Сейчас я чувствую, что разорвала связь с прежним домом в тот раз, когда при случайной встрече с бывшей одноклассницей насочиняла ей небылицы о своей жизни.
Выступление на свадьбе друга с «Грезами», к которому Асаба-сан все это время со мной готовился, произвело фурор, и дорогой ученик в знак благодарности пригласил меня на ужин. Тогда-то это и произошло.
Ресторан, в котором мы должны были встретиться, находился в той части города, куда весь народ стекался скрасить досуг. Добираться пришлось далековато, но вот мы наконец-то подошли к заветной двери, а на ней – объявление: «Заведение временно закрыто на ремонт».
Асаба-сан разволновался, попросил простить его непредусмотрительность и ринулся подыскивать нам другой ресторан. Его растерянные движения растворились в вечерней суете улицы.
Через пару минут он, весь запыхавшийся, вернулся; на его лице читалось волнение, а на лбу выступили капельки пота.
– Тут есть парочка заведений, но я даже не знаю, куда лучше… В голове от неожиданности все перемешалось… – После этих слов он аж закашлялся.
«Вот чудной!» – подумала тогда я и отчего-то прониклась к нему особой теплотой.
Я предложила сходить в одно заведение, которое славилось своими гамбургскими стейками, и мы остановились на этом варианте. Там, наслаждаясь сочным мясом, еще потрескивавшим на металлическом подносе, мы увлеченно общались.
Какой я была в детстве, почему стала заниматься музыкой, через какие отношения я прошла – о чем только Асаба-сан меня не спрашивал. А я, пока рассказывала о своей жизни, любовалась его детской улыбкой. «И все-таки вы такой удивительный человек!» – говорил он мне.
Но, признаться, ни один мой ответ не получился цельным и законченным. «Да я уж и не помню», – то и дело звучало из моих уст. И этим я ни в коем случае не пыталась уклониться от ответа – с Асабой-сан я была готова поделиться всеми тайнами, – но часть воспоминаний словно затуманилась, и я, сколько ни напрягала память, не могла нащупать каких-то подробностей, отчего повествование прерывалось.
– Да уж, из своей жизни вообще ничего не могу вспомнить. А вот спроси меня про сына – я все в таких деталях расскажу. – Я задумалась и приложилась к эспрессо, который нам как раз подали после десерта. Кофе сильной обжарки отдавал горько-сладкие нотки вкуса. – Вообще, последние годы я так была занята тем, чтобы устроить сыну достойную жизнь, что, мне кажется, в какой-то момент даже забыла о себе.
Асаба-сан серьезно посмотрел на меня, вздохнул и вымолвил:
– Тогда как насчет попробовать теперь пожить для себя? Хотя бы на то время, что мы проводим вдвоем, можно же забыть обо всем остальном?
Из музыкальных колонок по залу, резво прыгая, понеслись звуки классики. «Седьмой вальс», Шопен. Вальс, который не предназначен для танцев.
Асаба-сан всегда старался играть точно по нотам, отчего звучание выходило несколько топорным. Я ему не раз говорила подходить к этому легче, наслаждаться процессом: в этом же и есть сама суть исполнения музыки. Он сконфуженно кивал: «Хорошо, я понимаю». Но в ту же секунду, опуская пальцы на клавиши, начинал исподтишка подглядывать в нотный лист. В такие минуты я снова и снова убеждалась в том, что музыка есть способ разглядеть душу человека.
Асаба-сан – такой человек, который не позволяет себе совершать ошибки. Такой же, как я. Ad libitum – читай: песенка спета. Наша стезя – прилежно извлекать ноту за нотой.
Ненадолго вслушавшись в звуки вальса, я узнала исполнение Горовица. Будучи легкой, почти невесомой, эта мелодия дала мне мощный толчок.
Я попробую жить для себя!
Возникло ощущение, что в мгновение ока рассеялся туман в голове и все мысли стали свежими и чистыми. С той минуты, когда я решила посвятить всю свою жизнь сыну, и время, и деньги, и душа – все это было изъято из моего распоряжения. Я думала, что так и должно быть. Но теперь мне кажется, что не будет неправильным, если временами, когда мы будем вместе с Асабой-сан, я буду позволять себе жить для себя. Только в те минуты, что мы вместе.
– Давай создадим много совместных воспоминаний, – призвал он, как только мы вышли из ресторана.
Мы пошли в отель. Я сама ему предложила.
Раньше я не выносила, когда кто-то проявлял заботу обо мне. Вероятно, это неприятие происходило из ощущения, что окружающие хотят помочь мне только из чувства жалости к матери-одиночки. С Асабой-сан же все было иначе: он не выражал сострадание и не рассыпался в любезностях – он просто тихонечко был рядом со мной.
На тот момент мы встречались уже полгода. Мы просто лежали в кровати, он обнимал меня со спины.
– Я теперь буду работать в другом городе. В Кобе, – известил Асаба-сан.
Эти слова прозвучали как гром среди ясного неба. «Как? Зачем? Когда? А как же я?» – тысяча вопросов закрутились в моей голове, но я только прошептала:
– Понятно…
Затем Асаба-сан тихо проговорил, будто напоминал сам себе план действий, что ему предложили должность профессора в другом университете, что жена с ребенком останутся здесь, что он планирует снимать небольшую квартиру.
