– Касай-сан, скажите, пожалуйста, вы посещаете кофейни или заходите в какие-нибудь заведения пообедать?
– Да… Бывает, – неуверенно тихим голосом ответил Идзуми: он не понимал, почему это интересует Мидзуки.
– А вы смогли бы просидеть там безвылазно семь или восемь часов?
– Нет, так много я бы, конечно, не выдержал.
– Вот, теперь представляете? Даже здоровому человеку сложно долгое время находиться на одном месте.
Из окна было видно, как на лужайке под теплыми лучами солнца нежилась чихуахуа, она сладко зевала. Собачка, как пояснила Мидзуки, жила здесь с прошлого года: она заехала сюда вместе со своим пожилым хозяином.
«Теперь все наши дедушки и бабушки заботятся о ней. Правда, перекармливают: вот она и толстенькая», – восторженно рассказывала женщина.
– Жить в окружении белых бетонных стен; в помещениях, где повсюду постелен одинаковый линолеум; там, где, не учитывая чью-либо волю, просто усаживают всех пялиться в крошечный телевизор; где пищу подают в одноразовой посуде, – разве это не ужасно?
– Ужасно.
– Если бы вам наказали жить в таких условиях, сколько дней вы бы продержались?
– Даже не знаю…
– Конечно, каждое учреждение функционирует, руководствуясь собственными принципами. И у всякого пансионата – не будем отрицать – своя стоимость услуг и эффективность. Но помести, например, меня в подобное место, я не смогла бы пробыть там и полдня. Наверняка захотелось бы оттуда просто сбежать. Если даже навещающие родственники думают лишь о том, чтобы побыстрее уже вернуться домой, то с чего бы такое место жительства пришлось по душе страдающим деменцией людям? Поэтому они и пытаются выбраться из заключения. Чтобы предотвратить побег подопечных, устанавливают целую систему дверей. А ведь от этого только сильнее хочется убежать. От такой жизни некоторые даже начинают грубить и буянить. На мой взгляд, это вполне закономерный результат.
– А у вас тут всé с деменцией?
Обитатели, собравшиеся сейчас за кухонным столом, умиротворенно чистили стручки фасоли, обсуждая при этом, что готовить на ужин, – они не походили на людей, когнитивные способности которых ослабевают под давлением болезни. У окна в видавшем виды кресле-качалке сидела женщина, у которой из-под ловко танцующего крючка спускалась прелестная лента кружева.
– Да, все с деменцией. Люди утрачивают воспоминания, испытывают проблемы с мышлением, но, как видите, их руки не теряют доведенные до автоматизма навыки. Они в состоянии справиться с готовкой или другим выученным ручным ремеслом, даже если не могут уже вспомнить свое имя. Поэтому у нас большое внимание уделяется вещам, с которыми можно взаимодействовать. Здесь практически все, чего только может коснуться осязание или зрение, изготовлено из натурального дерева, ткани и других природных материалов – мы стараемся по возможности исключить контакт с бездушными предметами. Мы не запираем окна и двери, но и таких случаев, чтобы кто-то пытался убежать, у нас особо не было. Бродяжничество, агрессия – все это симптомы, и их – пусть это и не избавит от самой болезни – можно облегчить, если ликвидировать стресс-факторы. Именно на этом мы акцентируем внимание в своей деятельности.
Только сейчас Идзуми заметил, что в углу комнаты стояло черное пианино. Оно уже носило отпечаток старины, но невооруженным взглядом было видно, что за инструментом хорошо ухаживают. Заметив интерес Идзуми к пианино, подала голос до этого молчавшая дочь Мидзуки:
– Это пианино привез с собой один из наших постояльцев. Он уже покинул нас, но инструмент здесь прижился.
На черной лаковой поверхности пианино играли белые отблески солнечных лучей. Идзуми наконец-то почувствовал, что нашел подходящее место. Если маме и предстоит провести последний этап жизненного пути где-то вне родных стен, то там обязательно должно быть место музыке. Радость открытия тем не менее сопровождалась беспокойством: на такие условия содержания и ухода за больными наверняка претендует уйма желающих. Он немедля задал волнующий его вопрос:
– А сколько примерно приходиться дожидаться, чтобы заехать?
– Многие из наших нынешних постояльцев хорошо держатся и живут у нас уже долго, кто-то даже более десяти лет. Так что смена жильцов происходит не особо часто, сами понимаете. Ожидающих возможности к нам попасть тоже немало, один из них пребывает в очереди уже около пяти лет.
Эти слова опустили с небес на землю. Но Идзуми понимал, что такого расклада и следовало ожидать. Скрепя сердце он мысленно вычеркнул этот пансионат из списка вариантов и настроился искать дальше: они с Юрико не могли ждать пять лет. Но он решил все-таки сделать ставку, хоть и не верилось в выигрыш: попросил Мидзуки внести маму в лист ожидания.
– Для нашего пансионата это прискорбное событие, но так сложилось, что практически в одно время нас покинули три постояльца, – сообщила вчера по телефону Мидзуки. – Они провели у нас приличное количество времени, и их уход стал для нас большим ударом. Буквально за месяц опустело несколько комнат. Мы, конечно же, связались с теми, кто ожидал возможности к нам попасть, однако выяснилось, что некоторые больные отошли уже в мир иной, а кто-то находится в другом пансионате.
