— А ну пошли за мной! — махнул я рукой и зашагал к пруду.
Вода не оставляет следов! И к воде здесь особое отношение. И я отлично знаю, как спрятаться в воде.
— Смотрим торчащую тростинку, — приказал я урядникам, когда мы подошли к берегу пруда.
Зачетов и Козин понимающе кивнули — какой казак, живущий на берегу Дона, Кубани или Терека не знает этой проделки горцев?
Луна светила нам так ярко, что дополнительного освещения не требовалось. К нам бежали казаки с факелами в руках, но и без них опытный Зачетов разглядел, что нужно.
— Там!
Я тут же наклонился, подобрал несколько камней и принялся бросать их в то место, где из воды виднелась тонкая трубочка. На четвертом камне ассасин сдался, поняв, что его раскусили. Или водяной круг от камня захлестнул ненадежное средство для дыхания. Он встал — черная фигура, почти неразличимая на фоне темной глади с лунной дорожкой слегка в стороне.
— Лучше выйди, как подобает мужчине, или я отправлю своих людей, а потом отрежу тебе уши и мужское достоинство. Даже если как-то исхитришься и попадешь в рай, нечем будет приласкать гурий.
Мой арабский желал лучшего, да и не уверен я был, что он его знает. К моему удивлению, ассасин меня понял.
— Обещай, что подаришь мне легкую смерть. Возьми сам мою жизнь, не отдавай палачам эмира, чтобы они содрали с меня кожу заживо.
— Иди сюда, оставь торговлю купцам на базаре.
— Кисмет, — грустно проронил несостоявшийся убийца. — Ты барс пустыни, с тобой мне не совладать.
Он двинулся в мою сторону, урядники ощетинились сталью, ловя каждое его движение. Вышел на берег, вода ручьями стекала с его просторной рубахи. Бросившиеся на него казаки схватили его за руки, кинули на колени к моим ногам.
Я покачал головой.
— Положите его на спину и крепко держите. Очень крепко, особенно голову.
Мое приказание было тут же исполнено. Я вытащил из ножен кинжал. Глаза ассасина радостно сверкнули — наивный, он решил, что я просто перережу ему горло. Но очень быстро он понял свою ошибку — камой я всего лишь раздвинул ему зубы и не позволил им сомкнуться. Подкинжальный ножик — отличная штука для игры в стоматолога. Через минуту над черным прудом, из которого сбежала от страха луна, пронесся дикий, леденящий душу крик-мычание…
— Передайте, пожалуйста, эмиру, достопочтенный диванбеги, что ассасин приходил за его жизнью.
Я нахально врал, стоя перед первым лицом бухарского государства. Наемник мне толком ничего не сказал. Лишь признался, что получил деньги за свою работу, назвал одно имя, а потом изловчился и сам наделся на мой ножик, которым я его мучал, захлебнулся кровью. Крепкий мужик попался.
Так зачем я врал? О, крутить оперативные комбинации — это когда-то было моей работой. Меня тошнило от лицемерия эмира, от его азиатской хитрости. Но в эту игру можно играть в четыре руки — пусть теперь подергается.
И он задергался. Побледнел, принялся оттирать лицо платком, что-то завизжал пронзительным голосом. Бледные как мел слуги забегали, в «дворце» поднялась суета.
— Эмир приказал казнить караул-беги и десяток гвардейцев, — взволнованно пояснил мне и Платову Ишмухаммад. — Удалось ли узнать имя заказчика?
Мне пришлось испытать нечто вроде когнитивного диссонанса. Молодой эмир представлялся книгочеем, любил цитировать стихи и, возможно, сам баловался на досуге игрой в рифмы, говорили, что он мечтает преподавать в медресе. А тут такая жестокость — Хайдар показал свое истинное лицо, лицо слабого, глупого, испуганного и злобного тирана. Чем ему не угодил начальник охраны, который лежал где-то во дворце с сотрясением мозга? Он-то чем мог помочь? Но, как говориться, со своим уставом… Вот я и ответил в полном соответствии с местными традициями.
— Ассасин назвал человека, который в эмирате отвечает за сбор сведений, — сыпанул я немного перца в местные политические расклады. Выключить из игры начальника разведки эмира — по-моему, это была отличная идея.
— Кукальташ? — ахнул Ишмухаммад. — Он же был молочным братом покойного эмира! И он остался в Арке…
Я пожал плечами, демонстрируя полную нейтральность. Платов не вмешивался. Наблюдал с индифферентным видом за комедией, что творилась на его глазах. Сидел на стуле и, казалось, дремал.
Диванбеги начал быстро переводить эмиру мои слова. Хайдара проняло, он скривился, будто лимон надкусил, и разразился длинной речью.
Ишмухаммад тут же нам перевел:
— Наш повелитель говорит: «сердце мятежа в Арке. Его предали люди шейх-уль-ислама и люди пера. Какульташ с ними заодно. Это гнилое сердце нужно вырвать с корнем. Если урус парванчи разделяется с мятежниками, эмир готов на большие уступки. Очень большие».
— Не знаю, кто такие «люди пера», — вдруг «проснулся» Платов, — но я не вчера родился. Оказанная услуга ничего не стоит. Прежде чем мы начнем штурмовать цитадель, хотелось бы договориться об основных пунктах нашего нового договора.
