«Вот что странно, — думает между тем Райан. — Когда встречаешь необыкновенную красоту, то всегда думаешь о ней как о чем-то потустороннем, но в этом человеке я вижу нечто прямо противоположное. Меня влечет к нему потому, что он на „ты“ с этим миром, он в нем полностью в своей тарелке. Он не ангел; он курит и пьет, у него похабный смех, и все же в нем есть нечто настолько непознаваемое и необъятное, что не оторваться».
Погоня
Что-то очень странное происходит с Райаном, и он это знает. Это похоже на любовь, но вряд ли может быть ею. Он гонит прочь слово «одержимость», но чем больше он видит, тем больше ему хочется увидеть, а когда красивых мужчин не оказывается поблизости, он чувствует себя потерянным и как бы не совсем живым.
«Харизма» означает «дар божественной благодати», и это именно то, чем обладают они, красивые мужчины, некое соединение, которое начинает работать, стоит им войти в комнату; возможно, это не сексуальное влечение, но нечто, возбуждающее Райана не меньше, вызывая у него при этом чувство дискомфорта. Он изыскивает предлоги, чтобы все время оказываться подле них, — в барах и ресторанах к востоку к авеню Жан Медсан. Он начинает врать Лэйни о том, где проводит время, и как-то раз натыкается на Лекса, но тот, видимо, решает молчать.
Каждая новая встреча с ними продолжает менять Райана. Он начинает чувствовать отвращение к себе за то, как он вел себя с девушками в прошлом, словно простая близость к этим полубогам делает его лучше.
И в то же время это наркотик. Каждый раз, повстречав их лидера, ему хочется большего. В переполненных барах вянущего лета он нередко оказывается прижатым к нему едва ли не вплотную, и все же этого недостаточно. Он пытается расслышать, о чем говорят друг с другом красивые мужчины, но не может разобрать слов. И вот как-то вечером, когда Лэйни остается дома с простудой, двое мужчин оказываются буквально притертыми друг к другу в толпе в одном захудалом баре позади цветочного рынка. Райан впервые видит его одного, без друзей. Он поднимает глаза и встречает взгляд, такой же пристальный, как и его собственный.
И тут его словно ударяет током.
Райан ходил в католическую школу, окончив которую, остался с клубком сомнений и подозрений вместо веры, которые так и не попытался прояснить потом, но этот мужчина прижал его сейчас к своему сердцу, он пил его дыхание с полуоткрытых губ, вобрал его в себя и вернул вселенной в акте столь извращенно-религиозном, что Райан едва не упал в обморок. Он трясет головой, словно надеясь избавиться от воцарившегося в ней тумана, но ощущение только нарастает. Мужчина смотрит на него. И он как будто не полностью занимает то место, на котором стоит. Его контуры слегка размыты, они дрожат в мареве темной материи.
Не отрывая от Райана взгляда, мужчина делает шаг к двери, и Райан вынужден последовать за ним.
Снаружи легкий дождь золотится в квадратах желтого света. В полном молчании они идут по перетекающим друг в друга переулкам Старого Города. Райан идет на шаг позади, зная, что прошел бы сейчас сквозь огонь, лишь бы сохранить столь близкую дистанцию. Он видит, как встречные расступаются перед ними, словно зрелище их двоих потрясает глубинные устои бытия. Они достигают площади Сент Репарат и ныряют в здание церкви. Там, в сером прохладном пространстве, Райан окончательно перестает различать шумы и звуки города. Под старой деревянной кровлей церкви, под пустынным кораблем ее свода тот, по чьим стопам он пришел сюда, останавливается и медленно поворачивается к нему лицом. Он смотрит, а Райан подходит все ближе и ближе.
Признание
Вдруг Райана наполняет ужас. Он не может постичь, зачем он здесь. Ему кажется, что, придя сюда, он совершил поступок столь же бессмысленный и опасный, как если бы похлопал Смерть по плечу. Человек, за которым он шел, смотрит на него с загадочной, безмолвной невыразительностью. Их лица освещает тусклый свет лампад, висящих на равном расстоянии вдоль прохода.
Райан делает еще шаг вперед, так что теперь они оказываются на расстоянии вытянутой руки друг от друга.
— Меня зовут Фосфор, — говорит мужчина на чистом, но странно взвешенном английском. — Ты не должен прикасаться ко мне. Но ты можешь ответить на один мой вопрос.
Райан останавливается и ждет, пока Фосфор, светоносный, утренняя звезда, вытряхивает из пачки сигарету и прикуривает, от чего его мокрое лицо на мгновение вспыхивает золотом.
— Зачем ты здесь?
— Я не знаю.
— Подумай как следует, прежде чем снова дать ответ. Я должен спросить тебя снова. Зачем ты здесь?
— Потому что я люблю тебя. — Райан не верит собственным ушам, ему хочется взять свои слова обратно, но поздно.
— Ты же не знаешь, кто я.
— Мне и не нужно. Я знаю свои чувства.
— Это опасно для тебя.
— Мне без разницы.
— Ты понимаешь, что я такое.
— Думаю, что да.
— И тебе не страшно.
— Нет.
