В любом случае, он ничего не терял, поэтому закрыл глаза и загадал было, чтобы отец прилетел на землю, но понял, что сказал бы об этом сам папа: Non nobis solum nati sumus. Поэтому он загадал другое: «Хочу, чтобы Беллами нашел Октавию и чтобы мы могли жить в мире с наземниками».
Он снова посмотрел на Сашу, которая, в свою очередь, с легкой улыбкой смотрела на него.
– Хочешь узнать, что я загадал? – поддразнил он девушку, но та решительно замотала головой:
– Нет уж, – в ее голосе звучал протест, – нельзя никому говорить свое желание. Это тайна.
Уэллс много чего знал о том, как хранят тайны. Чего уж там, учителя у него были превосходные.
Уэллс никак не мог забыть о том, что отец солгал. Всю неделю после дня рождения он внимательно следил за тем, что говорит и делает Канцлер, в надежде, что какая-нибудь незначительная деталь объяснит, зачем папе понадобилось врать насчет заседания Совета. Но ничего подобного не случилось. Отец по-прежнему выходил из дому в одно и то же время незадолго до того, как настроенные на суточный цикл лампы переходили в дневной режим, прогоняя темноту, и возвращался как раз перед тем, как мать отправлялась в постель (в последнее время она сильно уставала). Папа целовал ее в щеку на ночь и проверял, как Уэллс сделал домашние задания. Мать шутила, что, когда отец говорит «Как твоя контрольная работа», он имеет в виду «Я люблю тебя и горжусь тобой». Уэллс знал, что отец действительно допоздна засиживается на работе, потому что неоднократно тайком пробирался к канцлерскому офису и прижимался ухом к двери. Каждый раз его бешено колотящееся сердце успокаивалось, потому что из кабинета доносились то звуки споров в Совете, то звон чашечки, которую папа ставил обратно на блюдце, отхлебнув глоток чая.
Почему же тогда Уэллс не мог избавиться от ощущения, будто отец что-то скрывает… что-то серьезное?
К тому времени, как подошел День Единения, Уэллс уже не мог взглянуть на папу, не ощутив при этом укола беспокойства. Он всегда ненавидел День Единения, утро которого всегда приходилось проводить, стоя между родителями и изо всех сил стараясь не подавать виду, как ему скучно от бесконечных колонн марширующих детей Уолдена и Аркадии.
Сколько себя помнил, Уэллс всю церемонию исподтишка таращился на ветви Райского Древа. Если удавалось посмотреть на них под правильным углом, можно было вообразить себя заблудившимся в лесу исследователем, который, например, сражается с голодным тигром. Или строит лодчонку, чтобы сплавиться на ней по опасной реке.
Но в этом году он не мог отвести глаз от отца. Обычно тот с мягкой улыбкой наблюдал за церемонией, но сегодня почему-то не сводил глаз с одного сироты из уолденского детского центра. Это было так не похоже на обычное поведение Канцлера, что Уэллс встревожился и начал разговор.
– Что происходит? – шепнул он отцу.
– О чем ты? – Канцлер бросил на сына короткий острый взгляд и снова переключился на ребят из детского центра, которые как раз выступали со стихами, выученными специально для торжественного случая.
В груди Уэллса вскипела злоба.
– Что ты скрываешь? – прошипел он.
Вот теперь Канцлер посмотрел прямо на сына.
– Понятия не имею, о чем это ты, – сказал он, очень медленно выговаривая слова. – А сейчас помолчи и вообще веди себя прилично, чтобы нам с матерью не пришлось за тебя краснеть.
Он говорил в своей обычной манере – монотонно, невыразительно, – но все равно чем-то отличался от привычного Канцлера. В его глазах появилось нечто, чего Уэллс никогда не видел прежде.
Страх.
– Хотя ты можешь сказать мне, если твое желание сбылось, – прошептала Саша.
Она сидела так близко к Уэллсу, что тот чувствовал щекой ее дыхание.
– Что? – переспросил он, растерявшись.
– Желание. Оно сбылось?
– О-о, – протянул Уэллс, вдруг смутившись, – а должно сбыться вот так сразу? На мое-то нужно время.
– Ясно. – Его сконфузил легкий намек на разочарование в голосе Саши.
– А ты что загадала?
Саша потянулась вперед и поцеловала его.
Уэллс на миг заколебался, в мозгу замельтешили миллионы мыслей, но потом руки Саши обвились у него вокруг пояса, и все мысли куда-то подевались. Он притянул девушку к себе, растворившись в поцелуе. А потом Саша чуть отстранилась и шепнула, щекоча ему ухо своим дыханием:
– Вот что я загадала.
Протянув руку, Уэллс убрал с ее лица прядку волос.
– Я рад, что твое желание сбылось. – Ему казалось, что он готов навсегда остаться с Сашей тут, в лесу. Больше всего на свете он хотел провести ночь, глядя на звезды и используя каждую новую серебристую точку в небе как повод слиться своими губами с Сашиными.
Но это, конечно, невозможно. «Мы родились не только для себя». После всех ужасов минувшего дня Уэллс не мог бросить остальных ребят. Нужно было вернуться в лагерь, помочь похоронить Прийю, утешить тех, кто не мог уснуть. И утихомирить тех, чьи горе и страх могут перерасти в потребность мстить.
