— Да, Матвей Иванович. Уже все знаю. Волков мне растолковал в подробностях. Про осколок афганской империи на северных отрогах Гиндукуша, населенных узбеками и туркменами. Это ханство, вроде, как ворота к перевалам.
Платов вытер платком высокий лоб и вдруг сбросил с себя усталость, как не было. Стал собранным, настоящим походным атаманом, не упускающим из виду любую мелочь.
— Молодец, что время даром не теряешь. Ну и я не плошал. Хайдару не терпится нам платочком на прощание помахать… С твоим отрядом пойдет эмирская гвардия, две сотни. До границы эмирата и даже чуть дальше. Проверять все вместе с тобой, как оно выйдет на марше всего Войска. Будешь с ними эстафеты слать. И помогут тебе с кундузским ханом. Но дальше… В горах… Там тебе уже одному придется вертеться. И в Кабуле. Придумал, как?
Я кивнул атаману как единомышленнику-подельнику:
— Продумал! Пойдем как посольство шамхала Тарковского к афганскому шаху!
Платов долго смотрел на меня. В его глазах медленно, но верно разгорался тот самый огонек, который я так хорошо знал — огонек авантюры, риска и несгибаемой воли. Он глубоко, до дна, затянулся своей трубкой, выпустил дым, и на его лице, которое несколько минут назад было так измождено, появилась легкая, горькая усмешка.
— Ну ты даёшь, Петро… — он покачал головой. — Пора тебя, сотник, делать походным атаманом. У тебя не голова… — он легонько хлопнул меня по плечу, — а целый бухарский диван со всеми визирями и советниками. Да ещё и с хивинскими муллами в придачу.
Добраться до Кабула через мусульманские земли — миссия почти невыполнима. Но куда сложнее решить вопрос с девушками, с Зарой и Марьяной.
По крайней мере, я так думал. И ошибся. Мне и делать ничего не пришлось, за меня все решили. Как только я объявил в сотне о предстоящем походе, о его сложностях и важности, ко мне набился на разговор урядник Зачетов и с порога взмолился:
— Вашбродь! Марьяну надоть с собой брать. Оставлять ее здесь одну никак нельзя. Еще в Хиве всякие к ней клинья подбивали — особливо один, рябой сотник Нестреляев. И с Зарой вашей та же история.
— Раз просишь, возьмем, — согласился я, сразив урядника наповал.
Он настроился на долгие уговоры и никак не ожидал, что я уступлю буквально с порога. Вот только одну деталь я ему не сообщил — под каким соусом девушки будут путешествовать с нами…
Когда я поведал Платову о своей плане, он без раздумий признал его годным. Тарковское шамхальство, кумыкское государство в Дагестане, называли прибежищем и пристанищем для правоверных на Кавказе, и оно было хорошо известно на мусульманском Востоке. В бухарских медресе, особенно в накшбандийских общинах, учились многие улемы из северокавказских общин (1). Поэтому черкески, в которые нарядилась почти вся моя сотня, выступали как своего рода опознавательный знак, даже религиозные фанатики смотрели на моих людей совсем не так, как на остальных казаков. Мы, конечно, кое в чем отличались от кавказцев — например, не могли похвастать мягкими ичигами из красной сафьяновой кожи, в которых щеголяли знатные уздени. Но это мелочь, главное, чтобы отряд не объявили кафирами. Маскировка — наше все!
Идея была богатой, Платов это признал. Но с ходу внес коррективы, моментально найдя в моем предложении один недостаток.
— Нельзя с пустыми руками посольству ехать. С вами должны быть дары. Причем непростые. Кавказских лошадей мы здесь не найдем, как и подходящего оружия кубачинской работы. Золото, драгоценности? Что-нибудь подберем, но этого мало. Женщины — вот что вам нужно.
— Женщины?
— Да, именно подарок в виде наложниц не вызовет подозрений и объяснит, почему его сопровождает такой сильный отряд.
— Может, борец сойдет? Кузьму уже один раз с успехом выдали за пахлевана.
Атаман посмотрел на меня как на несмышленыша.
— Вооруженная до зубов сотня охраняет борца-великана?
Я почесал в затылке, не зная, что придумать. Платов смотрел на меня с легкой насмешкой: садитесь, ученик Черехов, двойка!
— Гарем свой возьми в поход.
— Зару с Марьяной⁈ — чуть на лавке не подпрыгнул от столь нелепого, как мне показалось, предложения. — Казачку отдать? Она вообще не моя, постель мне не греет…
— Ты чего перепугался, будто я тебе предлагаю девок шаху афганскому подарить? Ему, если он тебя примет, шкатулочки с рубинами хватит. Зато по дороге, в любом караван-сарае сможете толково объяснить, отчего вы в таком числе. За торговцев, уж прости, вы никак не сойдете, посольство — это ты верно придумал, так что остается только одно: везем ценный дар. Вопросы есть? Вопросов нет!
— А без Марьяны никак? — скривился я как от зубной боли, предчувствуя нешуточный геморрой.
— Одной персиянки мало, — с видом бывалого знатока Востока отрезал Платов.
Умом понимая справедливость его слов, я противился этой идее всеми фибрами души. Подвергать женщин риску сложнейшего похода? А еще Марьяна… Как гребенцам, ее защитникам, объяснить, что надо — значит, надо?
