– А мама твоя что говорит?
– Сказала, хочет попробовать в одиночку пока справляться. И город, в котором мама уже прижилась, покидать она вряд ли захочет.
– Обо мне не беспокойся, – заверяла Юрико, провожая вчера сына. – Я еще в полном порядке, – для придания пущей достоверности своим словам она улыбалась, но это успокаивало разве что саму Юрико.
– Я на следующей неделе приеду. Если что-то случится, ты мне сразу звони! – Идзуми не удалось натянуть улыбку в ответ. Он переступил порог дома. Лицо матери, на которое нельзя было спокойно смотреть, скрылось за створкой раздвижной двери.
– Тогда будем искать кого-нибудь, кто будет присматривать?
– Мама говорит, пока не нужно. Но в ближайшее время, наверное, придется. На начальном этапе, скорее всего, можно будет рассчитывать только на приходящую сиделку или искать пансионат с амбулаторным посещением.
Вчера Идзуми связывался с менеджером из соцзащиты, номер которого ему дали в больнице. Приятный голос женщины-специалиста, вероятно, средних лет, в деталях ознакомил с доступными видами поддержки больных деменцией.
– А как там все устроено?
– Сиделка, как я понял, приходит домой, готовит, помогает принять ванну и все такое. А в пансионатах амбулаторного посещения помимо того, что кормят, помогают с гигиеной, еще проводят разные процедуры и мероприятия для поддержания состояния. Утром увозят в пансионат, вечером – домой.
– Такие услуги, наверное, в копеечку влетят?
После вопроса Каори в вагон хлынул свет: поезд выехал на надземные пути. За окном внизу расстилалось спортивное поле университета. Студенты в обтягивающей белой форме бегали, размахивая палками с сеткой наверху.
– Нет, знаешь, там вполне себе недорого. Тем более по страховке.
Идзуми уже знал, что студенты играют в так называемый лакросс, – название ранее подсказала Каори. Говорят, это достаточно суровый вид спорта, но под лучами ласкового весеннего солнца резвящиеся молодые люди выглядели так беспечно…
– А когда одной ей станет совсем никак, что будем делать? Не дай бог она снова, как в этот раз, забудется где-нибудь в магазине или на улице…
– Сейчас ничего не поделаешь: все пансионаты стационарного пребывания забиты, люди в очередях по несколько лет ждут – так просто туда не попасть.
Каори нежно провела рукой по округлившемуся животу, словно сообщая ребенку: «Не переживай, у нас все будет хорошо». Вчера она поделилась тем, что малыш в последнее время стал часто пинаться. Тогда Идзуми прикоснулся к животу жены, и по его ладони пробежала волна удара – он явно не рассчитывал, что толчок будет такой силы.
– Известие о наличии у близкого человека деменции – это не конец. Наоборот: это только начало, – убеждала женщина из соцзащиты по ту сторону провода. – Я должна вас предупредить: даже лучший пансионат и постоянная опека близких не дают гарантии, что развитие болезни замедлится. Но при этом вам во что бы то ни стало нельзя опускать руки!
После этого воззвания женщина в телефоне стала описывать принципы работы специальной медицинской страховки и дотошно объяснять разницу между видами специализированных организаций по уходу за больными деменцией. Информацию она излагала вполне доходчиво, но Идзуми большую часть все равно не удалось запомнить.
После фотосъемки музыкантов для обложки альбома Идзуми не стал возвращаться в компанию, а отправился в парикмахерскую, куда обычно ходил. Со всеми этими поездками по больницам да улаживанием рабочих вопросов он так закрутился, что не стригся уже два месяца.
– Вот это шевелюру вы отпустили! – приговаривал, расчесывая волосы сидящего в кресле Идзуми, его всегдашний парикмахер.
Он был в леопардовой блузке, которая, казалось, прилипала к худощавому телу. Ноги обтягивали ярко-красные штаны, а завершали образ ботинки на высокой платформе. Встретишь такого на улице – и не подумаешь, что этот матерый панк-рокер простой парикмахер.
– Да, утром их уложить – целая трагедия.
– Если регулярно не приводить в порядок то, что находится на голове, недолго и совсем себя запустить. – По губам парикмахера пробежал хохоток, и под нижней губой заколыхалась подвеска лабрета. За отталкивающей на первый взгляд внешностью скрывался человек, который умел расположить к себе, и Идзуми это цепляло.
– Седых волос у вас что-то прибавилось.
Он отделил прядь, зажал ее между средним и указательным пальцем, натянул и щелкнул ножницами.
– Да, не мудрено… Слишком критично? – Идзуми – нет чтобы говорить с парикмахером через зеркало – то и дело невольно поворачивался к нему в моменты диалога.
– На затылке вот прямо-таки заметно.
Парикмахер деликатным движением развернул голову Идзуми обратно к зеркалу и продолжил уверено размахивать ножницами: кончики волос так и сыпались на пол. Никто в этом салоне не мог сравниться с ним в мастерстве. До Идзуми даже доходила информация – ею как-то во время мытья головы поделился новичок-подмастерье, – что по планам панк-парикмахер в следующем году станет управляющим салоном.
– Если седина вас смущает, можем закрасить. Хотя, по-моему, вам и так хорошо: есть в ней что-то элегантное.
Пока Идзуми обдумывал предложение парикмахера, до его обоняния донесся едкий запах краски для седых волос. Обнаружилось, что в кресле у соседнего зеркала сидела женщина средних лет, на длинные локоны которой была нанесено вещество белого цвета. До этих слов Идзуми и не замечал, какие манипуляции проделывали сейчас с другими клиентами.
Юрико тоже закрашивала седину. Начала она это делать примерно в то время, когда Идзуми поступил в университет. Маме, по всей видимости, было неловко, что возникла такая необходимость: чтобы сын не заметил, первую купленную тогда краску она поставила на нижнюю полку шкафчика под раковиной, причем заставила упаковку хранившимися про запас кондиционерами для белья и шампунями. Но Идзуми все-таки наткнулся на спрятанный предмет. В тот момент он впервые почувствовал, что мама стареет.
На прошлой неделе Идзуми обнаружил еще один мамин тайник: между страницами книги о деменции был заложен белый конверт. На нем было указано название больницы в соседнем городке. Идзуми, стараясь не издать ни единого звука, выдвинул стул и присел за обеденный стол. На подоконнике стояли три вазы. Все они были пустые. Сверху раздавался тикающий звук секундной стрелки настенных часов. Идзуми оторопел: прошло уже три часа с того момента, как мама ушла спать. Тем не менее он снова опустил взгляд на конверт и после долгих раздумий все-таки извлек из него несколько сложенных в три раза бумажек.
В лобной и теменной долях головного мозга обнаружены участки, где нарушается процесс распределения крови по областям. Наблюдается снижение кровотока, особенно в височной и затылочной долях.
На бумагах были снимки мозга в разных срезах. Документы из конверта оказались не чем иным, как результатами медицинской экспертизы. Вынесен предварительный диагноз: деменция, болезнь Альцгеймера. Подтверждение диагноза станет возможным при анализе последующего течения болезни. С проставленной на медицинском бланке даты прошло почти полгода.
Если вспомнить, как раз в то время мама часто названивала Идзуми. Бывало, она поинтересуется, как у него дела, а Идзуми просто буркнет что-нибудь невнятное. Он мог и вовсе кинуть трубку со словами: «Прости, сейчас не могу говорить». И ведь он даже к ней все это время не ездил, хотя здесь каких-то полтора часа на электричке.
Наблюдая за отражением фигуры замешивающего темно-коричневую краску парикмахера, Идзуми копался в памяти. Он все больше убеждался в том, что симптомы стали проявляться еще полгода назад. Теперь-то Идзуми понимал, что тогда по телефону мама безмолвно молила о помощи. Но он этого не услышал. Если бы только он раньше заподозрил неладное! Кто знает, может, сейчас болезнь бы не продвинулась так далеко. Идзуми представил, как мама в одиночку проходила обследование, и внутри все сжалось от чувства вины.
Разведенная в пластиковой миске масса стала постепенно менять темно-коричневый цвет на белый. Наблюдая за изменением оттенка краски для седины, Идзуми задумался, что и он теперь стареет. Вот уже через пять месяцев у него родится ребенок. Да-а, вот так жизнь пролетит, и не заметишь.
7
Указательный палец правой руки судорожно стукнул по дверному звонку несколько раз. Раздалось соответствующее количество режущих слух звуков. Послышались приближающиеся шаги, они застыли по ту сторону двери. Казалось, человек притаился. Видимо, он всматривался в глазок. По крыше барабанил дождь. Дверь все еще держали закрытой. Тогда рука сжалась в кулак и требовательно стукнула два-три раза. По ней тоже хлестали капли воды с неба.
– Идзуми! Ты же здесь?
Раздался треск поворота ключа. Темно-шоколадного цвета дверь осторожно приоткрылась.
– Здравствуйте… Вы что-то хотели? – спросил человек, чье лицо все еще пряталось за дверью.
– Мой сын, Идзуми, он не у вас?
– Идзуми-сан?..
– Да. Он все еще не вернулся домой. А тут еще такой дождь хлынул, так и продрогнуть можно. А я же переживаю, вдруг заблудился. Да вот он уже и в школу ходит – как он мог потеряться. Но сердце разрывается, не могу я сидеть сложа руки. Подумала, может, он к вам заскочил… С вашим сыном они же хорошо ладят, играют вместе частенько…
Мама Миуры-куна выглянула из-за двери. Она изумленно уставилась на гостью.
– Что ж вы молчите? – Голос уже готов был сорваться на крик, но Юрико изо всех сил его сдерживала. Между тем ей показалось, что по второму этажу кто-то прошелся. – Так он и правда у вас?
Мать Миуры-куна отвела глаза в сторону, и это только убедило Юрико в том, что женщина недоговаривает.
– Это же Идзуми? На втором этаже!
Юрико дернула ручку двери и ввалилась в дом.
– Постойте! Вы что себе позволяете! – возмутилась мать Миуры-куна, которая успела схватить Юрико за запястье. Лицо хозяйки дома было одним бежевым пятном: на нем не было глаз, рта, носа…