Тактичный, красноречивый, манерный, – все это было
не про Асабу-сан. Сама прилежность и детская непосредственность – вот каким человеком он был.
Однако моментами проскальзывало ощущение, что
Асабе-сан были по его природе непонятны переживания других людей. Вот и сейчас: его слова казались пустыми,
будто ничего не произошло. Невозможно было понять,
что творится у него в душе. Впрочем, меня эта ничем не
прикрытая черствинка пленила.
Асаба-сан тогда так и не сказал, что хочет, чтобы я поехала с ним.
Он никогда ничего не продумывал, этим занималась я. Что поесть, куда сходить, во сколько встретиться – все это выбирала я. И все же он непременно воодушевленно подхватывал: «Да, здорово, давай!» Он полностью соглашался с любым моим предложением. Мне кажется, если бы я выдвинула идею расстаться, его лицо бы практически не дрогнуло и он также ответил бы:
– Ну ничего не попишешь, ладно.
Но вот я здесь, вместе с Асабой-сан.
Раньше я думала, что всю жизнь проведу рядом с сыном. Я довольствовалась нашим крохотным уединенным островком. Но я вспомнила о том, что где-то там еще есть целый мир. В укромную гавань нашей забытой земли по случайности забрел белый корабль. С его палубы меня окликнул Асаба-сан, и я без оглядки запрыгнула на судно. Я не имела ни малейшего представления, куда нам предстоит плыть. Но мне было все равно.
9 ИЮНЯ Асаба-сан уехал на время домой, и я эти дни прозябаю одна, глядя в окно и от скуки подсчитывая, сколько самолетов пролетело в небе да сколько поездов прошло в одну сторону и в другую. И пока я так сижу, в мире что-то само по себе происходит. Сердце сжимается от ощущения, будто жизнь движется мимо меня, но в то же время откуда-то накатывает невероятная безмятежность. Эти чувства разрывают меня на части и окончательно лишают возможности чем-либо заниматься.
Недавно решила перебрать накопившуюся почту. Какую прелесть я обнаружила: белоглазки и пестрые зимородки! Эти птички были изображены на марках. На открытке была марка за пятьдесят иен, на письме – за восемьдесят. Получается, в этом году цены на пересылку выросли. И я заметила это только сейчас: конечно, ведь сколько времени я уже никому ничего не писала!
Меня посетило желание настрочить кому-нибудь письмо, я села за стол, с энтузиазмом занесла ручку над листом бумаги, но, когда шарик стержня был уже готов коснуться поверхности, рука застыла: кому мне писать?
Юрико, соберись: в твоей жизни есть только Асаба-сан.
И это твой выбор. Больше тебе ничего не нужно. Запомнила? То-то же.
Сегодня вечером Асаба-сан вернулся.
Только он снял в прихожей уличную обувь, как я – а в это время я нарезала тофу для мисо-супа – почувствовала, как сзади меня обхватывают его руки.
Он несколько раз поцеловал меня в шею, его руки начали спускаться. Он нежно помассировал мои ягодицы, после чего раздался лязг отстегивающейся пряжки ремня.
Я просила его чуть-чуть подождать, но, видимо, он уже ничего не слышал. Асаба-сан принялся расстегивать пуговицы на моей блузке. Я почувствовала на себе его возбужденное дыхание, резко вернулась та боль, про которую я успела забыть за последние несколько дней. По ногам пошла дрожь, в них появилась слабость. Как же приятно чувствовать прикосновения его пальцев, слышать его голос, вдыхать запах его тела…
Когда мы уже лежали в кровати, так и не одевшись после всего этого, Асаба-сан заметил, что в спальне теперь стоял аквариум. Я рассказала, что, пока он был в отъезде, я как-то зашла в зоомагазин неподалеку и в итоге купила там двух рюкинчиков: один – чуть побольше, другой – чуть поменьше. Брала специально парочкой, чтобы им было не скучно в одиночку. За красную расцветку я дала им имена Клен и Рябинка.
Асаба-сан по-прежнему ночи напролет проводит на
работе. Говорит, у него там завал с исследованиями
да публикацией результатов. Вот безвылазно и сидит
в лаборатории.
Ночами мое одиночество скрашивают сны. Иногда снится что-то страшное или грустное, иногда даже веселое: всегда что-то разное. Из общего – только то, что в большинстве случаев по сюжету рядом со мной никого нет. Но вот сегодня там был Асаба-сан – как же радостно на душе! Правда, где мы были и что делали, уже начисто стерлось из памяти. Вот же! Теперь этот сон даже в голове не проиграешь! А так хотелось почувствовать заново все эмоции…
Надо взять за правило сразу записывать сны.
Я как-то слышала, что человек видит сны каждый день, просто не всегда об этом помнит. Сколько же, должно быть, ко мне приходило снов, о которых я даже не подозревала! Интересно, что происходило в этих многочисленных снах, что были просто пропущены моим сознанием сквозь сито…