Помимо кар, были ещё и награды. Деньги, пожалования, новые чины – всё дождём пролилось на спасителей императора. Кея я попутно обрадовала известием, что его отец одобрил планы его женитьбы – письмо цзяранского князя, несмотря на достаточно формальный тон, показалось мне интересным, и я решила, что переписку можно будет продолжить не только из соображений государственной выгоды. Яо Фань попросил о реабилитации своего казнённого отца и умершей в рабстве матери, что давало возможность перенести их останки с позорного для благородных людей кладбища для простолюдинов на семейное, изготовить поминальные таблички и открыто справлять поминальные обряды. Вообще-то его родителя казнили за дело, но я разрешила – что уж там, тем более что сыновья любовь и почтительность с любой точки зрения добавляли мальчику плюсик в карму. Шэн Мий попросил за своего родственника, который служил в провинциальном учреждении, и, по словам моего евнуха, его там затирали. Правда, ознакомившись с характеристикой незадачливого служащего, я заподозрила, что несправедливость тут была ни при чём. Пришлось поломать голову, какая должность будет достаточно престижной и хлебной, чтобы удовлетворить господина Шэна и его родича, и в то же время такой, чтобы эта ленивая бездарь не принесла на ней существенного вреда. Нужно было назначить опекунов детям сановника Цзаю, нужно было определить места ссылок для родичей казнённых… В общем, дел хватало.
Тревожили меня и мальчики. Ючжитар вытребовал себе в товарищи Яо Фаня, поселив его в своей спальне, начал спать со светом и сам каждый вечер проверял караулы в своих покоях. Но боялся он, в отличие от Шэйрена, не выдуманных чудовищ, а вполне реальных заговорщиков. Ещё он повадился спрашивать, поймали и казнили ли вана Лэя, но тот оставался неуловим, что не добавляло моему сыну спокойствия. Шэйрен вроде держался, Лиутар я объяснила, что ей ничего и не грозило, потому что она девочка, и старшая вроде бы поверила – всё же в женском бесправии есть свои плюсы. И всё равно я с тревогой думала, какой след на детской психике должны были оставить сцены боя и убийств, свидетелями которых они стали. Никакого лекарства у меня не было, оставалось уповать лишь на время и на крепость и гибкость детских душ. Тревожил меня и Яо Фань – если остальные лишь смотрели, то он-то убил сам! Но юный телохранитель скакал козликом и своим участием в потасовке со смертельным исходом откровенно гордился. В конце концов, он же и собирался стать воином, а значит, должен был пройти через это рано или поздно. Конечно, я бы предпочла, чтобы опыт своего первого боя он пережил попозже, годика хотя бы на два, но кто ж меня спрашивал.
В остальном же при дворе воцарились тишь да гладь, божья благодать. Происшедшее достаточно напугало моих придворных, чтобы хотя бы временно примирить их с моей персоной. Советники сделались на диво покладисты, вот всегда бы так! Решив ковать железо, пока горячо, я таки протолкнула разрешение на учреждение пусть государственной, но не тайной типографии и решилась преступить к реализации ещё одного замысла, который вынашивала уже довольно давно, но колебалась, понимая, какие бои придётся выдержать с этими благонамеренными ревнителями старины.
Именно ретроградство сановников и злило меня больше всего, доводя порой чуть не до поросячьего визга. Они были готовы зарубить на корню любое начинание только потому, что предки этого не делали, и сколько ни объясняй им разумность и необходимость любого новшества, всё как об стенку горох. Ну почему нельзя учредить морскую пехоту, приучив солдат драться на палубах – что, будет лучше, если наши торговые суда будут грабить подчистую? И Торговое управление учредить бы не помешало, но нет, упёрлись – раз предки обходились Управлением малых припасов с их Отделами рынков внешней торговли, то и мы должны, а что товарооборот возрос в обе стороны и старая структура уже просто не справляется, так это мелочи жизни. Ну почему нельзя позволить тем простолюдинам, что побогаче, откупаться от трудовой повинности? Да, это не очень честно по отношению к тем, кто беднее, зато в казну текут живые деньги, на которые можно, если возникает необходимость что-то починить или построить в разгар полевых работ, нанять рабочих, а не сгонять крестьян с полей. Наёмные же рабочие, как показывает практика, работают куда быстрее и продуктивнее подневольных. Но нет – раз во времена древних мудрых царей такого не было, значит и у нас быть не должно. Не станешь же доказывать, что пресловутые цари жили, скорее всего, первобытнообщинным строем, или чем-то к нему близким, пробавлялись натуральным хозяйством и денег в руках не держали, потому что их ещё не изобрели.
