– Матушка, мы пойдём на похороны бабушки? – спросила Хиотар, любопытно поблёскивая глазками. Для неё похороны были необычным приключением, да и бабушку она, в отличие от старших, встречала лишь несколько раз.
– Нет, мы просто выйдем на ворота, когда бабушку провезут мимо, и проводим её, – вместо меня объяснила подкованная Лиутар.
– Почему?
– Потому что бабушка по матери – родственница четвёртой степени. Таких в императорской семье положено оплакивать только один раз.
– Но ты же с Ючжитаром и Шэйреном ездила к бабушке и дедушке в первый день!
– Это потому, что мы большие. А ты маленькая.
Хиотар обиженно надула губы. Я рассеянно потрепала её по голове, мои мысли, признаться, уже были заняты другими делами.
Параллельно этим хлопотам я таки подписала указ о создании регулярной почтовой службы – пока между крупными городами. Чиновники рассчитали примерную сетку тарифов на письма и посылки, чтобы дело было окупаемым, я ещё убавила – посидит пока почта и на дотациях, ни к чему отпугивать потенциальных пользователей высокими ценами. В остальном я постаралась скопировать известное мне по Земле – расписание почтовых дней и доставку писем на почтовые станции, благо те есть и в самых удалённых уголках империи. Платить должен отправитель в зависимости от дальности отправки, а также веса и объёма, если речь идёт о посылке. Только вместо марок ставились привычные местным печати, заодно заменившие и индексы – каждой станции в каждой местности была присвоена своя печать.
Жизнь текла своим чередом. Князь Цзярана, отец Кея, с которым я продолжала поддерживать переписку, сообщил, что южане вновь начали набеги на его границы – не слишком пока решительно, явно прощупывая оборону княжества. Кроме того, послы Южной империи зачастили в горы, пытаясь завести друзей среди горных царьков, но тут не дремала разведка самого князя, а поскольку Гюэ Чжиана в горах знали и уважали, и не только как врага – среди тамошних вождей у него были друзья и даже один побратим – то успеха южане пока не добились. Кей, в свою очередь получавший известия от отца, согласился со мной, что, похоже, Южная империя пытается сделать то же, что и я со степняками: найти союзников, которые оттянут на себя часть врагов.
– Кстати, купеческий караван с нашим человеком уже выехал, первые известия, наверное, будут к весне.
– Очень хорошо, – отозвалась я, рассеянно вертя в руках кисть для письма. Войны на два фронта хотелось бы избежать, а что война будет, и не одна, сомневаться не приходилось. Этой осенью ко мне приезжал ещё один посланец от южного собрата, хотя и без помпы, с сугубо деловым визитом. Император Ши Цинъяу гневно требовал, чтобы я угомонила своих пиратов, нападающих на его прибрежные селения. Я в ответ злорадно напомнила ему, что море велико, и пираты могут быть чьи угодно, с чего это они вдруг мои? Доказать, что я вру, будет проблематично, ведь в набегах на побережье участвовали наёмники, а военный флот вступал в бой лишь при угрозе нашим кораблям. Не только царственный собрат Цинъяу, я тоже отлично научилась держать один глаз открытым, а другой закрытым, вроде как не имея прямого отношения к разбою, но пользуясь его плодами.
Словом, дискуссия при дворе состоялась только в начале зимы. Почтенные учёные собрались в тронном зале дворца Согласия Неба и Земли, использовавшегося в самых торжественных случаях. Противники и сторонники нововведения расселись по разные стороны зала, и, надо сказать, что ряды противников выглядели куда внушительнее. Но сторонники держались стойко. Аргументы и контраргументы звучали один за одним, напомнив мне карточную игру, в которой игроки по кругу выкладывают на стол карты так, чтобы они перекрывали одна другую, и, надо сказать, не все доводы противников реформы даже на мой пристрастный взгляд выглядели несостоятельной чушью. Мне и всем присутствующим напомнили, как много значит, как сказали бы в моём мире, среда, в которой растёт и воспитывается будущий государственный деятель, и что изучение текстов – ещё далеко не всё, нужен наглядный пример. Какой пример бескорыстного служения вплоть до полного самоотречения может дать крестьянин, ремесленник или торговец? Другой оратор, несколько противореча первому, но тоже здраво напомнил, что бескорыстие и щедрость, столь желательные у чиновников, чаще всего бывают следствием не столько чувства долга, сколько достатка. Человек, не привыкший к благам как к чему-то само собой разумеющемуся, будет вести себя как голодный, дорвавшийся до еды и пытающийся набить брюхо здесь и сейчас, потому что счастье в любой момент может изменить. Посмотрите на семьи О и Цуми, которых сделали чиновниками, ведающими солью и железом – насколько они обогатились, и сколько своих родичей на разные посты пристроили? Я поморщилась, но в данном случае возразить было нечего – действительно, стремление хапнуть побольше и всюду пролезь без мыла этим кланам было свойственно. Но ведь и пользу они приносят немалую!
