Я снова глянула на ни в чём не повинную картину, как на личного врага, и уселась за стол. Переживания переживаниями, а документы сами себя не прочтут.
В колыбельке мирно посапывала девятимесячная девочка. На днях у Хиотар прорезались первые зубки, и она задала жару присматривавшим за ней женщинам, так что теперь все дышали через раз, опасаясь разбудить наконец-то спокойно спящее чудо. Я осторожно коснулась губами лобика моей младшей дочери. Когда повитуха сказала, что родилась девочка, моей первой мыслью было «Тайрен бы огорчился». Он-то по своему обыкновению ждал сына. Имя малышке мне пришлось давать самой, и я назвала её Небесный цветок.
Увы, в полной мере насладиться радостью материнства мне теперь было не дано. Первое время дочку регулярно приносили ко мне кормить, но подстраивать моё расписание под потребности ребёнка оказалось слишком сложно. Промучившись пару месяцев, я сдалась и приказала найти Хиотар кормилицу. Теперь мне не было нужды прерывать совещания и аудиенции ради малышки, вот только видеть её я практически перестала, ибо когда я всё-таки вырывалась её навестить, Хиотар либо уже спала, либо капризничала, противясь попыткам няни её укачать. Оставалось довольствоваться ежедневными подробными докладами:
– Сегодня её высочество почти час провела в ванне, не желая вылезать. Смеялась, плескалась водой и кусала деревянную уточку. Кушала хорошо, спала два раза по половине часа. Опрелость уже почти прошла, мажем каждый раз этой новой мазью, помогает.
– Замечательно, – кивнула я. – С животиком проблем нет?
– Хвала Небесам, всё благополучно. Мы молились Чадоподательнице, и вот уже целый месяц не было вздутий, и её высочество хорошо какает…
Я снова покивала, хотя в божественную помощь до сих пор верила плохо. Но, может, и правда сделать вклад? В столичный храм, и в мой, тот самый, что был построен по обету в честь рождения Шэйрена. Вреда точно не будет, а лишний раз продемонстрировать благочестие даже полезно.
Остальные дети тоже спали. Сопел набегавшийся сегодня Ючжитар, Шэйрен свернулся клубком под одеялом, так что его и не сразу было видно. Лиутар спрятала что-то под подушку, кажется, куклу. Я улыбнулась, вспомнив, как на Новый год подарила ей ослика, и Ючжитар, завистливо сопя, сообщил, что мужчинам ослы не нужны, у них с Шэйреном будет по коню. Потому что папа обещал. Шэйрен мрачно напомнил, что отец-государь уже умер, но я заверила, что у них, когда они вырастут, будет много лошадей.
Смерть отца дети пережили довольно спокойно. Лиутар, его почти и не знавшая, явно досадовала, что снова придётся отстаивать на коленях. Шэйрен – я иногда почти забывала, что он приходился Тайрену не сыном, а братом – только уточнил, кто теперь император, Ючжитар? И мы останемся во дворце, а не уедем в монастырь, как тётушки Шэйн и Чжан? В остальном он тоже не высказал особенного огорчения, и если и переживал, то скорее от разлуки с тётушками. А вот Ючжитар потом ещё долго спрашивал меня, когда же вернётся папа, заставляя снова и снова повторять, что этого не будет. Тайрена после нескольких недель пути хоронили в закрытом гробу, потому тела отца он не видел, и, кажется, так толком и не поверил в его смерть. Плачущим сынишку я, правда, тоже не видела, но я в те дни его вообще почти не видела, будучи, как положено примерной вдове, занятой оплакиванием супруга и бдением у его гроба. Рабочий стол стоял в том же покое, бесконечные бумаги на нём пропитывались вездесущим запахом погребальных благовоний. Как я ухитрилась пережить то время, не слечь с нервным срывом и даже не испортить молоко – сама не понимаю.
Хорошо, что не приходилось держать всё в себе, как это обычно бывает в придворной жизни. Плакать было можно, плакать было нужно. Подготовка к погребению затянулась – пришлось ждать, пока ударными темпами достроят только-только начатую императорскую гробницу. Тайрен удовольствовался куда более скромной отделкой своего последнего пристанища, чем его отец. Но вот наконец таблички с его посмертным именем Уэн-ди были помещены в храм Лучезарной гробницы и Императорское Святилище Предков, и жизнь вошла в русло обыденности. И всё равно то и дело что-то напоминало о нём. В первые месяцы мне иногда казалось, что я узнаю его среди спешащих придворных или даже евнухов, хотя там не было никого настолько похожего. Не переживи я что-то подобное в подростковом возрасте после смерти бабушки Веры, решила бы, что схожу с ума.
Но хорошо, что я переехала в Западный дворец. В Полудне воспоминаний было бы ещё больше.
В моих покоях было тихо. Служанки помогли мне раздеться, после чего я отослала их и вытащила из книжного стеллажа тонкую книжицу голубоватом переплёте. Первое, что я сделала, когда глубокий траур кончился и стало возможно не просто следить за текучкой, а издавать новые распоряжения, это приказала позвать учёных из Института Распространения словесности и Академии дворца, чтобы дать им приказ: собрать все когда-либо записанные стихи его покойного величества и издать их одним сборником. Львиная доля тайреновых стихов хранилась у меня, но учёные и архивисты, перерыв впечатляющие залежи бумаг, благо в архивах ничего просто так не выбрасывалось, а, напротив, аккуратно учитывалось, наскребли ещё с дюжину стихотворений. И всё равно их было до обидного мало. Ценить свой поэтический дар мой муж так и не научился.
– Мы сразу же дадим задание переписчикам, – уверили меня. – Всё будет готово в ближайшие дни. Тридцати экземпляров хватит?