Диванбеги тяжело вздохнул:
— Люди пера — это, как у вас в России, гражданские чины по Табелю о рангах. Чернильные души — кажется так их принято у вас называть. Давайте обсуждать условия будущего договора.
Глаза атамана радостно блеснули.
— Разговор нам предстоит долгий, так что запас чая на столе нам не помешает.
— Я немедленно прикажу его подать, — поклонился Ишмахаммад. — И еще. Его величество эмир жалует своему спасителю, юзбаши, пять халатов.
Ну зашибись! Бегаешь тут, жизни эмирские спасаешь, и вот вам наше с кисточкой — получай, Петруша, халаты с царского плеча. А зачем мне халаты? Где мне носить хоть один? Можно подумать, у меня есть загородная вилла, на которой я в этом халате буду кофий по утрам трескать. Нет чтобы коня мне удалого презентовать или саблю бухарскую, цены неимоверной… Так ведь нет — вот тебе наш государев дар!
Город смирился с неизбежным. Подергался, пролил немало своей кровушки и затих, как взбесившийся тигр, сжался в углу своей клетки, после того как дрессировщик пощелкал своим кнутом и для острастки бабахнул из пистолета. Зверю выбили его зубы — таковыми при всяком мятеже являются вожди и бузотеры, их не так много, и они гибнут в первых рядах. «Настоящих буйных мало — вот и нету вожаков».
Приведя в чувство гузары-махалля, мы приступили к правильной осаде цитадели. Арк занимал огромную площадь, и она использовалась лишь частично. Приличный кусок вершины рукотворного холма был покрыт развалинами или брошенными домами. Набившиеся в крепость фанатики устроили там временное жилье, но на организацию обороны всего периметра силенок не хватало. Их вожди думали отсидеться в осаде не меньше полугода, уверили себя, что 16−20-ти метровые стены их защитят. Стены Измаила были не меньше, но это его не спасло. Валы Перекопа имели десятитсаженную высоту — но они не остановили русских.
Удобство для прямого штурма Арка заключалось в том, что многие его стены были не вертикальными, а имели приличный уклон в основании — с трещинами, выбоинами, остатками от бревен, которые когда-то вмуровывали в глинобитную массу, чтобы ее можно было штукатурить — без такой защиты она очень быстро могла разрушиться. Она и разрушалась — казалось, что стены стоят на диких холмах, созданных самой природой. Здесь и решили штурмовать, а со стороны главных ворот провести отвлекающую атаку. Туда отправили всю артиллерию.
Бреш-батарею плотно обставили турами, от Арка не ждали, что начнет огрызаться, но кто знает — береженого бог бережет, а ну как сообразят чем пальнуть дальнобойным, а не тем убожеством, с которым встретили мой отряд. Откопают какой-нибудь раритет, найдется местный Кулибин — и как жахнут! И все, привет родителям, была батарея единорогов, да вся вышла! Под непростыми, скорее злобными, полными презрения взглядами горожан, рассевшихся, как в театре, на плоских крышах, выкатили пушки на позицию. Аким Акакиевич Карпов, мокрый как кот, угодивший в ведро, злой, напряженный, распоряжался орудийной обслугой. А та и в ус не дула на начальственные матюги — знай себе наводи, да и делай все по собственному ранжиру. Полковник, замаевшись вгонять казаков в рамки артиллерийского устава, махнув рукой на творящийся беспорядок, подлетел к Денисову.
— Разрешите начать обстрел, господин генерал?
В его голосе чувствовалась мука — злость, обида, непонимание: как так можно — долбить пушечным слабосилком в многосаженные стены.
— Походный атаман приказал! — отрезал я, как представитель ставки главного командования, на корню выжигая пораженческий настрой. И добавил с просительной интонацией. — Аким Акакиевич, нам бы ворота вынести к едрене-фене.
Карпов чертыхнулся, отмахнулся, выпрямился во фрунт:
— Батарея! Приготовить фитили! Пали!
— Жги, жги, ребята! — тут же закричали стоявшие рядом казаки.
Ядра полетели в Арк. После первого десятка снарядов пушкари пристрелялись. Чугунные шары принялись долбить в ворота. На то, чтобы их разрушить, ушло полдня. В образовавшиеся бреши мог пролезть один-два человека. Под свинцовым ливнем с широкого балкона между двух воротных башен к крепости бросились смельчаки с топорами в руках и несколько человек огневой поддержки. Внутрь цитадели вел довольно длинный коридор, вдоль которого располагались тюремные камеры — весьма наглядный способ напомнить подданным, решившим побеспокоить эмира своим посещением, о том, что ждет некоторых из них. Заключенные принялись громко орать, требуя их освободить. Несчастные, они не понимали, что происходит. Возможно, город восстал, думали они, но, прилипая лицами к решеткам, видели людей в странной одежде, рубивших створки и посылавших пулю за пулей внутрь цитадели. Обороняющиеся толкали им навстречу повозки в надежде загородить вход…
Главная атака началась с южной стороны — тихо и почти незаметно. Множество приставных лестниц уперлись в неровные склоны основания цитадели, вперед пошли охотники с канатами в руках. На определённой высоте они забивали железные костыли в найденные щели, привязывали к ним крепкие веревки, укрепляли лестницы — в скором времени почти вся южная сторона Арка превратилась в нечто вроде огромного корабля, окутанного невиданным в мире такелажем. По нему взбирались сотни казаков, бой начался внутри старинного пристанища бухарских правителей, распался на множество схваток в двориках-хавличи.