Глубоко зевнув, он бросил взгляд на часы. Вдруг по ушам ударил холодный дребезжащий звук. Вибрация телефона заполнила собой всю кухню. Идзуми резко схватил трубку. На экране светилось: «Касай Юрико». Мама.
– Алло… Мам?
После небольшой паузы:
– А, Идзуми? Ты мне звонил?
– Да, мам… Ты чего так поздно?
– Поздно? А который сейчас…
– Половина второго.
На другом конце провода воцарилась тишина. Сразу представилось, как мама сейчас в гостиной, той самой, где стоит рояль, неловко прикладывает к уху трубку не подчинявшегося ей нового телефона.
– Прости, – раздался наконец ее старческий сиплый голос. – Ты уже спал?
– Работал.
– Не бережешь ты себя! Нельзя же так!
– А сама-то ты чего в такое время не спишь?
– Иногда бывает такое. Просыпаюсь посреди ночи. Вот и сегодня. Открыла глаза и внезапно вспомнила, что от тебя пропущенный был… Что-то случилось?
«Даже если и случилось, что теперь – посреди ночи вызванивать? Уж можно и до утра подождать!» Упрек уже готов был соскользнуть с языка, но Идзуми вовремя остановился. Вместо этого он собрался с силами:
– Послушай, мне надо тебе кое о чем рассказать.
– О чем?
На секунду повисла пауза: Идзуми сомневался, стоит ли все-таки сообщать об этом сейчас.
– У нас будет ребенок.
– Ребенок?
– Да, у нас с Каори. Она беременна.
– Да?.. Поздравляю!! И когда предполагаются роды? – Голос зазвучал выше, что выдавало волнение матери.
– В августе где-то.
– Какая радость! Как Каори? Как у нее самочувствие?
– Живее всех живых.
– Прекрасно! Идзуми, как я за вас рада!
Из динамиков послышалось, как Юрико хлопает в ладоши.
– Получается, роды… когда они там будут?
– Я же говорил: в августе.
– Точно-точно. Уже скоро. Вам же еще столько нужно подготовить для малыша…
Пока мама что-то говорила в трубку, Идзуми растворялся в умиротворении от того, что наконец-то все ей открыл.
Когда Идзуми сообщил матери, что собирается жениться, Юрико погрузилась в молчание. Идзуми подумал, что маму, вероятно, волнует, кто же ее будущая невестка, но и после того, как он сообщил, что избранница – его коллега, Юрико по-прежнему не проронила ни слова. Чтобы заполнить гнетущую тишину, Идзуми начал рассказывать, что за человек Каори и как она выглядит.
Вдруг раздался хриплый возглас:
– Да какая уже разница! Мне-то что с того?
– Мам? Ты чего?
Послышался плач, сопровождавшийся хлюпаньем. Он словно пытался заглушить речь Идзуми.
– Теперь все пропало! – причитала Юрико, глубоко и часто дыша. – Неужели я недостаточно сделала, чтобы мы и дальше были вместе? Я-то думала, что впереди нас наконец-то ждет все то, чем живут настоящие семьи: что мы будем ездить по разным местам, будем выбираться отведать разных вкусняшек!
Идзуми, сообщая о свадьбе, рассчитывал услышать поздравления. А такая реакция, походившая на капризничанье малого дитя, поставила его в тупик, он не мог подобрать слов, чтобы ответить. Но через пару недель, когда в ресторане он представлял матери Каори, Юрико была настроена исключительно дружелюбно. Она не упустила шанс разболтать будущей невестке парочку неловких историй, произошедших с Идзуми в детстве.
– Когда он в плохом расположении духа, как правило, это легко решается наполнением пустого желудка. Подойдет все что угодно, его просто нужно накормить, – делилась опытом Юрико. Они с Каори нашли общий язык и уже вместе посмеивались над самим Идзуми.
С тех пор три года прошло. В тот раз Идзуми, движимый, вероятно, желанием искупить некоторую свою вину, преподнес Юрико подарок в виде швейцарских наручных часов. Сколько он себя помнил, мама всегда носила на запястье одни и те же часы.
Сейчас на настенных часах короткая стрелка преодолевала барьер в виде цифры 2. Мама безостановочно продолжала консультировать Идзуми по вопросам посещения акушера-гинеколога, отлучения ребенка от груди, убаюкивания, одежды для малыша… И после каждой изложенной темы она, словно вспоминая, из-за чего все это рассказывает, тихо повторяла:
– Идзуми, как я за тебя рада. Поздравляю.
Слушая ее звучащий скорее тревожно, нежели радостно голос, Идзуми чувствовал, будто мама удаляется от него.
Прямо как тогда.
4
Звуки аплодисментов уносились в кессонный потолок. Дождавшись, когда гул утихнет, виолончелист начал сольное выступление. Бах. Сюита для виолончели соло № 1.
Прожектора заливали светом упакованную в смокинг плотную фигуру. Внимание всех зрителей, которые не оставили в зале ни одного свободного места, было направлено в одну точку. Виолончелист сидел на фоне величественного орга́на посреди просторной сцены и, закрыв глаза, водил смычком. Мелодия рефрена. Есть в ней что-то волнующе-трагичное…
Он извлекал звуки отточенными уверенными движениями, и в то же время исполнение казалось абсолютно легким и воздушным. Говорят, звучание виолончели очень похоже на человеческий голос, и создается впечатление, будто инструмент разговаривает со слушателями. Сегодня в концертном зале можно было убедиться, что это абсолютная правда: мелодию, казалось, выпевал сам виолончелист.
