— Армия у переправ — это мудрый совет. Но этого мало! Ишмухаммад-диванбеги! Ты оказал моему отцу неоценимую услугу, отправившись к Ак-Падишаху и доставив ему слона! Купил для нас медь и хорошее железо. Повтори свой подвиг — отправляйся на север и постарайся уговорить Искандера Первого, повелителя урусов, остановить своих людей. Мы подарим ему пять самых лучших чистокровных лошадей из нашей конюшни (4), — эмир задумался и решил проявить больше щедрости. — Нет! Пять будет мало, пусть будет пятнадцать. Да будет так!
Хайдар окинул быстрым взглядом недоверчивые лица своих вельмож и погладил сына по голове.
— Мальчик мой, просыпайся! Пришло время молитвы!
Оставив позади цветущие окрестности Хазар-Аспа, миновав несколько урочищ и кишлаков, войско двигалось вдоль Аму-Дарьи, разбивая в пыль мягкую сухую землю на берегах высохших арыков. Лишь они нас немного задерживали, в остальном мы ни в чем не терпели недостатка. Хивинцы все также продолжали снабжать нас свежими продуктами и отстали, когда потянулись уж совсем безлюдные места — песчаная пустыня без конца и без края, что на нашем, левом, что на бухарском, правом берегу.
Через девять дней марша, в дневном переходе от Амульской переправы, встали на дневку, поджидая отставшие полки. Здесь Платов после недолгого раздумья неожиданно переменил планы. Моя сотня, выступая впереди авангарда, обнаружила в конечной точки нашего похода вдоль Аму-Дарьи, в районе паромной пристани, на противоположном берегу, большое скопление вражеской конницы. На всякий случай я подобрал — в пяти верстах ниже по течению от Чарджуя — место, где река сужалась, имелся удобный спуск с нашего берега к воде и не менее подходящее мелководье на противоположном.
— Козин, Зачетов! Отправьте парочку ребят вплавь на ту сторону. Вроде бы, тишина там, никого не видать.
Выбранные урядниками казаки разделись догола, расседлали коней и приступили к водным процедурам. Переправа и возвращение прошли успешно, хотя коням пришлось дать долгий отдых перед обратным заплывом. Теперь можно было докладывать атаману.
Немного поколебавшись, Платов одобрил мою идею, и войско, добравшись до выбранного мною места, начало переправу, не обращая внимания на приличную глубину. Имея под рукой десятки больших каюков, не составило особых проблем перебросить обозы, артиллерию, боеприпасы и людей. Лошади переплыли сами — трудная, но выполнимая задача пересечь расстояние в пятьсот саженей. Главная трудность заключалась в течении: река, сужаясь, ускорялась так сильно, до пяти футов в секунду, что лодки и коней сносило почти на версту. Приходилось тратить много времени, чтобы дотащить вернувшиеся на наш берег каюки до места посадки.
Оба берега в скором времени превратились в бурлящий котел. На правом, в квадратной песчаной котловине, ржали мокрые усталые кони, бегали голые казаки, разбирая из каюков седла и прочую амуницию, на верхушки барханов на руках закатывали немногочисленные переправленные пушки. Пространство мутной, пожелтевшей реки заполнили снующие лодки и головы плывущих лошадей. А на левом, более высоком берегу царила суета, неизбежная при всякой десантной операции. Генеральские ординарцы сбивались с ног, чтобы добиться подобия порядка при погрузке. Спуск с кряжа совершенно скрылся в гигантском пыльном облаке, поднятом тысячами ног и копыт.
— Как бы мы не выдали место переправы этой рукотворной песчаной бурей, — волновался Платов. — А ну как начнут бухарцы нас жарить со всех сторон, пока мы распределились таким глупым порядком.
Но противник не показывался и совершенно нас не беспокоил ни на земле, ни на воде. Несколько приплывших сверху лодок принадлежали хивинцам. Их перехватили, допросили — они ничем не могли нам помочь, сообщив, что и без них было известно: бухарцы толпятся на своем берегу, чарджуйские туркмены, опасаясь их нападения, заперлись в городской цитадели.
— Нужен отвлекающий маневр, — заключил Платов. — Ты вот что, Петро, сделай: возьми своих людей и эти, твои зембуреки, немножко пошуми у переправы. Если бухарцы кинуться тебе преследовать и перейдут реку, лучше не придумаешь. Мы их потом обвиним в том, что они первые напали на земли нашего союзника и вассала Мамаш-хана. В общем, действуй!
Мы выступили немедленно.
(1) Существующий сейчас комплекс Ситораи Мохи-хоса относится большей частью к концу XIX — началу XX вв., постройки XVIII века не сохранились.
(2) Политическая система в бухарском эмирате была гораздо более изощреннее, чем в хивинском ханстве, чинов и званий было намного больше. Отдельные могли звучать одинаково, но означать другое. Так, кушбеги являлся де факто вторым лицом государства, а не правителем отдельной части страны.
(3) Во время своего правления Хайдар преподавал в нескольких медресе, имея в классе по отдельной дисциплине до 500 учеников. Для понимания его личности: этот просвещенный правитель-богослов как-то раз приказал отрубить убитым в битве туркменам из Мерва головы и сложить из них гигантскую пирамиду.
(4) Именно столько лошадей привезло в Петербург в 1802 г. бухарское посольство Ишмухаммада Байкишиева.