Огромный тираж для рукописных книг, вздохнула про себя я. Да и зачем больше? Всё равно читать тут может главным образом верхушка: чиновничество, аристократия, купечество, учёные мужи. Не так уж мало, но в размерах страны хорошо если десяток процентов наберётся. Сложность освоения грамоты, дороговизна образования и книг не способствовали распространению просвещения. Эти тридцать экземпляров пойдут в дворцовую библиотеку и в собрания императорских резиденций, возможно, в крупные храмы и монастыри. Остальные книгочеи, желающие иметь у себя императорскую поэзию, закажут её своим переписчикам. Для распространения книг в массы они должны стать доступнее по цене и массовости изготовления. Бумага тут уже есть, вот изобретут книгопечатание…
Стоп. А зачем ждать милостей от природы? Почему бы не изобрести велосипед? До сих пор я не пыталась прогрессорствовать в техническом смысле, если не считать робких попыток внедрить вязание, так и заглохших, когда мне стало не хватать времени. В первую очередь потому, что, будучи сугубым гуманитарием, просто не знала, что такого полезного сюда можно привнести. Но тут-то особой подкованности и не надо, для начала хватит и моих знаний о самодельных печатных прессах у реконструкторов, а дальше, методом проб и ошибок дойдём и до печатного станка.
– Господа сановники, у меня появилась идея.
И что ж вы думаете? Они оказались против!
Я в лёгком обалдении смотрела на местных интеллектуалов, совершенно серьёзно доказывавших мне, что массовое распространение книг ничего хорошего не принесёт. Будучи дочерью просвещённого двадцать первого века, происходящей из достаточно интеллигентной семьи, я привыкла думать, что знания – это однозначно хорошо. Люди моего мира, в том числе и моего окружения, если и жаловались по поводу культурной жизни, то это были жалобы на то, что молодёжь перестала читать, что умную книгу не издашь, потому что издательства ориентированы на ширпотреб, что ЕГЭ убивает образование… Короче, осуждался упадок, но отнюдь не подъём. И, попав сюда, я до сих пор не видела ничего, что свидетельствовало бы о кардинальной разнице в отношении к учёности. Наоборот, образование превозносилось, верность и уважение к учителю могли уступать разве что верности и уважению к отцу, учёные были почитаемыми людьми… Но я могла бы сообразить и сама: знание здесь, как и многое другое, предназначалось исключительно для людей благородных. Для элиты. А простонародью оно было излишне и даже вредно.
– Ваше величество, разве можно позволить невеждам читать что попало? А тем более – издавать что попало? Благородные мужи постигают знания при помощи мудрых учителей, которые разъясняют все непонятные и спорные места – и то возникают споры и расхождения мнений! А если каждый получит возможность рассуждать на учёные темы и распространять свои фантазии и порождения своего невежественного ума, кто знает, какие ереси и суеверия разойдутся и закрепятся в народе! Нет, ваше величество, бесконтрольно увеличивать количество книг никак нельзя.
Ну да, ну да, а тьма невежества распространению суеверий ну никак не способствует. Однако возразить я не успела.
– Ваше величество, разве сохранится уважение к книге и письменному слову, если книги можно будет штамповать десятками и сотнями за раз? – подхватил товарищ первого оратора. – Сейчас это труд, в который вложена душа стольких людей, создание книг – это искусство. А что будет, если это труд обесценится? Нельзя ткать шёлк как дерюгу!
– Ваше величество, если книги станут настолько доступны, что их сможет купить даже ремесленник или крестьянин, они станут слишком большим соблазном для простого люда. Вместо того, чтобы заниматься своими делами, все захотят учиться читать, будут искать учителей в мечтах сделаться учёными или чиновниками, растратят на это свои средства, пока их поля будут простаивать впусте, а ремесленные инструменты покрываться пылью. Какого же тогда порядка и благоденствия ждать в империи?
Я настолько растерялась, что в тот раз даже не нашлась, что ответить. Однако сдаваться и отказываться от своего намерения я тоже не собиралась. В следующий раз я встретилась с ними уже подготовленной и первым делом завела разговор о временах Великой империи. О том, как Великий император преследовал осуждавших его философов и мыслителей и жёг их книги. А потом, когда Великая империя заполыхала и её столицу повстанцы сравняли с землёй, исчезла и легендарная библиотека, в которую, по слухам, свозили книги со всех покорённых царств. Сколько тогда знаний было утеряно! Что-то потом удалось восстановить, что-то так и пропало, от чего-то остались обрывочки. Ну разве это не прискорбно? Учёные согласились, что да, это действительно прискорбно. А ведь бесценные труды продолжают пропадать, добавила я. Если, не дай Небо, сгорит дворцовая библиотека, какой невосполнимой утратой это будет! Подозрительно поглядывавшие на меня мужи согласились и в этот раз. А вот теперь представьте себе, если этих книг будет много. Буквально в каждом городе, в каждом хорошем доме. Тогда уничтожить все до единой будет куда труднее. Мои оппоненты, уже, безусловно, понявшие, куда я клоню, возразили, что книги, потребные для базового и даже расширенного образования и так есть в каждом хорошем доме, а ценность всех остальных надо ещё проверять и утверждать. А когда она подтвердится, привлечь переписчиков. Их труд, конечно, долог, но ничего непосильного в нём нет. И эти богомерзкие печатные прессы вовсе не нужны. Однако у меня уже был готов другой аргумент. Переписчики люди, и им свойственно ошибаться. Ведь Академия дворца для того и нужна, чтобы сверять тексты, выправлять и восстанавливать их в первозданном виде, и работы с годами не убывает. Так не проще и надёжнее ли будет вырезать один раз текст на дереве, металле, камне – и хранить так, допечатывая по мере необходимости? Тогда вероятность ошибки будет сведена к минимуму.