– У виолончели звучание глубокое и насыщенное, поэтому поначалу она воспринимается мрачно, – рассуждала Каори за завтраком, надкусывая плитку шоколада. – Но у этого музыканта такая светлая энергетика, что чувствуется прилив тепла. Смотришь на его виртуозное исполнение, и кажется, что он выводит музыку с такой легкостью. Забываешь, что это не экспромт, а четкое следование нотной записи.
Сразу после третьего такта Идзуми заметил, как мама, сидевшая на соседнем сиденье, полезла в сумочку за платочком. Приподняв очки, она приложила салфетку сначала к уголку одного глаза, затем другого.
– В последнее время у меня слезы по любому поводу наворачиваются, – призналась Юрико, когда в такси по пути в музыкальный театр рассказывала о запавшем в душу сериале.
За все то время, пока мать с сыном жили вместе, Идзуми практически ни разу не видел, как мама плачет.
В младшей школе Идзуми сразу нашел себе друга, с которым они вместе возвращались домой. Это был его одноклассник по фамилии Миура. Как-то раз, когда на носу уже были зимние каникулы, мальчишки после уроков резвились дома у Миуры.
И отец, и мать Миуры работали, поэтому до их возращения все было в распоряжении сына. Как и Идзуми, он был предоставлен самому себе. Возможно, поэтому мальчики так легко сошлись. Касай часто проводил время у друга дома. Как и в тот день. Они смотрели мультики по телевизору, рубились в карточные игры. Струившийся в окно свет заходящего солнца становился все гуще, окрашивая в оранжевый цвет разбросанные по всей гостиной игрушки и одежду.
– В животе уже урчит… – многозначительно сказал Миура и, улыбнувшись, глянул в окно.
Оттуда лился яркий свет, который слепил Идзуми.
– Ага…
Как только Миура услышал подтверждение своим мыслям, его глаза заблестели, а смуглое лицо заиграло улыбкой предвкушения.
– Давай тогда в магазин за конфетами сгоняем.
– У меня денег нет.
– Не парься! Я знаю, где мама прячет заначку!
Миура вошел в кухню и бесцеремонно вытянул правый ящик буфета. Между квитанциями за газ и электричество нашлись четыре запрятанные купюры: две по тысячи и еще две по пять тысяч иен. На дне валялись монеты.
Миура дерзко зажал в руке одну бумажку, так что нарисованная на ней «1000» исказилась. И этой же рукой указал Идзуми на ящик:
– Давай тоже, бери сколько хочешь!
– Да нет, зачем…
– Давай в темпе!
– Да мне не нужно!
Идзуми понимал, что это преступление. Ему уже где-то раньше доводилось слышать и про воров, и про кражи.
– Не возьмешь – считай, нашей дружбе конец! – Миура внезапно перешел на крик. – А ну, быстро взял!
– Ну если я говорю, что не нужны мне деньги, значит, они мне правда не нужны!
Идзуми отнекивался, но гневное выражение лица друга не оставляло ему выбора. Он быстро сунул руку в ящик, вытащил монетку – это были пятьсот иен – и кинул в карман. Сквозь ткань брюк мальчик почувствовал жгучий холод металла. Миура открыл входную дверь, и в глаза хлынули солнечные лучи, они словно пронзали насквозь. Идзуми, будто торопясь скрыться, бросился с крыльца.
Зайдя в ближайший супермаркет, Миура сразу уверенно направился к отделу сладостей. Идзуми шел следом за другом, шарившим по стеллажам, которые пестрели упаковками конфет. Он заметил, что на спинке темно-синего свитера Миуры зияет дырочка размером с бусину.
Тот закинул в тележку шоколадку, жвачку со вкусом колы, леденцы и еще самых разных конфет.
– Давай тоже возьми что-нибудь вкусненькое! – восторженно обратился Миура к другу.
Взгляд Идзуми застыл на упаковке с рисовым пирожным.
На белом пакетике красовались сочные красные ягоды клубники – его любимый вкус. Идзуми робко взял в руки упаковку и побрел к кассе.
Карман брюк отяжелел от сдачи – в нем теперь болталось несколько монет по сто и десять иен. А к пирожному Идзуми так и не притронулся. Дома у Миуры он лишь попробовал купленную другом шоколадку, но та показалась ему какой-то безвкусной. Трава травой: вроде бы ощущаешь, что во рту что-то есть, а больше ничего-то и не чувствуешь. Идзуми присмотрелся к лицу сидевшего рядом приятеля, не отрывавшего взгляда от телевизора: похоже, тот тоже ел шоколадку без энтузиазма.
Идзуми вернулся домой вместе с клубничным пирожным.
– А это у нас откуда? – поинтересовалась Юрико, когда вернулась с работы. Ответом было молчание, и ее рука, намывавшая посуду, зависла в воздухе. – Выкладывай начистоту, – потребовал металлический голос.
Весь в слезах Идзуми высыпал монеты из кармана на стол и признался в своем преступлении.
Следом за мамой он дошел до дома Миуры. Солнце уже полностью скрылось за горизонтом, а взрослых все еще не было. Юрико, склонив голову, попросила у приятеля Идзуми прощения и протянула ему монету в пятьсот иен.