Сторонники общих экзаменов, среди которых был и человек, найденный упомянутыми семьями О и Цуми, возражали, что воров и мздоимцев и среди благородных людей хватает – вспомнить недавние расследования в округе Лимису. И никакой прирождённый достаток, равно как и личный пример, увы, не гарантия. Зато взгляните на солдат: они идут в бой за империю, зная, что могут погибнуть, а если и останутся живы, то зачастую не получают никаких наград, кроме увечий. Но ведь идут, хотя происхождения самого простого – это ли не доказательство преданности и чувства долга! Противники тут же принялись возражать, что это, мол, совсем другое дело, что у черни в крови подчинение, и дискуссия едва не погрязла во взаимных придирках и цепляниях к словам. Я краем глаза поглядывала на Ючжитара, который настоял на том, чтобы присутствовать, а теперь уже не сдерживал зевоту. Что ж, сынок, взялся за гуж, не говори, что не дюж. Юный император давно донимал меня вопросами, когда же ему можно будет присутствовать на совещаниях и аудиенциях. Я сперва отделывалась туманным «когда подрастёшь», но недавно всерьёз задумалась, а когда действительно можно будет приобщать сына к государственным делам. В конце концов я озвучила конкретный срок – с двенадцати лет. Ючжитар расстроился – у-у, как долго! Что ж, теперь если он снова начнёт ныть и просить, я напомню ему сегодняшние зевки и уверю, что обычные совещания ничуть не увлекательнее.
Вот Шэйрен поступил умнее – подумал и спросил, а можно ли ему будет послушать из соседней комнаты, служившей для отдыха императора и для последних приготовлений к церемониям. Если оставить дверь открытой, то всё отлично слышно, зато всегда можно незаметно уйти. Ючжитар же был лишён возможности ускользнуть, не поднимая переполоха, и я уже подумывала, не объявить ли перерыв, чтобы всё-таки дать ему возможность с достоинством удалиться. Учёные мужи поймут.
В конце концов, когда спорщики уже начали откровенно переходить на личности, я так и сделала: призвала их к порядку и предложила немного отдохнуть от прений, чтобы страсти поостыли, а участники могли промочить горло и перекусить. Ючжитар напыщенно пожелал им найти истину, прошествовал к задней двери, за ней дождался, пока его освободят от парчового шлейфа на парадном одеянии, торопливо чмокнул меня в щёку и убежал. Шэйрена к этому времени в комнатке уже не было.
Заседание возобновилось с того же места, на котором остановилось. При всей здравости отдельных соображений, в основном, как и ожидалось, возражения критиков сводились к двум пунктам – порушится разница между высшими и низшими, ну и классика здешней реакции на любое нововведение: при предках такого не было! Факты, собранные и приводимые сторонниками реформы, что при нынешнем кадровом голоде путаницы между высшими и низшими только больше, потому что многим чиновникам приходится совмещать обязанности и заниматься не своим делом, а некомпетентность взятых только за благородное происхождение лишь усиливает хаос, никакого впечатления не производили. Наоборот, многие, казалось, испытывали досаду из-за того, что им пихают в нос такие низменные доводы, сбивая с горнего полёта философской мысли:
– Мудрость древних учит нас, что правитель царства и глава дома заботится не о том, что у него мало людей, а об отсутствии справедливого обращения. Сын Неба не должен говорить о «многом» и «малом», князья – о «выгоде» и «вреде», министры – об «обретении» и «утрате». Все они должны совершенствовать добродетель и справедливость, чтобы явить пример народу, и распространять своё добродетельное влияние, дабы обрести доверие народа. Тогда ближние будут с любовью стекаться к ним, а дальние с радостью подчиняться. С правителем, осуществляющем гуманное правление, никто не сможет сравниться. Какую пользу ему принесут эти простолюдины?!
Мне захотелось закатить глаза. Настоятель Тами поймал мой взгляд и, должно быть, понял, что говорильню пора заканчивать.
– Ваше величество! – поднявшись с места, внушительно начал он. – В великой милости своей вы изволите заботиться об империи и людях, её населяющих, равно о благородных и простолюдинах, не разделяя их в своём сердце, как того требует гуманность. Собравшиеся здесь учёные мужи своим разумением стремятся достичь высот Неба либо проникнуть в бездну. Но странно мне слышать, что они пытаются уподобить управление делами в маленькой деревушке с великим делом управления империи. Разве Первый император, спустившись с Небес на Землю, одной лишь добродетелью облагодетельствовал дикие народы? Нет, он научил их, как приносить жертвы богам, писать иероглифы и изготавливать инструменты! Разве Второй император только лишь совершенствовал добродетели? Нет, он даровал людям пять злаков и научил их возделывать поля! Разве Третий император, давший начало родам древних мудрых царей, одной лишь добродетелью доказал, что достоин трона? Нет, он тяжко трудился, усмиряя потоп и отводя воду, а сам был из простых людей, до потопа пахал землю, а его жёны своими руками собирали тутовые листья и носили доски и котлы на кухне! Мы чтим их благодаря тому, что каждый из них приносил в мир что-то новое, чего не было до него. Ваше величество, ваш слуга не может смотреть, как столь бессердечно решается вопрос, имеющий первостепенное значение и способный облагодетельствовать империю. Прошу вас рассудить этот спор!