Попятившись до двери в спальню, Итан присел и поднял фонарик с ковра.
Направил луч на человека в желтом пончо.
Обилие крови просто ошеломляло.
Будто алая паутина на желтом пластике накидки, она разбегалась дюжиной отдельных ручейков, как замедленное воспроизведение деления вируса, собираясь на полу лужей. Кровь хлестала из шестидюймового разреза у основания шеи над ключицей, брызжа с одной стороны аэрозольным туманом, а с другой выталкиваясь ярко-алыми артериальными струями, и каждая последующая взмывала по все более низкой дуге по мере того, как сердце раненого отказывало.
Лицо его побледнело, как полотно, и он смотрел на Итана без всякого выражения, только медленно моргал, словно погрузившись в гипнотический сон наяву.
Наконец он съехал с островка и рухнул на пол, повалив барный табурет.
В гардеробе спальни Итан реквизировал пару джинсов, футболку с длинными рукавами и черную толстовку с капюшоном. Рубашка и джинсы были на пару размеров маловаты, но вполне терпимо. А вот теннисные туфли, которые ему удалось отыскать, – дело другое. Он сумел втиснуть в них ноги и даже зашнуровать, но хождение в них было сущей мукой, гарантируя натереть мозоли за считаные минуты.
Зато ботинки покойника куда большего размера выглядели достаточно многообещающе.
Стащив их, Итан надевал одну пару носков за другой, пока ботинки не перестали болтаться на ногах.
Приятно было чувствовать себя снова одетым, еще приятнее – укрыться от дождя в этой теплой квартире. Он испытывал сильнейшее искушение провести здесь еще полчасика, подлатать все ранения, какие удастся, но надо было трогаться. Если обыскивать этот этаж заявится большая группа, бежать будет просто некуда.
Схватив фонарик и мачете, Итан направился к кухонной раковине.
Добрую минуту простоял, подставив рот под водопроводный кран, наполовину обезумев от жажды и все-таки стараясь не слишком налегать на воду.
Открыл холодильник.
Странно.
Стеклянные бутылки молока. Свежие овощи. Картонка с яйцами. Мясо завернуто в вощеную бумагу.
И ни единой фабричной упаковки.
Вынув пакет морковки и небольшой батон хлеба, он затолкал их в боковые карманы джинсов. И уже направился было к двери, когда был остановлен шумом – галдежем и криками, донесшимися с Главной улицы.
Бросившись обратно через квартиру к одному из больших окон, Итан отодвинул одну из штор ровно настолько, чтобы выглянуть наружу.
В двадцати футах внизу – бедлам.
Неустанная пляска света и теней на фасадах и витринах от исполинского костра, полыхающего прямо посреди улицы, несмотря на дождь, в который то и дело подбрасывали целые сосенки и длинные полосы сайдинга, ободранного с домов. Двое мужчин подтащили к огню деревянную скамейку и на глазах у Итана метнули ее в огнище к великому восторгу промокших до нитки масс, набившихся в квартал, причем с приближением к пламени концентрация тел возрастала.
Сборище внизу ничуть не походило на жителей городка, встречавшихся ему до этого момента.
Большинство вырядились в экстравагантные костюмы.
Запястья и шеи женщин увешаны фальшивыми аляповатыми драгоценностями. Бусами, жемчугами и тиарами. Лица прямо светятся от блесток и нанесенного щедрой рукой макияжа, глаза жирно подведены, и все до единой полуголые, несмотря на холод и дождь, будто шобла подгулявших проституток.
Мужчины выглядят не менее абсурдно.
Один в спортивной куртке, но без штанов.
Другой в темных брюках и красных подтяжках, но без рубашки, в красном колпаке Санта-Клауса на макушке. Он указывал бейсбольной битой в небо, и его мертвенно-белое оружие покрывали гротескные изображения чудовищ, которые Итан с высоты видел лишь едва.
Внимание его привлекла исполинская фигура человека, стоящего на кирпичном вазоне с возвышающими над толпой головой и плечами. Этот чудовищный субъект облачился в шкуру бурого медведя – сколотую его неизменной бронзовой звездой, – нахлобучил на голову какой-то металлический шлем, увенчанный оленьими рогами, расписал лицо устрашающей боевой раскраской, с дробовиком на одном плече и саблей в ножнах на другом.
Поуп.
Тот озирал толпу, будто свою собственность, и в свете огнища влажные провалы его глаз сверкали, как пара звезд.
Ему довольно было всего-навсего взглянуть через улицу, и в интенсивном сиянии пламени он не мог бы не заметить Итана, выглядывающего из квартиры на третьем этаже.
Итан понимал, что надо уходить, но не мог отвести глаз.
Часть толпы за пределами обзора Итана разразилась воплями, которые привлекли внимание Поупа, и по лицу хранителя закона расплылась широкая улыбка.
Из внутреннего кармана своей медвежьей шкуры Поуп извлек прозрачную бутылку без этикетки с какой-то коричневой жидкостью, вознес ее к небу и сказал что-то, воспламенившее орду. Та разразилась неистовым ликованием, потрясая в воздухе кулаками.
Пока Поуп делал изрядный глоток из своей бутылки, толпа начала расступаться, образуя коридор посреди Главной улицы. Все вытягивали шеи, стараясь заглянуть в его конец.