Порой я, наслушавшись своих советников, чувствовала себя какой-то революционеркой, пытающейся разрушить до основанья весь привычный мир, хотя на самом деле ничего такого революционного я не делала. Да я даже на рабство не покушалась, хотя руки так и чесались! Особенно когда мне докладывали, что мой канцлер убил очередного раба, чрезмерно увлёкшись наказанием. В его поместье люди то и дело гибли, и справедливости ради, закон не оставлял это совсем уж безнаказанным – казнить тут могло только государство, и раб, в отличие от знакомого мне классического греко-римского рабовладения, всё же не считался говорящей вещью, находящейся в полной власти своего господина. Однако наказание за убийство раба по сравнению с карой за убийство свободного было мягким, а чиновники и благородные и вовсе могли от него откупиться, пусть даже и солидной суммой штрафа. Но для такого богача, как канцлер, совсем не обременительной. Он убивал и платил. Снова убивал и снова платил. И ничего я с ним поделать не могла. Даже отправить в отставку – канцлером он был очень толковым и свои обязанности выполнял безупречно. Как чиновника я его ценила.
Как же я теперь понимала тиранов, сосредотачивавших всю власть в своих руках! Так и хотелось разогнать этих замшелых советничков и начать принимать все решения единолично. Ну, ладно, с небольшой группой помощников. Потому что кружок единомышленников у меня всё же сложился. Да, друзья Тайрена во главе с Кеем по-прежнему были за меня, и пусть иногда и они удивлялись и сомневались, всё же дух вольнодумия и перемен, присущий недолгому правлению моего мужа, из них не выветрился. Но были и другие – те, что сумели обратить моё внимание на себя уже после его смерти. И те, кто поддерживал меня просто потому, что слишком многое терял в случае моего падения – а значит иного выбора у них просто не было.
Впрочем, тот, с кем я собралась обсудить задуманное мной дело, был из числа людей, служивших не из страха или выгоды, а за идею. Тами Суад был настоятелем столичного храма Небесного императора, а до того возглавлял тот самый монастырь Цветущего Леса, где доживал свои последние годы Иочжун. После похорон Тайрен пригласил достопочтенного Тами в столицу, и тот согласился, но, как выяснилось, вовсе не из тщеславия и не ради денег. В первый же месяц моего регентства мне на стол лёг подробный, обстоятельный, я бы даже сказала, где-то занудный трактат его авторства о пользе всеобщей грамотности. К трактату прилагался столь же подробно и обстоятельно разработанный план создания школ для простолюдинов. Сперва – в крупных городах и при больших монастырях, потом – в городках помельче, а потом, если всё пойдёт как задумывалось, и про сельские школы можно будет подумать. Причём, что особенно приятно, денег из казны Тами Суад на свою задумку не клянчил, школы по его мысли должны были существовать на самообеспечении. Самое базовое образование, собственно, чтение, письмо и счёт, должно быть бесплатным, а, следовательно, доступным и беднякам. Деньги будут вносить те, кто захочет изучения наук более углублённого.
Нужно ли говорить, что мы с ним быстро нашли общий язык? Но поскольку мы оба согласились, что чиновникам мысль сделал грамотным и последнего крестьянина не понравится, то было решено, что достопочтенный начнёт действовать как частное лицо. Он просто откроет школу при храме – такое делалось и раньше, но храмы и монастыри обучали будущих священников и монахов, а настоятель Тами сделает своё заведение общедоступным. Но это его личное дело – кого он хочет обучать, учитель свободен в выборе учеников, и если ему пришла в голову блажь поучить мальчика из семьи горшечника или грузчика, то окружающие пожмут плечами и решат, что всяк волен сходить с ума по-своему. И если его ученики в свою очередь захотят открыть собственные школы, то и в этом нет причин отказать. Чиновники забьют тревогу, когда явление станет массовым, но мы надеялись к тому времени иметь уже действующую сеть образовательных учреждений, достаточно прочную и продуктивную, чтобы заставить этих ревнителей традиций смириться с уже существующим положением вещей.
Так что от меня требовалось лишь создать режим наибольшего благоприятствования. Правда, я подозревала, что без государственных дотаций всё равно обойтись не удастся, но ради благого дела была готова средства изыскать. Вон, господин О, вернее, конечно, его подчинённые уже грабанули кого-то в Восточном море и часть добычи, как и обещали, прислали мне. Награбленное, говорят, счастья не приносит, вот и не стану за него цепляться, отдам нуждающимся – достопочтенному Тами и его сотрудникам.
Моё же нынешнее предложение настоятель выслушал молча, и ещё некоторое время молчал, поглаживая бородку.
– Это… смело, ваше величество, – наконец сказал он. – Боюсь, благородные мужи не захотят ронять камень себе же на ногу. Вам будет не просто воплотить задуманное.
– Но надо же что-то делать, – возразила я. – Достопочтенный, вы общались с людьми, путешествуя в молодости по всей империи. Скажите, мне вообще имеет смысл начинать? Найдётся ли среди простолюдинов достаточно образованных людей, чтобы дать им чиновнические должности?
– Найтись-то найдутся, хоть и немного. Тяга к знаниям, по моим наблюдениям, куда более распространена, чем это принято думать. И если мне удастся одобренное милостью вашего величества, таких станет ещё больше. Но, боюсь, придётся потрудиться, чтобы найти журавлей среди куриных стай.