К чему весь этот концерт? Мой расчет строился на том, что у слепца невероятно обостряется осязание и обоняние, а под воздействием дымящихся курительниц сознание будет замутнено. Можно сказать, что я усовершенствовал метод Старца Горы, причем моя задача была проще: я не собирался превращать Земана в федая-терминатора, мне было нужно только признание.
Экс-шах очнулся. Его руки беспокойно прошлись по обнаженному телу, по мягкому ворсу кошмы. Он приподнялся на локте, напряженно прислушиваясь. Я махнул рукой девушкам: раздался мелодичный смех от Зары и Марьяны — то приближающийся, то удаляющийся.
— Где я? — прохрипел узник. — Теперь вы решили мучить меня соблазнами, коих меня лишили?
Он рухнул обратно на кошму — похоже, слишком глубоко вдохнул дым от курильниц, от него могла закружиться голова.
— Пахнет розами, — вдруг мечтательно произнес Земан, поднося свои ладони к носу. — Соловьи! Как давно я не слышал их трелей! Девичий смех…
Он замолчал и принялся ощупывать своего тело.
— О, Аллах! Как здесь прохладно… Это так приятно. Я изнывал от зноя или трясся от холода в каменном мешке, куда меня засунули.
Узник растянулся на кошме, расслабив тело, предаваясь неге.
Настал момент моего выхода.
— Ты праведник? — загремел мой усиленный большим рупором голос.
Земан подскочил, уселся, завертел головой.
— Кто здесь? Кто говорит? — спросил он с испугом.
— Сам знаешь! Ты праведник? — замогильным голосом повторил я вопрос. — Каковы твои прегрешения?
Экс-шах поводил перед собой руками, но ничего, разумеется, не обнаружил. Не смутил его и мой арабский со странным для него акцентом. Его вообще уже мало что смущало, он не искал подвохов, ловушки, ему хотелось верить…
— Я попал в рай? Прохлада, вода, ароматы, девичий смех… Гурии? Меня отдадут в руки гурий?
— Гурии? Нет! Тебя ждут клейма на лбу, боках и хребте! Ты почувствовал запах рая, но он будет впредь тебе недоступен.
Земан упал на кошму и заплакал.
— Скажи, что я сделал не так⁈
— Зякат! Ты был честен со мной?
— Ежегодное пожертвование в пользу бедных? — удивился экс-шах. — Я делал его, не уклонялся, быть может, ошибался в подсчетах…
— Тебя ждет Ад, а в нем две огромные скалы. Одна прозрачная, как слеза, другая, еще большая, цвета крови. Они будут давить тебя. Давить, давить… Утаенный ишак превращается в слона, а драгоценные камни — в гигантские булыжники, падающие на спину грешнику!
— Кохинур и рубин Тимура? В них все дело?
— Конечно, грешник, именно в них! Ты же хотел купить себе с их помощью жизнь!
— Но у меня не вышло! — извиваясь на кошме как змея, взвизгнул Земан, рыдая и размазывая по лицу слезы.
— Не имеет значения. Было намерение! Верни их — и тогда ворота Рая для тебя распахнуться.
— Как же я могу их вернуть, если я умер?
Логичный вопрос, даже слишком — для одурманенного человека. Но у меня была заготовка ответа.
— Скажи мне, где они, и я найду выход.
Земан ответил без малейшей запинки:
— Я спрятал их в ручье на подъезде к крепости Ашика!
Фортуна мне улыбнулась! Джекпот!
Нетрудно себе представить, как все было.
Земан-шах потерпел страшное поражение от баракзаев в ущельях к северу от Кабула. Он отступает в столицу, но задерживается там ненадолго — надежды на продолжение борьбы нет, от него все отвернулись. Он берет самые ценные драгоценности и бежит на восток в сторону Джелалабада, чтобы через Хайберский проход и Пешавар, где его не ждет ничего хорошего, пробраться в Пенджаб, к Ранджиту Сингху. По пути заезжает в крепость своего подданного. Этот Ашик, местный владетель, обязан шаху жизнью и имуществом, он не откажет в приюте. Но привычка всем не доверять столь сильна в беглеце, что он решает припрятать алмаз и рубин поблизости от дома Ашика, чтобы наутро забрать, когда продолжит путь. У дороги бежит ручей, шах спешивается, говорит своим телохранителям, что хочет испить воды. Подходит к воде, пьет и незаметно укрывает оба камня на дне ручья. Алмаз словно растворяется, рубин послужит якорем, приметой, чтобы позже найти Кохинур. Никто даже вообразить себе не может, что две драгоценности, способные изменить судьбу династии Дуррани, две драгоценности баснословной стоимости, две драгоценности, несущие по преданию горе и несчастье их владельцам, уже больше года преспокойно себе притворяются обычной разноцветной галькой в ручье…
С тяжелым сердцем я разделил свой отряд на две неравные части. Меньшая, гребенцы с Зачетовым во главе, осталась охранять девушек и наш немудрящий обоз — участие милых дам в походе впервые вылезло в настоящую проблему. Большая под моим командованием отправлялась в короткую вылазку. И в мыслях не допускал броситься малыми силами и очертя голову на поиски шайтански дорогущих бульников. Сам уже был не рад, что влез в эту историю. И ведь не доверишь никому — пойди потом докажи, что камни были, если посланные Махмудом и Шуджей искатели решат их прикарманить! Пришлось самому. Естественно, поставив в известность обоих принцев — мол, забрезжил свет в конце туннеля. И чтобы у них не возникло желания навязать нам сопровождающих, поднял свою сотню в ружье, как только Земан проболтался и забылся в тяжелом наркоманском сне.
