная и редчайшая способность. Вы чувствуете свои чувства и любите их обдумывать.
Ну, допустим, – подумала она. А сейчас он начнет целовать ей руки и вообще перейдет от красивых слов к конкретным приставаниям. Но нет. Он поднес к губам бокал с вином, поклонился ей и чуточку отпил.
– Вы очень красивы, это прекрасно и несправедливо. Впрочем, прекрасное часто несправедливо. Но не наоборот! Тут странная асимметрия, – тихо засмеялся он. – Несправедливость всегда ужасна, омерзительна. А вот красота бывает несправедлива. Простите мне эту застольную философию. Вам налить еще?
– Немножко, – сказала она. – А что в красоте несправедливого?
– Моя бабушка говорила мне так. Бывает, что женщина очень хорошая, но некрасивая. И все говорят: да, она добрая, верная, умная и все такое, но, боже, как она некрасива! И машут на нее рукой. А бывает, что женщина красивая, но совсем нехорошая. И все говорят: да, она злая, скандальная, неверная, подлая, она опасная интриганка, даже доносчица, даже воровка – но боже! Как она красива! И прощают ей всё. Ну скажите, разве это справедливо? – он засмеялся.
– Что же мне теперь делать? – она попыталась засмеяться, а про себя подумала, что чуть ли не первый раз в жизни ведет умный разговор с пожилым человеком.
Старик сказал:
– Отвечу длинно. Лев Толстой когда-то написал примерно так: «Я аристократ. Ни я, ни отец мой, ни дед мой не знали нужды. Я вижу, что это большое счастье. Я благодарю за него Бога. Я знаю, что это счастье не принадлежит всем, но! – и тут старик поднял палец. – Но я не вижу причины отрекаться от такого счастья и не пользоваться этим счастьем». Вы меня поняли?
– А вы аристократ? – спросила она.
– О, да! – он усмехнулся. – Мой предок получил графский титул от Петра Великого. Шучу, разумеется… Да, мы из дворян, но это ничего не значит. Но мне всегда везло. С женами, например. Моя первая ныне покойная жена была дочкой маршала Советского Союза. Вторая, тоже покойная, – сестра министра из правительства Гайдара. Я был очень умный и ловкий. Я умел дешево купить и дорого продать. У меня было чутье. Собственно, я и сейчас этим занимаюсь. Но уже немного. Скорее для удовольствия, а не для заработка. Еще я сумел выбрать себе правильных родителей. Мой папа – старый русский рижанин, теперь мне принадлежат два больших дома в Риге. Вы слышали про реституцию? Нет? Ну, неважно. Короче, я наследник. А моя бабушка по маме дружила с разными художниками, они дарили ей картины. Я прожил длинную, интересную, богатую и счастливую жизнь.
– Здорово, – вздохнула она. – Везет же некоторым.
– Да ладно вам! Может, вам еще сильнее повезет. Да еще такой красавице. Сколько вам лет? Двадцать один?
– Двадцать три, – сказала она.
– Вот! У меня в двадцать три года были одни джинсы-самострок и сто двадцать долларов потертыми бумажками. У вас всё будет, и даже больше.
– Спасибо, – она слушала его с интересом, и он это увидел.
– Но деньги – это не главное. Самое главное – это драгоценное чувство полноты жизни, красоты жизни, радости жизни, вот что. Когда у человека есть такое чувство, тогда всё на свете получается. Все удачи и успехи бегут и прыгают прямо в руки. Мне хочется этим поделиться. Научить. Чтоб человек понял, как чудесна, богата и весела жизнь. Но люди этого не понимают. Они говорят: ага, тебе хорошо, потому что ты удачливый и богатый. Хотя все наоборот: я богатый и удачливый, потому что мне хорошо. Я увидел вас, какая вы красивая, и решил, что вы – поймете. Вы должны понять. Вы понимаете?
– Честно? – спросила она.
– Если можно.
– Если честно, то, конечно, хочется верить. Но точно не знаю. Я не смогла выбрать себе богатых родителей, как-то не вышло. Или я не туда смотрела? – она криво улыбнулась. – И мой молодой человек – не сын маршала и не брат министра.
– Он компьютерщик? Угадал? Это чисто статистически. Когда видишь молодую красивую пару, вот как вы с вашим спутником, он, кстати, очень красивый, вам под стать, – когда видишь такую пару, то он, как правило, «занимается компьютерами», а она – «работает в пиаре». Вы ведь в пиаре работаете?
– Да. В смысле, пытаюсь. Пробую.
– Очередной испытательный срок? – спросил старик. – Стажировка?
– Откуда вы всё знаете? – она засмеялась.
– Давно живу… Пойдемте, здесь стало душно.
Старик расплатился, они вышли.
Сели в машину. Шофер прокатил их по улицам, где стояли высокие бело-голубые или желто-розовые дома с украшениями в виде огромных женских лиц с длинными волосами, которые свисали с шестого этажа по второй. Правда, красивый город. Старик что-то рассказывал про архитектора, который был отцом известного режиссера.
– А где эта ваша знаменитая Старая Рига? – спросила она.
– Завтра, – сказал старик.
Они подъехали к большому дому. У подъезда стояли кипарисы в бочонках. Шофер вытащил из багажника ее чемодан. Старик понажимал кнопки на двери. Вошли в холл с мраморным полом и дубовыми перилами. В серебристом лифте поднялись на третий этаж. Старик достал ключи и долго отпирал дверь – тремя ключами, она заметила. Связку ключей положил на длинный комод под зеркалом.
Квартира была недавно отремонтирована, мебель была современная, но – видны были поколения прочной богатой и, наверное, умной жизни. Много картин. Старые книги в новых шкафах. Дорогие ковры на темном паркете, торшеры, кресла, журнальные столики, тяжелые хрустальные пепельницы. Бронзовые статуэтки на каменных кубиках.
– Столовая, – объяснял старик. – По нынешней моде, вместе с кухней. Гостиная. Кабинет. Хозяйская спальня. А это гостевая спальня. Давайте сюда свой чемодан. А вот, извините, удобства. Вам сюда надо? Глядите, в прошлом году поставил – биде с пультом управления. Японская штучка. Выпьем кофе?
– Да, – сказала она. – Надо, на минуточку. Выпьем, конечно.
Сидели в гостиной, за круглым столиком. Старик принес из кухни две чашки кофе – слышно было, как зудела кофемашина. Достал из шкафа коньяк, маленькие рюмки и коробку конфет.
– Хорошо, – сказал он. – Насчет работы я понял. Ее у вас нет. Стажировка в какой-то пиар-конторе – это не работа, и вы это сами понимаете. А образование у вас какое? Профессия какая? Вообще, кто вы?
– Никто, – сказала она. – Пока никто.
– Допустим, – сказал он строго и почти недовольно. – Ну, а кем вы хотите стать?
Она посмотрела в сторону и вдруг сказала:
– Я могла бы стать хорошей женой.
– Вы хотите стать хорошей женой? – старик чуть поднял брови.
– Да.
– Понятно, – сказал он. – Я верю. У вас получится.
Он замолчал и молчал минуты две.
Она почувствовала, что две струйки пота потекли с ее лба, по обе стороны носа и дальше вниз. Она встала: