Несчастное животное громко вскрикнуло «ИААА-ааа» и почти с человеческим стоном кувыркнулось через голову. Его наездник полетел вперед, широко разведя руки. Врезался в воду, подняв облако из брызг. Он даже не успел подняться, как моя шашка снесла ему голову. Рубиновые пятна поплыли по воде.
Огляделся, выбираясь из ручья. К нему больше никто не прорывался. На дороге добивали последних противников.
— Пленных не брать! Никого в живых не оставлять! — впервые с момента сшибки нервно заорал я, внутренне восхищаясь действиями казаков, тому, как они все четко проделали без моих руководящих указивок.
«Видит бог, эти сокровища мне мозги свернули набекрень, совсем голову потерял, лишенец!» — ругал я себя по чем свет, выходя на истоптанную копытами дорогу с лужами крови.
— Трое раненых, вашбродь, в седле держаться смогут. Из супостатов никто не ушел, — спокойно доложил мне Козин и поправился извиняющимся тоном. — Еще господин прапорщик, его конем стоптал тот, кого вы в ручье головы лишили.
— Жить буду, — кряхтя сообщил Рерберг с кислой миной, выбираясь из кустов и отряхивая изгвазданную в глине черкеску.
— Что за люди, не пойму? — полюбопытствовал старый урядник, не скрывая презрения. — На афганцев не похожи. Халатники, как по ту сторону гор, дуван с них — с козла молока. И кони,не приведи господи, клячи деревенские. Разве что шашки неплохие.
— Местное отребье из узбеков или таджиков, набранных по дальним кишлакам, — отмахнулся я. — Повезло нам, что не пуштуны.
— Что с конями ихними будем делать?
— Все бросайте и быстро уходим!
Казаки безропотно начали седлать коней. Бросив последний взгляд вокруг и чувствуя, что нервы все также натянуты в струну, последовал их примеру.
Волнение не отпускало меня всю обратную дорогу, каждую секунду ждал повторного нападения. Но я снова ошибся. Проблемы нарисовались перед нами в полный рост при въезде в наш караван-сарай.
(1) Чар-Чата базар, «Четыре арки» — крытый рынок, построенный в XVII веке Али Мардан Ханом, губернатором Кабула времен Великих Моголов, был полностью разрушен английскими войсками в 1842 г.
Глава 17
Усталые, вымотанные дорогой и жарой до предела, на изрядно заморенных конях, мы преодолевали последние сотни саженей нашего марш-броска за бриллиантовой дымкой, мечтая лишь об одном — ополоснуться и принять горизонтальное положение. Ребята, конечно, старались выглядеть молодецки — смотри, Кабул, Дон едет! Но все это было не нужно. Мы уже примелькались своим необычным видом, черкески не вызывали такого ажиотажа, как в наш первый день в столице. Городские ворота миновали беспрепятственно, таможенники и стражники к нам не цеплялись, многочисленные седоки ишаков, трусивших в обоих направлениях, провожали нас безразличными взглядами…
Нас ждали перед самым караван-сараем. Большая группа афганцев, вооруженных до зубов, но не сказать, чтобы численно нас превосходящая. Впереди на лошади местной породы, явно проигрывавшей моему ахалтекинцу, сидел их предводитель. Я узнал его — один из пятерки тех, кто схватил и доставил меня к принцу Шудже. Претендент на трон решил сделать свой ход, за нами пришли преданные ему гильзаи?
— Фириджис! Остановись! Отдай мне камни, и никто не пострадает!
Вожака не смутил мой насмешливый взгляд. Настолько уверен в себе и своих людях? Пусть у нас нет с собой пик, но заряженных винтовок и пистолетов ничуть не меньше. И как я успел заметить, из ворот караван-сарая начали выбегать встревоженные гребенцы. Наверняка, высмотрели нас с высоких стен этого крепкого форта, по ошибке названного пристанищем для торговых поездов. Атаки с тыла не хотите, шуджевские прихвостни⁈
Так, стопэ! С чего я взял, что тут имеет место паритет? У них же фитильные ружья! Которым требуется зажженный фитиль! То есть нужно слезть с лошади, разложить сошки, установить ствол, высечь кресалом искры, раздуть фитиль… Да они уже будут мертвы к тому моменту, когда придет время нажать на спусковой крючок! То-то я смотрю, люди Махмуда в цитадели не сразу пришли мне на помощь с предупредительным огнем!
Черт, черт, черт! Этот наглец прав в одном: нам никак нельзя проливать с ними кровь, иначе вся моя миссия пойдет насмарку. Одно дело мелкая шпана малика Ашика, которую мы покрошили у ручья, и совсем другое воины-гильзаи. Как у горцев Кавказа «канла», так и у пуштунов «бадал», то есть кровная месть, является сверхпопулярным народным обычаем. Мы можем их порвать с победным счетом — в этом я был почти уверен, — но что будет потом? Второе по численности племенное объединение Афганистана объявит бадал всеми урусами?
И, тем не менее, мне вся эта сцена надоела, осточертели эти надменные гильзаи — ну дайте же умыться! Я приблизил коня вплотную к более низкой лошади их предводителя, отчетливо сознавая, что сейчас не время выказывать слабость или нерешительность. Наклонился, будто собрался что-то поведать, и, пользуясь преимуществом в высоте, схватил его за предплечье. С силой надавил на болевую точку. Лицо пуштуна исказила гримаса боли, но он терпел, только дергал рукой, пытаясь освободиться.