А оказалось, что и объяснять ничего не надо, сами просят. Правда, потом, когда мы будем уже в пути, придется карты приоткрыть. И если от казаков я не ждал особого возмущения, то от наших красавиц я точно огребу по полной.
Бухара провожала нас плохо. Буквально за ее воротами земля под ногами нам популярно объяснила: легкой прогулки не ждите. Первый перегон в двадцать верст шел по такому «автодрому», что на нем лишь танки испытывать. Зимой этот пригород эмиратской столицы утопал в жидкой грязи, а сейчас, под раскаленным летним солнцем он превратился в мучительную полосу препятствий с окаменевшими мелкими надолбами. В результате, вдруг резко охромел один из верблюдов, которых мы взяли с собой по минимуму. Пришлось отцеплять его от связки и отправлять обратно на базу.
Потом небо заволокло облаками, задул юго-западный ветер, на нас пошла красная стена песчаной бури. Наши проводники тревожно закричали. Мы, безжалостно нахлёстывая коней, еле-еле успели добраться до ближайшего небольшого караван-сарая. Укрылись — и потеряли два дня, отчего я пришел в ярость. Нам следовало не ждать у пустыни погоды, а мчаться вперед — Платов меня предупредил, чтобы мы поторапливались.
— К нам не только Володьку Пименова отправили, есть и другие, — напутствовал он меня перед отъездом. — Большой отряд отправили за нами через Усть-Юрт. Глупость, конечно, людей только потеряют, летом по нашим следам не пройти. Но отдельная группа может прорваться. Так что, Петя, поспешай. Я выйду за тобой следом со всем Войском недели через две.
И вот задержка, не успели удалиться от Бухары, как потеряли двое суток. В ходе которых мы, во-первых, ютились «на головах» — какой контраст с моим недавним райским житьем в летней резиденции эмира! А во-вторых, я был вынужден не развлекаться с Зарой и миловаться с Марьяной, а выслушивать их упреки в погубленной молодости. Им совсем не улыбалось ехать в качестве живого реквизита фиктивного посольства, и сорок часов они выпиливали мне мозг, высказывая свои «фи».
Как только погода наладилась, я чуть ли не бегом поднял сотню, заставил всех ускориться и выезжать почти галопом. Рядом с нами, словно тени, двигались две сотни нукеров эмира, их лица были скрыты плотными вуалями, а взгляды, казалось, скользили по каждому камню и каждой душе на нашем пути. Задача у телохранителей была проста и важна: обеспечить бесперебойную связь с Войском, оставшимся позади, и проконтролировать, чтобы наше снабжение не прерывалось ни на миг. Эмир был заинтересован в успехе миссии, ведь его будущее зависело от того, как мы сумеем проложить этот путь в неведомое.
Мы двинулись к Аму-Дарье — не по знакомой дороге, откуда пришли, а повернули на юго-восток, держа курс на Мазар-и-Шариф. Это был путь в неизведанное, в земли, которые лишь изредка мелькали на старинных картах и о которых ходили лишь туманные слухи. Сначала путь пролегал по безжизненной, на первый взгляд, равнине. Это была не та пустыня с величественными, вечно движущимися барханами, что так часто рисуют в воображении европейцы. Нет, это была плоская, выжженная солнцем земля, усыпанная мелкой галькой и редкими, чахлыми кустиками верблюжьей колючки. Горизонт здесь расплывался в мареве, дрожал, обещая оазисы, которых на самом деле не существовало.
Я смотрел на эту бескрайнюю пустошь из лесса, и в памяти невольно всплывали картины из моего, будущего, мира. Я вспоминал, как в советском Узбекистане инженеры и агрономы пытались вдохнуть жизнь в подобные равнины, прокладывая каналы, орошая поля. Они добились своего, превратив эти безводные земли в хлопковые плантации, но ценой этому стала трагедия Арала, умирающего моря, которого лишили амударьинской воды, бездумно высосанной для нужд сельского хозяйства. Тогда мы покорили природу, но какова была цена? Здесь же, в девятнадцатом веке, земля оставалась такой, какой ее сотворил Бог, и человек лишь учился подчиняться ее суровым законам.
Вдоль древних караванных путей, что некогда связывали великие империи, мы встречали старинные караван-сараи. Не современные, бухарские, а почти монументальные постройки, сложенные из жженого кирпича или камня, с толстыми стенами и просторными дворами, способными вместить сотни верблюдов и их погонщиков. В их очертаниях чувствовалась мощь и продуманность, они были свидетелями былого величия, когда торговые караваны нескончаемым потоком тянулись через эти земли, принося богатство и процветание. Именно тут проходил Великий Шелковый путь из Китая в Византию и дальше. Но теперь эти гигантские сооружения, раббат, стояли опустошенными, их резные ворота были разбиты, крыши частью обвалились, а во дворах гулял лишь ветер, поднимая клубы пыли. Никто не следил за ними, не ремонтировал, не восстанавливал. Больше всего расстраивало плачевное состояние каменных цистерн-сердоба, назначение которых заключалось в сборе дождевой воды. Они были полупусты — наглядный и красноречивый признак упадка, что медленно, но верно охватывал Бухару и ее владения. Мне это не нравилось. Упадок означал слабость, а слабость — благодатную почву для интриг и внешнего вмешательства. Впрочем, если бы Бухара не была слаба — получилось ли бы у нас так легко ее взять двенадцатитысячным войском?