Глава 7
Чарджуй, Чахар-Джуй по-персидски значит «четыре русла». Давным-давно тимурид Бабур, основатель империи Великих Моголов, так назвал это место, когда решил посетить древнюю цитадель Амуль. Важная точка на Великом Шелковом пути, защита одной из главных переправ через Аму-Дарью, она не устояла перед напором времени и азиатским катаклизмами. Но переправа сохранилась, пережив всех, кто проходил в пустыню с огнем и мечом — сельджуков, монголов, Тамерлана…
Почему в древности решили именно здесь устроить переправу? Я не находил ответа — Аму-Дарья здесь была довольно широка, противоположный берег разглядеть непросто. Километра полтора, если использовать привычную мне метрическую систему. Течение быстрое, большие паромы, курсировавшие между берегами, прилично сносило вниз по реке. Потом их подтягивали к пристани лошадьми и с помощью багров.
Напрягая зрение, рассмотрел, как на бухарской стороне, сплошь утопающей в песках и плоской как блин, носятся отряды всадников в разноцветных халатах, то съезжаясь в большие группы, то распадаясь на одиночек. За ними в мутном воздухе пустыни можно было разглядеть почти мираж, контуры небольшой крепости, давно пережившей свои лучшие дни. Может быть, чуть лучше, но ненамного выглядели небольшой крытой базар в городе на нашей стороне и обветшалые, когда-то высокие глинобитные стены местной цитадели, покрытые трещинами, и с амбразурами, похожими на дырявый рот старца. А неподалеку возвышалась еще более древняя крепость — тот самый Амуль, подаривший название переправе. Бури и ветры пустыни ее давным-давно доконали.
Н-да… задача… Атаман поручил мне пошуметь, выманить на хивинский берег бухарцев. И как это сделать?
Я подъехал к пристани. У единственной барки-парома толкался небольшой караван, не решаясь на переправу. Паромщик, довольный жизнью туркмен, не обращая внимания на трусливого караванбаши, валялся на лавке и напевал с серьезным видом заунывный мотив, способный разогнать всех потенциальных клиентов. Со мной был Есентимир, и это облегчало дело.
— Есенька, — по-свойски обратился я нашему толмачу, — передай перевозчику мой приказ. Пусть отправится на тот берег и передаст командиру джигитов, что так гордо раскатывают на другой стороне, что Чарджуй отныне под охраной урус-казаков. Любой, кто сунется на этот берег, останется без головы. Нас всего сотня, но мы их не боимся. Пусть хоть тысячу сюда пришлют — всех покрошим!
— Тысячу не пришлют, — задумчиво ответил Есентимир. — Тут всего шесть каюков плавает. Пять на той стороне, один на этой. Если пошлешь паромщика, у них будет шесть, в каждом можно перевезти 80 воинов… Это будет… Это будет…
— Немного меньше, чем пять сотен, — подсказал я. — Отличный расклад! Для нас — самое то!
Киргиз неверяще покачал головой. Посмотрел на паромщика. Что его смутило — моя бравада или собственные навыки переговорщика?
Оказалось — второе.
— Не поплывет. Забоится.
— Тогда я ему паром сожгу, так и объясни. И еще скажи, чтобы был крайне убедителен. Пусть передаст бухарцам, что их сестры скоро будут греть мою постель, а матери… Ну, не знаю. Придумай что-нибудь убойное. Чтобы их аж от злобы расперло.
Есентимир цокнул языком.
— Если паромщику пригрозить, что паром сожжем, он все за нас сам сделает. Отомстить захочет. Он тысячу танга в год платит за право перевозки, любой на его месте разозлится.
— Ну так действуй, — я с удовольствием потянулся.
Наш толмач зашагал к перевозчику с решительным видом — уже привык, что я слов на ветер не бросаю. Через минуту с берега понеслись яростные крики. Чтобы придать ускорения процессу, вытащил из седельной кобуры пистолет, проверил затравочный порох и выстрелил в сторону реки над головами спорщиков. Вернее, попытался выстрелить. Пистолет позорно дал осечку. Ну до чего ненадежное оружие, эти кремневые пиф-паф! То кремень подведет, то порох, то вообще не пойми что… Не пистолет, а упертый ишак!
Пока возился с ним, паром отчалил и бодро двинулся к противоположному берегу, сносимый течением. У меня не было уверенности, что его владелец выполнит порученное, но, как говорится, попытка не пытка. Все равно ничего иного, кроме как бросить вызов бухарцам, мне в голову не пришло. На месте их командира я скорее заподозрил бы засаду, но кто знает, какие демоны завладели его душой? Быть может, найдется в войске смельчак, возжелавший лично пролить первую кровь урусов?
— Муса! — окликнул я денщика. — Поспрашивай местных: в какое место паром с того берега сносит? Наверняка, они точно знают.
Все сложилось: нам и место показали, и паромы, набитые людьми, с того берега отчалили. Осталось приготовить все по первому разряду, чтобы встретить «гостей» со всем нашим донским радушием.
Обычно паромы прибивало к мелководью, отделенного от берега неглубокой протокой. Там в них запрягали лошадей, и они тянули барки почти две версты до пристани, неглубоко увязая в песчаной косе, тянувшейся до самого Чарджуя. Как по мне, супервариант для того, что я придумал.