Свет начал гаснуть.
Тобиас продолжал прокручивать в голове то, что случилось, пытаясь определить, в чем же он облажался, где сделал неверный шаг, но ничего такого не находил. Он прождал на краю того поля пять минут, прежде чем выйти на открытое место. Осмотрел все вокруг сквозь оптический прицел. Слушал. Он не ринулся вперед, сам не зная куда.
Конечно, он мог бы обогнуть открытое пространство. Держаться периметра леса. Это отняло бы у него целый день.
«Нет. Ты не мог бы принять другое решение. Ты не сделал ничего безрассудного».
По его прикидкам, Заплутавшие Сосны лежали себе безмятежно в тридцати или сорока милях к востоку от его местонахождения.
Четыре дня пути, если бы все прошло гладко. Десять – в случае плохой погоды или небольших травм. Он почти добрался, Христа ради!
Последние три дня он поднимался на нагорье. Ели и осины начали перемежаться с соснами. Утром становилось все холоднее. Он даже чувствовал, что воздух становится более разряженным, когда делал глубокие вдохи, никогда до конца не наполнявшие легкие…
Блин, блин, блин!
И что теперь?
Успокойся, солдат.
Держи себя в руках, неврастеник.
Тобиас закрыл глаза, приказывая панике утихнуть. Возле его правой руки лежал в листьях небольшой камешек. Он поднял его и начал тихо выскабливать сорок пятую зарубку на ложе своего «винчестера».
Наступил вечер.
Они не обнаружили его, но и не ушли.
Это было странно – стать свидетелем того, как аберы идут по следу, руководствуясь чутьем. Тобиас припомнил ночь, которую провел на сосне. При лунном свете он наблюдал, как абер прошел в пятидесяти ярдах под ним, опустив нос к земле, явно выслеживая кого-то.
Может, дело в ручье?
Тобиас пересек ручей почти в беспамятстве, но вода поднималась до колен. Может, он скрыл свой запах, или, по крайней мере, замаскировал его настолько, чтобы сбить их со следа. По правде говоря, Тобиас не знал точно, насколько остры органы обоняния аберов. И что именно они засекают. Отмершие частицы кожи? Вонь только что примятой травы?.. Господи, прости, они так же талантливы, как и собаки-ищейки.
Солнце село. Аберы расположились на поляне. Некоторые тесно свернулись в позе эмбриона возле валунов и уснули. Другие развалились у ручья, окунув когти в воду.
Спустя некоторое время четверо из них исчезли в лесу.
Тобиас никогда еще не был так близко к стае.
Укрывшись в зарослях, он смог урывками разглядеть, что аберы не выше четырех футов. В сорока ярдах оттуда, где он лежал, трое плескались в ручье, в том месте, где он изгибался и исчезал в лесу. Это выбивало из колеи – видеть, как они общаются друг с другом: нечто среднее между борьбой львят и человеческих детей, играющих в перетягивание каната.
Он начал замерзать, жажда сводила его с ума.
У Тобиаса в рюкзаке было полбутылки воды, и он понимал, что жажда подталкивает его к тому, чтобы потянуться за ней, рискуя быть обнаруженным. Но он еще не настолько отчаялся.
Пока.
В сумерках из леса вернулись четыре абера. Они кого-то принесли – двое из них тащили создание, которое дергалось и кричало, когда они вышли на поляну.
Стая окружила вернувшихся.
Поляна наполнилась визгливыми воплями и щелканьем челюстей.
Тобиас слышал это уже столько раз – то был некий вид коммуникации.
Когда аберы образовали круг, шум поднялся такой, что он рискнул поднять ружье, чтобы понаблюдать сквозь оптический прицел.
Охотники принесли лося – длинноногого подростка-самца с едва начавшими прорезываться между ушей рогами. Пошатываясь, он стоял в кругу. Его правая задняя нога была скверно сломана, и он не касался копытом земли; сквозь сухожилие виднелась белая полоска кости.
Один из больших самцов втолкнул в круг молодого абера.
Стая завопила в унисон, воздев когти к небу.
Молодой абер застыл.
Получил еще один жестокий толчок.
Спустя мгновение начал подкрадываться к добыче. Лось неуклюже попятился на трех ногах. Это длилось некоторое время, как некий кошмарный балет.
Внезапно молодой абер ринулся вперед и, выставив когти, бросился на раненого зверя. Лось мотнул головой – попал, заставив абера отлететь назад и растянуться на земле.
Стая разразилась хаотическими звуками, смущающим образом напоминавшими смех.
В круг выпихнули еще одного детеныша, ростом в четыре с половиной фута и, по прикидкам Тобиаса, фунтов в восемьдесят.
Абер ринулся на лося, вспрыгнул ему на спину, впился когтями, и под его весом раненый самец упал на колени. Он поднял голову и издал беспомощный трубный вопль, когда молодой абер зарылся лицом в его шкуру и дико полоснул.
Игра продолжалась, детеныши по очереди гоняли лося по кругу. Кусали. Царапали. Пускали кровь здесь и там, но ни один из них не приблизился к тому, чтобы нанести серьезную рану.