Появились три фигуры, двигавшиеся сквозь толпу к костру.
Двое крайних – мужчины в темных одеждах с мачете, болтающихся на плечевых лямках, – держали кого-то с обеих сторон за руки.
Беверли.
Итан ощутил, как внутри что-то оборвалось, расплавленное ядро гнева выбросило метастазы в солнечное сплетение.
Он видел, что у нее нет сил даже стоять, мучители буквально несли ее, а ноги ее волочились по мостовой. Один глаз у нее заплыл от жестокого удара, лицо заливала кровь.
Но она была в сознании.
В сознании и в ужасе, не отрывая глаз от мокрой мостовой под ногами, пытаясь отключиться от всего остального.
Не дотащив до костра ярдов на десять, двое мужчин толкнули ее вперед, одновременно отпустив.
Поуп крикнул что-то, когда Беверли повалилась на землю.
Люди в непосредственной близости от нее начали тесниться назад, образуя возле нее круг футов двадцати в диаметре.
Сквозь окно Итан расслышал плач Беверли.
Словно голос раненого животного – полный отчаяния тонкий скулеж.
Со всех сторон люди в толпе протискивались вперед, работая локтями в попытке пробиться поближе к кругу, стеснение тел по его периметру становилось все плотнее и плотнее.
Сунув бутылку обратно в свою шубу, Поуп снял с плеча дробовик.
Спустил курок, нацелив ружье в небо.
Грохот выстрела раскатился между зданиями, стекла в раме задребезжали.
Толпа притихла.
Никто не шевелился.
Итан снова услышал шелест дождя.
Вскарабкавшись на ноги, Беверли утерла ручеек крови, сбегавший посередине лица. Даже глядя из окна третьего этажа, Итан не мог не заметить, как ее трясет от всеохватного страха, поглощающего человека, в точности знающего, какая чудовищная участь его вот-вот постигнет.
Беверли стояла под дождем, чуть покачиваясь и остерегаясь переносить вес на левую ногу.
Медленно повернулась, прихрамывая, озирая лица окружающих, и хотя Итан не разбирал ее слов, но эти интонации ни с какими другими не спутаешь.
Мольба.
Отчаяние.
По лицу ее струились дождь, слезы и кровь.
Прошла целая минута.
Кто-то, протолкавшись через сплоченную массу народа, прорвался в круг.
Толпа разразилась овациями.
Бешеными аплодисментами.
Это оказался мужчина в шапке Санты без рубашки, в штанах с красными подтяжками.
Поначалу он помешкал на краю, будто собираясь с духом – боксер в углу за секунды до гонга.
Кто-то сунул ему бутылку.
Запрокинув ее донышком к небу, он сделал длинный, бесшабашный глоток.
Потом схватил свою расписную биту и ступил в круг.
К Беверли.
Пошел вокруг нее.
Она попятилась, уклоняясь ближе к краю толпы.
Кто-то сильно толкнул Беверли к средине круга, и инерция погнала ее прямо на мужчину с битой.
Итан даже не видел, что надвигается.
Как и Беверли.
Все произошло молниеносно, словно нападающий принял решение в самый последний миг.
Единое, плавное движение.
Замах битой и удар.
Звук кленовой болванки, ударившей по черепу, заставил Итана инстинктивно зажмуриться и отвернуться.
Толпа взревела.
Когда он открыл глаза снова, поверженная на землю Беверли силилась ползти.
Итан почувствовал, как под горло подкатывает волна желчи.
Мужчина в шапке Санты бросил биту на мостовую и выпендривался перед толпой.
Бита покатилась через дорогу к Беверли.
Та потянулась к оружию, оказавшемуся в считаных дюймах от нее.
В круг ступила женщина в черном бикини, черных шпильках, черной короне и с черными ангельскими крылышками.
Покрасовалась.
Толпа возликовала.
Женщина в бикини направилась к Беверли, тянущейся к бите.
Присев на корточки, одарила ее яркой, белозубой улыбкой, подхватила оружие обеими руками и занесла над головой, как боевую секиру, будто некая царица демонов.
Нет, нет, нет, нет, нет…
И ударила прямо в центр спины Беверли.
Улица радостно взревела, глядя, как жертва корчится на земле.
Чего бы Итан только не отдал, чтобы зависнуть сейчас в «Блэк Хоуке» в двухстах футах над Главной, нажимая на гашетку «Гатлинга GAU-19», жаря 2000 выстрелов в минуту по толпе, расколошматив этих гнид в клочья.
Отвернувшись от окна, он обеими руками поднял журнальный столик над головой и грохнул его о стену. Во все стороны брызнули щепки и осколки стекла.
Это усилие только обострило его ярость.
Он жаждал крови, внутренний голос подзуживал его сейчас же ворваться в толпу с мачете, рубя направо и налево. Да, мало-помалу они его одолеют, но видит бог, больше всего на свете ему хотелось покосить это сборище, в одиночку устроить тотальную бойню.
Но тогда ты погибнешь.
Больше никогда не увидишься с семьей.
Никогда не узнаешь, что здесь к чему.
Итан вернулся к окну.
Беверли недвижно распростерлась на улице, вокруг ее головы расплывалось озерцо крови.