Быть может, Райана подводит воображение, но ему кажется, что губы прекрасного пришельца движутся не в такт его словам, как в плохо дублированном фильме. Слова Фосфора гремят в мозгу Райана, дезориентируя его.
— А зачем ты здесь? — отвечает Райан вопросом на вопрос.
Фосфор вздыхает:
— Мы бунтари. Мы считаем, что людям надо сказать. Возможно, нас накажут, когда мы вернемся.
— Что сказать?
— Что вас уже не спасти.
Райан тычет себя указательным пальцем в грудь и озирается.
— Ты думаешь, я этого хочу? Спасения?
— Я говорю не о тебе. Я говорю о мире. Вы распадетесь на атомы, и очень скоро. Все люди на свете. Как, по-твоему, если вы узнаете об этом, вам будет легче?
Райан не может собраться с ответом. Он не рассчитывал на то, что ему придется вести метафизические дебаты во французской церкви. В его голове проносится мысль о том, что человек, в которого он влюбился, может быть просто псих, или обдолбанный, еще один красивый отморозок, который видел слишком много поздних ночей. Но Райану нужна вера. И он ищет ответы. Это в природе человека — искать решения.
— Так ты говоришь, что мир скоро кончится? Нет, мне не стало бы легче, если бы я знал, как именно это произойдет, но это помогло бы мне измениться.
— А ты хочешь измениться.
— Да.
— Почему?
— Потому что я себе не нравлюсь. Я сбился с пути. Как почти все мы.
— Тогда иди ко мне. — И Фосфор раскрывает ему свои объятия.
Видение
Его поза вселяет в Райана беспокойство, напоминая ему о гиперреалистической скульптуре Христа в человеческий рост, которая стояла в часовне его школы. И все же он без малейшего колебания делает шаг прямо в объятия своего ангела и чувствует, как его теплые руки, словно крылья, смыкаются вокруг его плеч.
Фосфор отбрасывает сигарету, делает выдох и крепко целует Райана прямо в рот. Его поступок должен казаться святотатством, но он ощущается как нечто прямо противоположное.
Рот Райана наполняется расплавленным дождем, который захлестывает его горло и стекает дальше, в грудь, от чего его душу охватывает пламя.
Серые стены церкви рушатся, и он видит. Видит по-настоящему.
Все начнется ровно через шесть недель после этой ночи. Будущее разворачивается перед ним сверкающими вспышками, которые слепят глаза.
Огромная бомба взрывается на нефтяном месторождении в Сибири.
Русские уничтожают главный суннитский храм на Среднем Востоке.
Саудовская Аравия погружается в пламя гражданской войны.
Нефтепроводы перерезаны. Войска больше не в состоянии сдерживать толпы.
Без нефти прекращается подача электричества, а без электричества — подача воды. Америка пытается заключить новые союзы, но терпит провал. Китаю больше не нужна ее помощь. Пожилые люди орут друг на друга, разделенные огромными столами для переговоров. Толпы людей мечутся, словно стада перепуганных животных. Здания рушатся. Запад остается без защиты и рассыпается, как карточный дом.
Конец наступает с неприличной быстротой, но страдания растягиваются на годы. Кадры катаклизмов крутятся в мареве пикселей, закольцованные на умирающих телеэкранах мира. Будущее вопит, затем голодает, затем скулит, затем истаивает в беззвучную боль, которая превращает всех сначала в животных, потом в насекомых, потом в микробов.
Решение
Райан вырывается из объятий и размыкает цепь. Стены церкви возвращаются на место. Он моргает, стараясь сфокусировать взгляд.
— Вот, значит, зачем вы здесь, — говорит он, с трудом шевеля губами, как пьяный. — Вы знаете о том, что будет. И вы испытываете нас, чтобы понять, надо ли и нам тоже знать.
— Мы здесь, чтобы помочь. Ты должен мне сказать. Решение за тобой.
— Скольких еще вы спрашивали?
— Мы спрашиваем только тех, кто видит в нас то, что мы есть. Тех, кого влечет к нам вопреки их собственной природе. Нам надо знать, как вы хотите выжить, с этим ужасным знанием или без него.
— Если все исчезнет всего за несколько проходов солнца по небу, — отвечает Райан, — то я хочу бодрствовать, а не спать. Если мне не суждено выжить, то я хочу жить. Пожалуйста, не отнимай у меня эту память. Оставь ее со мной.
— Как хочешь. — Ангел Фосфор хватает его за волосы и впивается в его губы в порочном поцелуе, и на этот раз он чувствует, как что-то точно воскресает внутри его, разжигает в нем огонь жизни, и хотя он замерз в сумеречной церкви и весь дрожит, каждая жилка его тела поет от переполняющей ее энергии.
Фосфор отпускает его и пристально вглядывается в его лицо, запоминая.
— Я должен сказать тебе, что все смертные, которым мы задавали этот вопрос, были одного с тобой мнения, — говорит он. — Ты последний, с кем мы говорили. Мы, семеро, не ошиблись, придя сюда, не ошиблись, что задали вопросы. Вернувшись, мы поручим себя милосердию наших старейшин и представим им доказательства вашей силы. Если наше заступничество будет иметь успех, то мы уничтожим ваш мир за секунды до того, как вы сами его разрушите, он сгорит во внезапной вспышке, столь гро