Наконец шестифутовый самец-абер прыгнул в центр круга, схватил молодого сородича за шею и оторвал от спины лося. Держа юнца на весу, в нескольких дюймах от своего лица, он провопил что-то явно раздраженное, уронил детеныша и повернулся к лосю.
Словно осознав нарастающую угрозу, лось попытался встать, но его задняя нога была искалечена.
Взрослый абер приблизился к нему.
Тьма быстро сгущалась.
Абер подался к лосю.
Поднял правую руку.
Лось завопил.
Самец что-то пронзительно крикнул, и трое молодых аберов, прыгнув в круг, навалились на лося. Они пожирали его дымящиеся внутренности, грудой лежащие на траве.
Когда аберы сомкнули круг, чтобы понаблюдать, как кормится их молодняк, Тобиас опустил ружье.
На поляне теперь царили такой шум и суматоха, что он дотянулся до рюкзака и сунул в него руку. Он просовывал руку все глубже и глубже, пока наконец-то пальцы его не коснулись бутылки. Тобиас вытащил ее, открутил крышку и влил воду себе в глотку.
Он спал, дрожа и видя во сне то, чему был свидетелем. Руины Сиэтла – густой тихоокеанский тропический лес, заваленный упавшими небоскребами. Нижняя часть Спейс-Нидл[28] в сотню футов высотой еще стояла, окутанная буйством ползучих растений и подлеска. Ничего даже отдаленно узнаваемого, кроме вулкана Рейнира. С расстояния в шестьдесят миль вулкан как будто остался прежним две тысячи лет спустя. Тобиас сидел на вершине того, что некогда было холмом Королевы Анны, и плакал при виде этой горы, пока тропический лес не загудел от болтовни животных, никогда не видевших и не чуявших человека.
Ему снилось, как он стоял на пляже в Орегоне.
Скалы выступали из тумана, как корабли-призраки.
Он взял тогда палочку и написал на песке: «Орегон, Соединенные Штаты Америки». Сел, наблюдая за тем, как солнце опускается в море, приходит прилив и стирает эти слова.
Ему снилось, как он шел, не видя конца пути.
Ему снилось, как он спал на деревьях и переправлялся через реки.
Ему снились сны о его доме в Заплутавших Соснах. Столько одеял, сколько нужно. Вдоволь теплой еды. Дверь на запоре.
Безопасность за оградой.
Сон без страха.
И его женщина.
«Когда ты вернешься – а ты обязательно вернешься, – я трахну тебя так, солдат, будто ты только что вернулся домой с войны».
Она нацарапала эти слова на первой странице его дневника в ночь перед тем, как он ушел. Конечно, она не знала, куда он направляется, знала только, что ему, вероятно, не суждено вернуться.
Он испытывал к ней такую нежность…
И теперь – сильнее, чем когда-либо.
Если бы только она знала, сколько холодных и дождливых ночей он читал ее последние слова и чувствовал жар утешения…
Ему снилось, как он умирает.
Как возвращается.
И под конец приснилась самая кошмарная вещь, какую он видел в длинной чреде кошмаров.
Он услышал ее и почуял с расстояния в десять миль; шум доносился из старого леса с мамонтовыми деревьями в четыреста футов вышиной где-то рядом с границей того, что некогда было Калифорнией и Орегоном.
Когда он приблизился, шум стал ужасающим, напоминая сотни тысяч протяжных визгливых воплей. То был самый большой риск, на который он шел за четыре года, проведенные за оградой, но любопытство не позволило ему повернуть назад.
Даже спустя несколько дней слух его восстановился не до конца. Громкость была в десять раз больше, чем на самом шумном рок-концерте. Словно тысяча реактивных самолетов взлетели одновременно. Тобиас пополз к источнику звука, прикрываясь самодельным камуфляжем под лесную подстилку.
В полумиле от цели страх победил любопытство, и он не смог заставить себя подползти ни на фут ближе.
Тобиас мельком увидел это сквозь гигантские деревья – размером с десять футбольных стадионов, самые высокие острия поднимаются на несколько сотен футов над шатром леса. Он посмотрел сквозь оптический прицел ружья и попытался понять, что же он такое видит – структуру, сделанную из миллионов тонн грязи, бревен и камней, сцементированных какой-то смолой. Оттуда, где он лежал, сооружение напоминало гигантские черные медовые соты – десять тысяч отдельных клеток, в которых кишели аберрации и запасы их разлагающейся добычи.
Запах был такой, что слезились глаза.
Шум – такой, словно тысячу человек одновременно свежевали заживо.
Эта штуковина выглядела совершенно чуждой… Тобиас пополз прочь, и тут осознание ударило его прямо промеж глаз.
Эта чудовищность была городом.
Аберы строили цивилизацию.
Планета принадлежала им.
Тобиас проснулся.
Снова было светло – мягкая, нерешительная голубизна висела на поляной.
Все было покрыто изморозью, и его штанины замерзли и стали жесткими ниже колен.
Аберы исчезли.
Тобиас неудержимо дрожал.
Ему нужно было встать, начать двигаться, помочиться, разжечь огонь, но он не осмеливался это сделать.
Кто знает, как давно стая ушла отсюда…