Отряд удачно вырвался из Кабула, никем не задержанный, и устремился на Восток. Пересекли долину, изрезанную тысячью каналов и арыков, частично подземных. Шли ходко, одвуконь, в давно уже отработанном ритме. Лошади за проведенные в столице дни хорошо отдохнули, отъелись. Они мчали нас снова в горы, и казалось, им передалось наше настроение, это чувство легкости и полета, когда ветер в лицо, и плевать на то, что будет дальше…
До крепости Ашика добрались через сутки, дорога одна, заблудиться невозможно, искомый ручей нашелся как по заказу — в единственном числе, с немногими удобными спусками. Быстро поделил отряд на охранников и глазастых, приступил к планомерному поиску.
Удача выпала Рербергу. Именно Женя рассмотрел на дне красный камень, покрытый арабскими надписями.
— Это на самом деле не рубин, Петр Василич! — авторитетно заявил обер-офицер. — Этот лал или благородная шпинель.
Лал, рубин, шпинель… Какая разница? Необработанный камень производил впечатление. И своей историей, и понакрученными вокруг него легендами, и своим весом примерно в грамм 70, и размером.
— Хороша Маша, да не наша! Ищи алмаз!
— А что его искать? Вот же он, рядышком!
Снова я ошибся. Втемяшил себе в голову благодаря просмотренным фильмам, что бриллианты становятся невидимыми в воде. Алмаз был в два раза меньше, имел желтоватый оттенок и весьма своеобразную огранку, непохожую на европейскую бриллиантовую. Я разглядел искомое, наклонился, погрузил пальцы в прозрачную воду и выудил камень, испытывая лихорадочное волнение. Подкинул его на ладони, стряхивая капли, — с куполообразной верхушки Кохинора на меня смотрели века истории точно так же, как они взирали на наполеоновских солдат с вершин египетских пирамид. Как много рук выдающихся исторических личностей — великих ханов, шахов, императоров, королей — держали его в руках! Сколько крови, пота и слез из-за него было пролито, сожжено нервов, разбито сердец и надежд! И сколько еще всего будет! Интересненько, после того, как я столь бесцеремонно помацал Кохинор, он достанется британской короне, или я круто изменил его судьбу?
Меня пробило на нервный смешок, и от него вдруг стало зябко. Воровато оглянувшись, я спрятал оба камня в приготовленный мешочек, повесил его на шею.
— Поехали отсюда поскорее! Неспокойно мне с таким-то грузом.
Как в воду глядел.
Не успел я подняться к лошади, раздался тревожный крик Козина:
— Всадники!
От крепости, чьи неясные очертания проглядывали сквозь тополиную листву, к нам приближалась небольшая конная группа, человек двадцать пять. Наверняка, это местный лендлорд Ашик, тот самый предатель, выдавший Земан-шаха баракзаям. Углядел нечто странное в своих владениях и решил разобраться с пришельцами?
Положение осложнялось тем, что мои казаки все еще оставались большей частью спешенными и растянутыми вдоль ручья. Козин уже начал их собирать, они подтягивались друг за дружкой — отчасти расслабленные, отчасти уставшие после дороги. Размяли ноги, напились и умылись чистейшей прохладной водичкой, может, кого и в сон потянуло…
Не знаю, что тому послужило причиной, но события сразу понеслись вскачь, стремительно, без приветственных речей и пауз. Нас атаковали сразу, словно Ашик знал, зачем мы здесь и что нашли, ничуть не смущенный нашей численностью, необычностью нарядов или нехарактерной для Афганистана внешностью. То ли проклятье Кохинура, то ли преимущество конного над пешим, то ли злодейство было у него в крови наравне с предательством — он ни секунды не колебался. Нападавшие выхватили из узких ножен изящные бухарские клинки, которыми в равной степени легко рубить на скаку и колоть, и с гиком пришпорили коней.
Напрасно я сомневался в своих людях. Те немногие, кто охранял тропу, встретили нападавших слаженным залпом. В грязно-сером пороховом дыму смешались кони афганцев, их наступательный порыв был сразу сбит, а казаки, выхватывая на бегу шашки, бросились пешие на конных без раздумий. Пока я тупил на берегу ручья, они сблизились с противником, бестолково толкавшимся на неширокой дороге, ограниченной с одной стороны небольшим обрывом, а с другой — кустами и деревьями. Сразу же преимущество нападавших превратилось в слабость. Казаки рубли их по ногам или резали кинжалами подпруги и стаскивали на землю, чтобы добить.
Прозвучало еще несколько выстрелов. Всадник, одетый богаче остальных в расшитый халат, отчаянно крутя шашкой, как мельницей, под звон клинков кого-то из наших задел, кого-то сбил конем — сумел прорваться. И вылетел к ручью. Меня спасла реакция и умение задавить в себе в момент боя сантименты. Бухарка уже в руке — отпрянул в сторону и нанес удар, проклиная себя, по опорной ноге несущегося к воде коня.