Я же взглянула на его тонкие губы и, заметив идеальную белизну зубов, задумалась совершенно о другом. Все в Асабе-сан было чистым и белым: красивое гладкое бледное лицо, руки из прозрачного мрамора, под которым виднелись все кровеносные сосуды.
У Асабы-сан немного неровная осанка, но даже при этом он выше меня на голову, у него длинные руки и ноги. Он всегда ходит в строгом сером костюме – даже в выходные дни не желает освобождаться от белой рубашки и пиджака.
«У меня просто плохо развито чувство стиля…» – постоянно оправдывается он. Или например: «Я не хочу каждый день мучиться с выбором одежды, уж лучше всегда в одном и том же – как в школе было с формой!»
В целом в нем и правда есть что-то стариковское. Возможно, именно поэтому мне с ним так безмятежно.
Когда мы были в магазине, Асаба-сан сказал, чтобы я тоже что-нибудь себе купила. Но там не было ничего такого, что вдохновило бы меня сейчас на чтение. На прилавке у кассы меня привлекла одна из записных книжек. Обложка из черной искусственной кожи, на ней – ничего лишнего, только год. Было в этой вещице что-то стариковское: надо брать. Да и здорово, что сама по себе она неприметная. Нельзя, чтобы кто-нибудь узнал о нас.
Боже, как долго я этого ждала!
Асаба-сан ушел на работу. Он сказал, что сегодня у них торжественная церемония посвящения в студенты, а потом ему с коллегами нужно будет остаться на обсуждение учебных планов.
Я переложила из своей дорожной сумки в ящички шкафа купальник, несколько блузок и платьев, легкое пальто – на этом с моим багажом было покончено. Я не брала с собой ни книги, ни партитуры, ни аксессуары, ни даже косметику или еще что-либо. Все дорогие моей душе вещи, равно как и рояль, и моих учеников, я оставила там – в прошлом доме.
Следом я принялась за наставленные коробки. Я бережно доставала каждый его костюм. Комната наполнилась приятным запахом – его запахом. Как же захотелось крепко прижаться к нему, обнять его! Не прошло и часа, как он ушел из дома, а я уже безумно соскучилась! Надо взять себя в руки: если он узнает, какие драмы разыгрываются в моем сердце, его наверняка оттолкнет такая сентиментальность.
В одной из нижних коробок лежала различная специализированная научная литература по судостроению и всему, что связано с кораблями. Все это я по размеру расставила на навесной полке.
В коробке среди книг я обнаружила один диск. Это был сборник композиций Шумана в исполнении прекрасного пианиста, Владимира Самуиловича Горовица. В самом начале нашего общения я упоминала эти произведения и советовала Асабе-сан послушать их. Оказывается, он даже диск специально купил: мне стало так приятно!
Я всегда была без ума от исполнения Горовица, который управлял инструментом как собственным голосом. Он не зацикливался на нотных листах и мог свободно менять темп. Его музыка, которая звучала с такой силой и одновременно простотой, всегда западала в душу. Он был предметом моего восхищения: я умела играть только четко следуя нотам, и меня покоряла его способность оторваться от предписанного.
Если так прикинуть, в последний раз я пыталась вести личный дневник еще в старшей школе.
В то время у меня в целом часто было так, что интерес к чему-то внезапно появлялся и так же внезапно исчезал. И записи в дневнике я вела, как ни странно, не для себя: я надеялась, что кто-нибудь сможет их прочитать. Но в итоге я быстро разочаровалась в этом всем и оставила идею.
После меня и не посещала мысль снова начать вести дневник. Было совершенно не до автобиографии: все силы уходили на то, чтобы просто жить. Иногда меня тревожит мысль, что я могла утратить воспоминания о чем-то важном, но, с другой стороны, я успокаиваю себя: если что-то вылетело из головы, то оно, вероятно, было не таким уж и важным, верно?
Сейчас я снова взялась вести дневник: мне показалось, что происходящее сейчас должно быть зафиксировано на бумаге. Хочется навсегда оставить при себе то эмоциональное состояние, в котором я теперь нахожусь, те впечатления, которые получаю здесь каждый день; сохранить дорогой образ Асабы-сан: его узкие глаза, низкий мягкий голос, милую привычку длинными пальцами постоянно касаться уха. Я сохраню все это здесь.
Только я закончила развешивать на нашем скромном балкончике постиранные вещи, как тут же хлынул дождь. Другого места, где можно было бы разместить влажную одежду, не было, и я просто вернулась в комнату. Я обернулась к окну, за стеклом мой взгляд привлекли зацепленные прищепками носки. Я никогда прежде не замечала, насколько большой – по сравнению с моим – размер ноги у Асабы-сан.
С нашего пятого этажа из окна открывается вид на летающие по надземным путям поезда. Вагоны – например, те двухцветные, «клубника с заварным кремом», – совсем как игрушечные. На выезде из депо за станцией ждут своего отправления две вереницы поездов, они непоколебимо стоят под обстрелом дождя.