Они договорились, что Юрико заедет в начале следующего месяца, после чего Идзуми сразу набрал Никайдо, чтобы поделиться новостями. Вот так единым махом решилась большая проблема.
– Я рад, что у вас все так вышло, – последовал тихий комментарий Нагаи, который опять уже погрузился в телефон. Вероятно, он набирал кому-то сообщение: большой палец резво бегал по экрану.
– Ой, да ладно уж, «рад»: тебе-то от этого ни холодно ни жарко.
– Я правда за вас рад! – утверждал Нагаи, не поднимая при этом взгляда. На самом деле у него была такая особенность – Идзуми подметил ее около полугода назад: когда Нагаи говорил предельно искренне, то смотрел в экран телефона или компьютера. Он не был и не стремился казаться высокомерным, как можно было бы сперва подумать: он просто пытался спрятать свое смущение, с которым все не мог совладать. – Честно вам говорю.
И если вдруг что, то знайте, что я всегда помогу.
– Ладно, спасибо тебе! – растрогался Идзуми.
Как раз в этот момент к их столику подошла девушка с ресепшен и пригласила на переговоры. С условленного времени прошло уже двадцать минут. Идзуми поднялся, протянув сам себе: «Ох, ну наконец-то!»
– Простите! – окликнул Нагаи.
Идзуми остановился и повернулся. Нагаи снял кепку и смотрел прямо на него. Не сразу, но он все-таки продолжил:
– Я все хотел вам сказать…
– Что сказать?
– С клипом MUSIC… Простите, пожалуйста, что доставил вам столько проблем… Я с самого начала понимал, что расходы не втиснутся в бюджет, думал: пусть меня потом даже вышвырнут из компании, но я все равно попробую осуществить задумку, – признался Нагаи и склонил голову. На столе остался кофе, к которому он почти не притронулся. – Просто мне казалось: если делать только то, что прикажут, не выходить за установленные рамки, то с таким человеком, как я, никто и никогда не станет считаться. Что я? Асоциальный, неорганизованный, даже мысль выразить словами правильно не умею. Поэтому я подумал, что создать нечто грандиозное – это единственный для меня способ получить своего рода какое-то признание… Вот я и натворил дел…
Идзуми не мог найти, что сказать в ответ. Перед его застывшей в ступоре фигурой проплыли четыре сотрудницы, каждая из которых держала по стакану. За прозрачными стеклянными стенками виднелась яркая жидкость: верхний красный цвет градиентом переходил к оранжевому. Над этим закатным переливом на краю стакана держалась щедро отрезанная долька ананаса и аппетитно-красная вишенка. Идзуми узнал напиток: это был тот коктейль «Тропический всплеск».
– Я благодарен, что вы позволили мне воплотить мою идею. Обещаю, что больше не доставлю вам хлопот. И постараюсь помочь вам разгрузиться по работе хоть немного. Мне вот всегда казалось, что я успею еще побыть с бабушкой, постоянно было как-то не до того. Оглянуться не успел, а ее уже серьезно подкосила болезнь. Она меня даже узнавать перестала. И вот бабушки не стало, я ее, по сути, как человека так и не узнал – от одной этой мысли кошки на душе скребут. Прошу вас, не повторяйте моих ошибок: найдите время для того, чтобы быть с мамой.
10
Палящие лучи летнего солнца обдавали водную поверхность, прокладывая по глади сверкающую тропу.
– Только глянь, какой вид! – окликнул маму Идзуми и опустил оконное стекло.
Сразу повеяло запахом моря. Юрико умиротворенным взглядом осматривала пейзаж, открывавшийся сразу за окнами такси.
– Красота… – произнесла она, щуря глаза.
– Каждый раз при виде моря мне вспоминается та громадная рыбина, – Блаженная улыбка появилась на лице, с удовольствием погружающемся в потоки свежего бриза.
– Что за громадная рыбина? – Юрико перевела взгляд с морского пейзажа на сына.
– Ну, помнишь, самая первая рыба, которую я поймал! Я еще тогда в младшей школе учился.
– А-а, точно! Ты ж тогда таку-ую рыбу вытащил!
– Да-да! Надо ж было! Цепляю на удочку наживку, закидываю леску в море, а эта рыбища как сразу набросится, я как давай катушку накручивать изо всех сил! – рассказывал Идзуми, эмоционально изображая, как ему тогда пришлось справляться с катушкой.
– Да уж, махина была сантиметров тридцать! – подхватила Юрико, разведя руки и показывая примерный размер рыбы.
– Сколько я после этого ни ходил рыбачить, тот рекорд мне побить никак не удалось!
– Говорят же, новичкам везет, у тебя так во всем было.
Помнишь, ты когда впервые лотерейный билет купил, аж велосипед выиграл! А когда участвовал в своей первой школьной спартакиаде, ты же тогда в каких только состязаниях ни выбился вперед! Ой! Вот только, Идзуми, там же не море было!
– Что? Где?
– Ты ту рыбу огромную поймал не в море, а в озере, – уточнила Юрико, глядя прямо Идзуми в глаза.