Вера присмотрелась. Да, конечно, это она и есть. Здесь какая-то школа дизайна – соседская девочка там преподает. Вера ее встречала пару раз пару лет назад. Хотя она – соседская девочка – давно переехала.
А когда-то они жили в одном подъезде, даже на одной площадке. Как ее зовут? Вера не помнила – или забыла? – хотя имя очень простое, русское, короткое. Но не Маша, не Оля, не Таня, не Катя, не Даша, не Лена… Черт! Просто – Соседская Девочка.
Зазвонил мобильник.
Звонит – а где он? Где? Вот, вот, в сумочке. Боже, только успеть достать, только бы потом не перезванивать. Вот.
– Да!
– Это я, – сказал Сережа. – Привет.
– Привет, – сказала Вера.
– Привет. Я должен сказать тебе одну очень важную вещь, – сказал он. У него дрожал и рвался голос. – Одну очень важную вещь, вещь важную… – повторил он. – Сказать тебе одну вещь. Я надеюсь, ты меня поймешь.
Что-то щелкнуло, и звук исчез. Связь оборвалась.
У нее вдруг сильно заболела голова, вся, от лба до затылка, но тут же прошла. Она поняла, что он сейчас скажет. Она видела его жену. Два или три раза. Зачем себе врать – «два или три». Четыре раза! Небольшая, крепкая, можно даже сказать – полноватая, но очень ладная, красиво одетая и, сразу видно, – сильная. Красивое строгое лицо. Наверное, сначала она была обыкновенная, просто ровная, гладкая – а к сорока годам похорошела. Так часто бывает. И наоборот. Те, которые в молодости были красивые, выразительные, большеглазые – греческий нос, крутые скулы, соболиные брови, губы как лук Амура – боже, где это она нахваталась! – вот они-то как раз быстро вянут, жухнут и становятся носатыми старухами с мешками под глазами. Но не в красоте дело. Она – сильная женщина, Сережа много раз это говорил – иногда просто с уважением, а чаще – как бы в поддержку своего решения разводиться. «А ты за нее не волнуешься?» – отчасти провокационно спрашивала Вера. «Нет. Она – сильная женщина». Понятно. А Вера, значит, слабая. Опять проиграла. Она всегда проигрывала вот так – не нокаутом, а по очкам. Не двойка на экзамене, а недобирала баллы.
Вера подождала минуту, две, три. Звонить самой – позорно.
Но через пять минут все-таки набрала. «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети».
Понятно.
Вера открыла окно и высунулась наружу. Соседская Девочка – то есть бывшая девочка, а ныне сорокалетняя тетенька – неторопливо шла по Беговой аллее. Как будто специально медленно, чтобы Вера ее рассмотрела и убедилась, что это она.
Странно, что в этот момент она думает о Соседской Девочке – а не о… А не о чем? О чем должна думать не слишком молодая женщина, которая лет пять – причем какие пять лет! Главные, последние и решительные пять лет! С тридцати пяти до сорока! – встречалась с женатым мужчиной, и вот он наконец развелся – вот они наконец будут совсем вместе – и вот он позвонил ей из ЗАГСа и дрожащим голосом пролепетал: «Вера, я должен сказать одну очень важную вещь. Я уверен, что ты меня поймешь».
А потом и вовсе выключил телефон.
Что сказать? Что она должна понять? Ясно что. Сказать, что он не может уйти от жены. Сказать, что передумал разводиться, в самый последний момент. Потому что она… Что она? С ней прожита жизнь, она мать его детей, он все равно ее – ну хорошо, не любит, он не станет говорить такое обидное для Веры слово, – но чувствует неодолимые, неотменяемые обязательства… И чтобы она его поняла.
Вера вдруг подумала, что всё правильно. Черт! В смысле, о боже! Боже, как это смешно, глупо, недостойно, зависимо, унизительно так думать – она вспомнила, как одна не шибко грамотная – или шибко остроумная? – одна сотрудница говорила: «самомазохизм». Смешно, да. Но она правда так подумала и даже словами сказала в уме: «Если бы я была мужчиной, я бы никогда не ушла от женщины, с которой прожито почти четверть века, от которой у меня сын и дочь». Ну, дорогая, значит, так тебе и надо.
Тем более что она – то есть сама Вера – была моложе всего на четыре с половиной года. Ей сорок лет, а той, которая законная жена, мать детей и вообще скоро серебряная свадьба, – сорок пять. Шило на мыло. Овчинка выделки. За сто верст киселя хлебать. Он прав. Конечно, он прав, и его жена права, все кругом правы, кроме нее, потому что она – дура. «Гимназистка Вера захотела хер…» О господи! «А что? Ничего! Хереса стаканчик!» Это бабушка учила ее старинному школьному юмору. Рифмы-ловушки. «Раз английский шкипер налетел на три… А что? Ничего! Три подводных лодки!» Бабушке это рассказывала ее бабушка, ученица гимназии мадам Сыркиной в Минске. Боже! Она еще хихикает, она еще напевает гимназическую похабель столетней выдержки.
Нет, она неисправима.
Но она понимала, что эти хиханьки были всего лишь защитой от наползающего на нее ужаса. От унизительного чувства, что ее обманули, оскорбили, пять лет водили за нос, возили по квартирам приятелей, тянули с собой на конференции, один раз даже под видом помощницы, ассистентки-референтки, – страшно было: а вдруг какой-то юрист заговорит с ней на юридическую тему? – таскали по пансионатам, тискали у лифта…
Меж тем Соседская Девочка свернула во двор. Кажется, там была эта самая студия дизайна, где она преподавала.
