— Значит, караванная торговля надолго замрет, в Индию вернется голод, как было тридцать лет назад, — без малейшего осуждения констатировал банкир. Наверное, с таким выражением лица он щелкал костяшками на абаке, и сейчас, скалькулировав все в голове, задал странный вопрос. — Ты думаешь, главным вашим противником будут инглиси?
— А кто же еще? Не раджи же? Они слабы, погрязли в грызне, ослабели благодаря проискам Ост-Индской компании…
— Все так! — кивнул со скупой улыбкой банкир и пригубил свой чай. — Но есть фигуры посерьезнее.
— И кто же они?
— Бенгальские купцы. Эти паразиты на теле Индостана.
— Купцы не имеют пушек и ружей, — отмахнулся я.
— Пусть так, хотя в Калькутте работает фабрика по производству фитильных ружей, — согласился банкир, но, изобразив на лице таинственную мину, наклонился ко мне и тихо добавил. — У них есть деньги!
То же мне секрет Полишинеля! Странно, если бы у купца, торгующего со всем миром не было бы золота и серебра. Еще чудесатее, когда об этом сообщает финансист.
— Как ты думаешь, почему ингилси малым числом побеждали армии маратхов, впятеро, вдесятеро их превосходящие? Или весьма современную армию покойного Типу Султана, майсурского князя? Наверное, ты думаешь про то, какие хорошие пушки привезли с собой полки Уэлсли-сахиба? Или про то, как они ловко маршируют на поле боя, а туземцы бегают толпой как варвары из прошлых веков?
Разговор становился все более и более интригующим. Я быстро спросил, выдавая свою заинтересованность:
— Кто же тот демон, что всех побеждает?
— Золото! — пожал плечами банкир. — Деньги в руках бенгальских купцов. Они скупают задарма товары от миллионов крестьян-надомников и продают ее на север или англичанам. С ними бенгальцы создали как бы союз, как два соседних плюща, обвивающего один плодоносного ствол и сосущего из него соки. Они друг дружке помогают, нисколько не конфликтуя. И поэтому в распоряжении инглиси всегда полно золота для подкупа, а у противостоящих им раджей не хватает рупий на содержание большой армии. Именно покупая своих противников, командиров индийских армий или отрядов, инглиси вместе с калькуттскими купцами побеждают, чтобы творить зло с народом Бенгалии, да и всей Индии.
Я все понял. Этот термин еще не изобрели, но компрадорство давно пустило корни по всей Индии, где разграбление страны шло полных ходом, где новоявленные бенгальские буржуа с легкостью предавали национальные интересы ради барыша. Они еще не поняли, с кем связались, им пока и невдомек, что пройдет всего ничего, и в Индию хлынет поток дешевых тканей фабричного производства — механический ткацкий станок Картрайта уже изобретен. И закончится лафа у бенгальских торговцев, а миллионы мелких ремесленников окажутся выброшенными на обочину дороги собирать милостыню и умирать от голода.
— У них есть главный? Есть тот, на ком все держится? — спросил я банкира, не понимая, зачем он со мной так откровенничает.
— Бабу Рамдулал Дей, запомни это имя!
— Кто это?
— Все торговцы, ростовщики, банкиры и финансисты Бенгалии объединены в банию, в одно общество вне зависимости от касты. Он ее глава.
— Благодарю. Позволено ли мне узнать, что вызвало твою откровенность, уважаемый хозяин?
Банкир спрятал лицо за чашкой чая. Долго молчал.
— 30 лет назад, — глухо, бесцветным голосом, не поднимая глаз, начал он рассказ, — голод, вызванный алчностью англичан и бании Калькутта, заставил людей бежать куда глаза глядят. Те, кто остался, погибли. Миллионы! Многие районы обезлюдели, пашня была заброшена и превратилась в непроходимые джунгли. Потом голод возвращался снова и снова, потому что Калькутт требовал сажать индиго, а не рис, а вместо зерна — опийный мак. Моя семья вымерла подчистую — большой древний род из Бирбхума. Когда вы появитесь в Бенгалии, вы найдете многих, кто пожелает отомстить.
Банкир поставил со стуком на пол чашку со своим чаем и с вызовом уставился в мое лицо. Что ж, у меня появились новые вопросы.
Зиндан Кабула после бухарского меня, признаться, удивил в лучшую сторону. В столице эмирата людей засовывали в глубокий каменный колодец, забранный сверху решеткой, сквозь которую спускали вниз пищу и воду. Врагу не пожелаешь такого заключения — снег и дождь свободно проникали в узилище, там же приходилось справлять естественные надобности. Долго выдержать подобное заключение было непросто. В кабульском же зиндане большая часть арестантов по четыре-пять человек содержалась в больших квадратных залах с широким проемом под потолком, прикрытым от солнца тканевой шторой, в стенах сохранилось множество оконных проемов, заложенных кирпичом — складывалось впечатление, что изначально здание предназначалось для иного, чем служить тюрьмой. Но даже такая, тюрьма есть тюрьма — здесь царили безысходность и страх. Наверное, были и каменные мешки, но я их не увидел. Меня вели в комнату Земана, которого я мог забрать по приказу нового шаха.