Во время нашей первой встречи тоже шел дождь.
Был вечер субботы, только недавно после нашего урока ушла Юко-тян. Я сидела в одиночестве и наблюдала, как капли тарабанят по оконному стеклу. Нужно было сходить в магазин за продуктами на ужин, но дождь хлестал так сильно, что не было абсолютно никакого желания выходить из дома.
И в такую погоду ко мне пришел он. «Хочу научиться играть на пианино», – с некоторым стеснением сказал мужчина в мокром сером костюме. Асаба-сан думал исполнить что-нибудь на свадебной церемонии друзей.
Оказалось, что он работает в университете неподалеку, а живет вверх по склону нашей улицы. Асаба-сан тогда признался, что каждый раз, проходя мимо, ловил взглядом вывеску «Уроки фортепиано» и прислушивался к доносившимся из дома звукам.
Я спросила у него, какую композицию он хотел бы научиться исполнять, и он сказал, что ему нравится Шуман.
Как редко можно встретить такого человека! У кого ни спроси, у всех любимый музыкант – это, как правило, Моцарт или Шопен. Я тоже была поклонницей творчества Шумана. Меня наполнила радость от знакомства с единомышленником, и я решилась спросить:
– А вы знаете, что Шуман все композиции посвящал своей любимой?
– Да, Кларе, пианистке, – тотчас ответил Асаба-сан. – Он отправлял ей любовные письма и даже в разлуке продолжал писать музыку.
– Согласитесь, прекрасная история. Как трогательно, что им все-таки удалось соединиться в браке. Ах да, какая композиция вам нравится больше всего?
– «Грезы».
Он снова ни на секунду не задумался перед ответом, и, признаться, его выбор меня очень порадовал. Наверное, у меня на лице было написано, что я полностью разделяю его предпочтения: я не могла скрыть улыбку и мой голос, вероятно, тоже стал звучать чуть выше.
– Цикл «Детские сцены», седьмая пьеса. Я тоже ее люблю.
А вы знаете, что побудило Шумана ее написать?
– Могу предположить, что он писал ее для своих детей, нет?
– Если бы все всегда было так очевидно, – отмела я его теорию, отчего он немного растерялся и, не найдя других идей, уставился на меня взглядом, выпрашивающим рассказать, как оно было на самом деле. – Шуман сочинил эту композицию еще до свадьбы с Кларой. На самом деле отец девушки был категорически против бракосочетания, а Шуман тайком отправлял возлюбленной письма. Однажды в ее ответе мелькнули слова: «Вы иногда ведете себя как ребенок». И именно они вдохновили его на создание «Детских сцен».
– Ах да, он же посвящал всю музыку только ей… – задумчиво сказал Асаба-сан и перебрал пальцами воображаемые клавиши. На безымянном пальце его левой руки сверкало новенькое серебряное кольцо.
С тех пор каждую субботу он стал брать у меня уроки. Мы занимались только «Грезами» и больше ничего не трогали: наша цель была за три месяца – к свадьбе друга – добиться идеального исполнения именно этой композиции. У Асабы-сан были длинные пальцы, и он хорошо ими управлял, так что почти все схватывал на лету. Он сказал, что даже купил синтезатор, чтобы репетировать дома. Асаба-сан производил впечатление человека с волевым характером. Но больше всего меня радовало то, что ему, по моим ощущениям, понравилось играть на фортепиано.
К слову, везде, где я жила до этого, было фортепиано, даже в детстве: в родительском доме в зале стояло пианино.
Здесь, в этой небольшой квартирке, само собой разумеется, нет инструмента. Но и не сказать, что я скучаю без него.
Асаба-сан сообщил мне свое рабочее расписание. Почти каждый день у него занятия с девяти утра до пяти вечера. Исключение составляют четверг – у него лекции с одиннадцати – и среда – по средам он заканчивает в три.
– А это значит, каждый день завтракать и ужинать мы можем вместе, – сказал он, словно прочитав мои мысли.
Вечером я помыла новую посуду и разместила ее за стеклянными дверцами серванта. От одного вида кружек, тарелок, стаканов, стоявших парами, сердце начинало биться сильнее.
На ужин сегодня приготовлю говядину, тушенную с овощами.
Асаба-сан ушел на работу в университет, а я решила прогуляться по округе.
Неподалеку от дома пробегает маленькая речка, сегодня она была укрыта розовыми лепестками сакуры, словно пледом.
Вдали тянется цепь утопающих в зелени гор. В противоположной стороне открывается море. На склоне между ними и раскинулся этот город.
У побережья мелькала вереница сакэварен. До этого я по телевизору видела рекламу одной из компаний. У нее еще логотип с журавлем, расправившим в полете крылья: какой благопожелательный символ они себе выбрали!
Вверх по реке мне встретилось здание общественных собраний, которое использовалось явно не один десяток лет. На его крыше была надстроена круглая смотровая площадка. Располагавшаяся на краю углового дома, она походила на шляпку, которая хорошо дополняла импозантный образ здания.