— Я знаю, что такие, как вы, никогда не отступают. Умрут, но выполнять приказ. Но вот беда — мы сделаны из того же теста. И у нас кремневые ружья!
Я давил все сильнее. Наконец он не выдержал и закричал. Отпустил руку и сильно толкнул его в грудь — пуштун чуть не вылетел из седла и был вынужден схватиться непострадавшей рукой за лошадиную гриву, онемевшая правая болталась как тряпка. Теперь мне ничто не мешало его разоружить. Лишиться на глазах у товарищей своего пешкабза, затем кхайбера — позор и страшное оскорбление! Я бросил отнятое оружие на землю и сделал вид, что хочу забрать его ружье. Предводитель сполз на лошадиный бок, отгородится от меня седлом. Сам напросился: рука метнулась сама собой, чтобы столкнуть афганца на землю. Он полетел в дорожную пыль.
Гильзаи гневно закричали и схватились за рукояти своих мечей. Мой аргамак, повинуясь командам коленями, совершил прыжок вперед и ударил грудью в морду следующую лошадь, и ее наездник грохнулся оземь. Я выхватил из седельной кобуры пистолет и навел на следующего. Щелчок взводимого курка заставил его побледнеть — ему явно было знакомо мое оружие.
«Не такие уж они каменные, какими стараются выглядеть», — мелькнула задиристая мысль.
Пуштуны онемели, а их предводитель вдруг закричал мне в спину с оттенком отчаяния:
— Колдун! Верни мне руку!
Колдун? Он назвал меня колдуном?
В голове словно щелкнуло, фрагменты целого сложились воедино. Гильзаи прослышали от своего хозяина о необъяснимом для их разума моем трюке с Земан-шахом: устроил ему немного-немало экскурсию в райские кущи. Теперь рука вожака — я коснулся ее, и она онемела (да еще к тому же правая, самая важная!). Горцы-афганцы очень суеверны. Сталкиваясь с непонятным, тут же пытаются найти объяснение в сверхъестественном. Кто в здравом уме полезет сражаться с колдуном? Они расступились, открывая нам дорогу, градус агрессии понижался с каждой секундой.
Или все проще? Откуда им знать, что камни у меня? Быть может, принц Шуджа дал им команду нас попугать, но не переходить черту? Не сложилось? Тогда не нужно обострять. Предводитель его людей запросто мог, называя меня колдуном, просто пытаться спасти лицо. Вечно с этими горцами так — никогда не поймешь, что у них на уме.
Я спрятал пистолет обратно в кобуру, развернулся в седле:
— Часа не пройдет, и твоя рука к тебе вернется! Передай во дворец: завтра утром я готов встретиться с обоими принцами.
Гильзай сверкнул глазами — не сказал бы, что гневно. Что-то прокричал своим людям. Афганцы начали разъезжаться в стороны, не спуская с нас настороженных глаз.
— Камни! Они с тобой? Ты нашел их? — в его голосе послышались просительные нотки.
— Завтра! Все завтра, — ответил я и скомандовал своим людям. — Держать строй! Руки на ружьях, но первыми огонь не открываем!
Снова приняв гордый вид, возбужденный новой легкой победой отряд двинулся за моим конем в сторону ворот в караван-сарай. Люди Зачетова приветствовали нас криками, но продолжали держать карабины, направленными в сторону афганцев.
— Что тут у вас, Гавриил?
Урядник поморщился, как от зубной боли.
— Да приехали, нехристи, сперва зубы нам заговаривали облыжно: дескать, чувствуем к урус-казак неизъяснимую любовь. А потом как давай стращать. Пытались нас в комнаты загнать, пришлось малеха во дворе потолкаться. За грудки хватались, но до стрельбы дело не дошло. Тут Кузьма зембуреку свою как положит прямо перед ними. «Выметайтесь, говорит, а не то всех тут положу, у меня тута картечь, хоронить неча будет!» Фитиль зажег, уже почти поднес к пушке. Ну те и сдулись — очень уж они орудию уважают…
Я устало рассмеялся. Идея взять в поход один единственный зембурек мне до последнего момента казалась перебором, а вот поди ж ты — пригодился фальконет.
— Что с девушками?
— Спужались малость, особливо персиянка твоя. В комнатах ждут, с ними Кузьма теперь. Охраняет.
— Лошадь мою обиходьте! — попросил я, спрыгивая с аргамака.
Туркмены давно нас научили, как поить ахалтекинца в горячем его состоянии: воды дать вволю, но всегда после этого скакать на нем во весь опор, для того чтобы «смешать воду с кровью и возвести ее до температуры животного тела». Верно сие или нет, мы не знали, но много раз имели случай убедиться, что при правильном уходе мышцы и дыхалка коня остаются в прекрасной форме.
— Сделаем, вашбродь!
— Не забудь о постах. Сегодня усиленная стража. Раз фальконет засветили, пусть его жерло смотрит на улицу прямо через ворота.
Зачетов внимательно вгляделся в мое лицо, словно рассчитывал найти в нем ответ на загадки царицы Савской.
— Все так серьезно, Петр Василич?
Я страдальчески вздохнул.
— Сделаем, — повторил он и весело добавил. — Этот караван-сарай на совесть укреплен. От полка смогем отбиться. На башни по углами и по периметру крыши людей расставлю.