Не успел я дойти до нужной мне камеры, как мое внимание привлек рык человека, вцепившегося пальцами в решетку из широких металлических полос. Я среагировал не только на странный возглас — что-то мне показалось знакомым в облике бородача-пленника. Остановился, всмотрелся в горевшие гневом глаза, в ястребиный нос, смолистую бороду и крепкую фигуру воина. Я узнал его — с этим человеком встречался во дворце хивинского хана на приеме бухарских послов. Ну здравствуй, Медриам-Ага, тебя все же сцапали люди Махмуд-шаха! Вот о каком сюрпризе говорил новый властитель Кабула…
— Я сбегу отсюда, и мы еще увидимся! — крикнул мне кундузец на арабском.
— Трудно бегать без головы, — пожал плечами я. Почему-то был уверен, что британского шпиона Махмуд казнит быстро, не затягивая.
Медраим затряс решетку, а я не стал задерживаться около клетки. Поделом тебе, сиди теперь в зиндане, жди казни.
Я не любитель дешевых понтов и глупых обличительных речей в подобных ситуациях. Быть может, в какой-нибудь фильме актер, играющий главного героя, выдал бы нечто пафосное вроде «ты сам выбрал свою участь!» или «будешь знать, как вставать у меня на дороге». Нет, ничего подобного я делать не собирался. Просто отвернулся и пошел дальше — будем считать, что эта страница моей азиатской эпопеи перевернута полностью и окончательно.
— Мне знаком твой голос, незнакомец! — с волнением произнес Земан, когда я объявил ему, что он свободен и завтра мы отправимся с ним в сторону Пенджаба.
Слепец, пребывая в своем погасшем мире и впав в какое-то оцепенение, он ни словом не возразил на мое сообщение, ни обрадовался, не огорчился. Его волновало только одно — мой голос. Надеюсь, он не вообразил себе, что снова отправляется в райские кущи. Не стал ему объяснять про нашу предыдущую встречу. Он и так выглядел краше в гроб кладут, видимо, моя проделка не прошла для него бесследно.
— Ваше величество, — спокойно ответил я, награждая экс-шаха утерянным титулом. — У нас мало времени. Пойдемте, нам нужно успеть до отъезда привести вас в порядок, да и у меня хлопот выше крыши.
Я не кривил душой. За оставшееся время до новой встречи с Махмуд-шахом, на которой он передаст мне алмаз, оставались считанные часы. Слишком много всего нужно было успеть, обсудить, подготовить, выслушать упреки. Меня ждали непростые полсуток.
Она проскользнула ко мне в спальню в самый неподходящий момент, ближе к полуночи. Неподходящий не потому, что я спал или собирался спать. Наоборот, сна не было ни в одном глазу. И все из-за предстоящей поездки. Как раз думал о ней, весь извелся. Поэтому, считай, застала врасплох. Лихорадочный блеск в глазах, которого хватило бы, чтобы осветить небольшой аул, дрожащие руки. Или…
«Неужели решила пойти ва-банк? Взять меня в оборот тепленьким-голеньким своими красивыми руками? Начнет гонять по татами, пока не уложит на лопатки, пока я не взвою и не запрошу пощады?»
— Чего испужался? — думала, что читает меня, как открытую книгу.
Еще и ручку крендельком на бедро. И бедром этим чуть вбок качнула. А сама-то продолжала дрожать — это выглядело одновременно и трогательно-наивно, и как-то по-гребенски с их станичными, довольно-таки свободными нравами.
Мысленно я застонал. И что ей ответить? Промямлить детское: «ничего я не испуЖался⁈» Курям на смех! Сделать морду кирпичом и поощрительно буркнуть" не дождеССя!«? Или: "Вот еще!»⁈ Все — наивно, будто не мужик отвечает, а пионер в коротких штанишках. Или выбрать грубый, но действенный вариант — «развертай оглобли!»?
— Что молчишь?
А и вправду, чего это я? Время для ответа упущено. И так никакой инициативы, а тут еще и торможу.
— Чего надо? — сподобился, наконец!
— Мне⁈ — выпустила ироничную вспышку из глаз. — Ничего.
Качнула вторым бедром, делая шаг ко мне. Я нашел в себе силы из лежачего положения перейти в полулежачее.
— А вот тебеее…!
"Ну, не…! Тянет она еще! Так никаких мужских сил моих не хватит. Так она последние запасы выгребет своим тягучим и низким, вибрирующим голосом'.
— Никак не заснешь? — спросила не участливо, а с той же иронией в голосе, будто точно знала причину моей бессонницы. Уверила себя, что я должен страдать перед разлукой. Значит, страдаю! Места себе не нахожу!
— Да… — пожал плечами. Мол, ничего необычного и ничего такого, что она могла бы подумать. Или в чем была уверена.
— Обо мнеее думаешь…
И ведь не спросила. А вот так вот рубанула.
С трудом, но изобразил подобие возмущения. Подобие это выразилось в надутых щеках и выпущенном воздухе. Звук напомнил лошадиное фырканье.
— Не думаешь⁈ — глазки наивно округлила.
Это-то ладно. Она, спрашивая, оседлала меня. И юбку предварительно подтянула повыше, чтобы я почувствовал — нет уже преград!
— Аааа? — наклонилась.
«Да, что она творит⁈» — дышать стало совсем трудно. И дело не в жарком кабульском воздухе.
Её глаза были в нескольких сантиметрах от моих. Её губы были уже в нескольких миллиметрах от моих. Её ноги продолжали сжиматься вокруг моих бедер. А в глазах паника, испуг…