Вера повернула голову направо. Был виден кусочек знаменитого дома на Беговой, ближе к Ленинградскому. «Дом-сороконожка», он стоял на высоких бетонных опорах-уголках, и этих ножек было ровно сорок, Вера сама считала. Они вместе с Соседской Девочкой обошли все это пространство, загибая пальцы и побаиваясь, что ножки подломятся и дом упадет. Им было лет по десять. Вера побаивалась, а Соседская Девочка ее успокаивала. Дом построил архитектор Андрей Меерсон.
Соседская Девочка ходила в художественную школу на улице Красина. Там была учительница Катя Меерсон, Екатерина Андреевна, дочка этого архитектора. Красивая, темноволосая, вся такая нежная и добрая. Потом она пришла в обручальном кольце (так и было сказано – «в кольце») и сидела, выставив руку с кольцом перед собою, перед своим красивым нежным смуглым лицом. Потом уехала – говорили, что в Америку, навсегда.
Это Соседская Девочка рассказывала, что так говорили. А про смуглое нежное лицо – это Вера сама додумала. Дофантазировала.
Они с Соседской Девочкой жили на одной лестничной площадке и ходили в одну и ту же школу. До школы было далеко ехать. Их остановка называлась «Гостиница “Советская”». Троллейбусы первый, двенадцатый и двадцатый. Дальше – улица Правды, Второй Часовой… – перед Вторым Часовым, если ехать от дома к школе, то есть к центру, – квадратное здание с угловатым выносом над входом и с огромными окнами, красивое нелепой красотой конструктивизма 1920-х – это Вера уже потом поняла. Какой-то научный институт, а раньше была фабрика-кухня, архитектор Алексей Мешков. Такую же, только гораздо больше, он построил по другую сторону Беговой, в Боткинском проезде. Да. Это уже потом Вера узнала, когда полюбила их районный архитектурный заповедник.
А пока она еще девочка – после Второго Часового через мост на вокзальную площадь – и дальше Тверская, тогда еще улица Горького. Остановка «Белорусский вокзал», потом «Большая Грузинская», «Улица Фучика», «Площадь Маяковского», «Глазная больница», «Пушкинская площадь», «Советская площадь». Девять остановок. Но тогда машин было совсем мало, и троллейбус шел очень быстро, пятнадцать минут, и всё. В крайнем случае двадцать, если попадешь в «красную волну». Троллейбусы ходили очень часто. Бывало, стоишь на остановке, видишь хвост только что отчалившего тролика, а из-за поворота, с Беговой, выезжает двадцатый. Или мимо стадиона «Юных пионеров» ползет двенадцатый или первый.
Потом, сойдя с троллейбуса чуть не доезжая до Моссовета, глядишь налево, машешь рукой Юрию Долгорукому, поворачиваешься, идешь пять шагов назад и ныряешь в арку дома номер пятнадцать по улице Горького. Там – улица Станиславского, теперь снова Леонтьевский переулок. Еще минут пять пешком – и вот она, знаменитая школа № 31.
Это была очень престижная школа. Там учились сплошные дети артистов и поэтов. Дети министров учились в школе № 20, во Вспольном переулке. Была отдельная гордость – наша школа не просто престижная, но и вот такая, литературно-театрально-художественная, а вовсе не номенклатурная.
Вера – как и Соседская Девочка – этой школе не подходили по району. Было тогда такое правило – а может, и сейчас есть, у Веры детей не было, откуда ей знать. В общем, они не подходили по району, – но мама Соседской Девочки устроила туда свою дочку. У них была знаменитая фамилия. Покойный дедушка Соседской Девочки был известный писатель. Написал всего одну книгу, но зато она всё время переиздавалась, по ней снимались фильмы и ставились спектакли и всякие радиопостановки – в общем, эту фамилию знали буквально все. И Вера, и ее мама, и соседи, и вообще вся страна. Поэтому маме Соседской Девочки ничего не стоило, красиво нарядившись, пойти к директору школы с подарочным изданием дедушкиной книжки, и всё в порядке.
– А я? – спросила Вера у мамы.
– И ты! – сказала мама.
Они жили без папы уже много лет. В точно такой же квартире, что Соседская Девочка со своими родителями. Им было даже лучше – три комнаты на двоих: мамина, Верина и гостиная, а у тех – гостиная, спальня и детская. Тоже неплохо, но чуточку теснее. Хотя, конечно, они жили интереснее. К ним часто приходили гости, тоже известные люди, которых Вера с мамой видели по телевизору. Иногда приходили иностранцы. Однажды Вера поднималась с ними в лифте: мама Соседской Девочки разговаривала по-французски с какой-то теткой в холщовых брюках и кедах.
Вера завидовала Соседской Девочке, хотя они слегка дружили. И вот теперь, значит, она пойдет в эту знаменитую тридцать первую школу, в самом центре Москвы, а Вера – по району. В обыкновенную.
– А как же я? – спросила Вера и заплакала.
– И ты тоже! – грозно сказала мама.
Они жили без папы, но папа у них был, хотя не появлялся. Он присылал подарки и деньги передавал, как позже узнала Вера. Папа – это были тяжелые картонные коробки, которые приносил и громко ставил на пол в прихожей дяденька-шофер. В этих коробках была разная вкусная еда, которой в магазинах не было. Например, импортная ветчина в жестяных банках. Мама позвонила папе. Был апрель, уже прошли все сроки, когда детей записывали в школу. Но ничего. Папа проникся важностью момента. Назавтра во двор школы пришли рабочие с отбойными молотками, стали вскрывать асфальт и отключили школу от электричества: авария на соседнем участке. После отчаянных блужданий по коридорам районной власти директор дозвонился до начальника ремонтного треста – который совершенно случайно оказался Вериным папой. Он пообещал ускорить работу, но тут есть одна очень способная, очень хорошая девочка… Конечно, Вера всё это узнала потом, в десятом классе.