– Тебе надо идти, – сказал Уэллс; его голос дрогнул, и он ничего не смог с этим поделать.
– Идти?
– Да, – сказал он куда более твердо, – иди домой, как вы с Кларк и задумали. Оставаться тут тебе небезопасно: ты видела, что сделал Беллами, а я знаю, на что способен Грэхем. – Он потянулся сквозь тьму и взял руку девушки. – Ты доберешься одна, это не опасно?
– Домой, – с легкой задумчивостью сказала Саша и улыбнулась неспешной, печальной улыбкой. – Со мной все будет хорошо. Спасибо тебе. – Прежде чем исчезнуть в темноте, она подалась вперед и снова быстро поцеловала Уэллса.
И если бы губы не пощипывало, он мог бы подумать, что ее никогда тут и не было.
Глава 22Беллами
Молчание, даже нарушаемое потрескиванием костра, было невыносимым. Беллами хотелось спросить Кларк, почему она это сделала. Почему врала про Лилли. Но слова, в которые он пытался облечь свои вопросы, умирали, не успев слететь с губ.
В конце концов, он схватил лук, несколько стрел и отправился поискать какой-нибудь дичи к ужину. К тому времени, как он вернулся, закинув за плечо кролика, Кларк уже раскатала одеяла, устроив спальные места. Беллами отметил со странной смесью облегчения и разочарования, что они будут спать на изрядном расстоянии друг от друга.
Под деревьями уже сгущались тени, и маленький костер на их стоянке казался таким приветливым. Кларк сидела на земле, крутя в руках часы. Где она их раздобыла, подумал Беллами, и как связать их появление со словами о том, что ее родители, возможно, прилетели сюда в составе первой экспедиции? Свет костра отбрасывал блики на лицо девушки, на миг выхватывая из темноты нечто похожее на следы слез, избороздившие ее щеки. Однако, когда Кларк заговорила, голос ее звучал твердо:
– Спасибо, – сказала она, кивнув на кролика и быстро утирая глаза тыльной стороной ладони.
Беллами тоже кивнул, но, свежуя тушку и методично нанизывая кусочки мяса на острую палку, не сказал ни слова.
– Хочешь, я этим займусь? – спросила Кларк, глядя на присевшего у огня парня.
Он поморщился от облачка пепла, взметнувшегося возле самого его лица.
– У меня все под контролем.
– А я-то думала до сих пор, что ты тут просто для красоты.
– Что? – Беллами уставился прямо в лицо Кларк, игнорируя шипение мяса, которое явно собралось подгореть.
– Извини, – быстро сказала Кларк, – я пошутила. Все знают, что мы все еще живы только благодаря тебе.
– Нет, это не так. – Беллами повернулся спасти кролика, который в противном случае превратился бы в кучу угольков. А я-то думала до сих пор, что ты тут просто для красоты. – Я просто кое-что из-за тебя вспомнил.
Он говорил так тихо, что Кларк, может быть, даже не слышала его за треском костра, но ему не было до этого дела. Ему просто хотелось спокойно все вспомнить.
– Сюда, – задыхаясь, выпалил Беллами и затащил Лилли за угол. Они остановились чуть-чуть отдышаться. – Ты… ты в порядке?
Она слишком запыхалась, чтобы говорить, и потому лишь кивнула.
– Нам надо… двигаться… дальше, – пыхтя, проговорил Беллами.
Какой же он идиот, что тайком поперся с Лилли на Феникс! Но если он не вытащит ее отсюда, то станет не просто идиотом.
Он станет убийцей.
Он должен был все хорошенько обдумать. Подойти к делу практично. Но тоскливое и мечтательное выражение, которое появлялось в глазах Лилли всякий раз, когда речь заходила о чтении, победило любые доводы рассудка. Лилли умерла бы за возможность вернуться в библиотеку Феникса, она грезила ею с тех пор, как побывала там несколько лет назад, еще будучи ученицей начальной школы.
Приближающийся топот заставил их обоих подскочить.
– Давай просто оставим книжку и сбежим, – сказал Беллами и потянул девочку по коридору. – На самом деле им только книжка и нужна. Может, они и не станут за нами гнаться, если получат ее обратно.
Лилли прижимала к груди тяжеленный том в зеленом переплете – этот цвет всегда так здорово смотрелся в сочетании с ее темно-рыжими волосами.
– Ни за что, – сказала она. – Я искала эту книгу годами. Мне нужно узнать, как та девчонка, в конце концов, поступила с мальчиком, который звал ее Морковкой.
– Если бы он понимал свое счастье, нашел бы себе блондинку. От рыжих одни неприятности, – усмехнулся Беллами и потянулся к книге. – Дай-ка ее сюда. Она весит почти столько же, сколько ты… Морковка.
Она с улыбкой сунула ему книгу.
– Ну наконец-то. А я-то думала до сих пор, что ты тут просто для красоты.
Он ухмыльнулся, но ответить не успел, потому что уже где-то совсем близко раздалось:
– Они пошли туда!
Беллами и Лилли снова бросились бежать.
– Они там, впереди!
– Боже мой, – задыхаясь, проговорила Лилли, – они сейчас нас схватят!
– Нет, не схватят. – Беллами покрепче схватил ее за руку и потащил за собой.