Сегодня я выбиралась в город, чтобы закупиться к празднованию дня рождения Асабы-сан. Я ходила между продуктовыми рядами местного торгового центра, и, когда остановилась у прилавка с тортами, меня кто-то окликнул:
258 – Юри-тян?
Это была Y: мы хорошо общались, когда вместе учились в консерватории. Узкое рельефное лицо – словно у нее есть европейские корни, мягкий высокий голос, аккуратные длинные руки и ноги. Вокруг глаз и на шее уже, конечно, виднелись небольшие морщинки, но в целом она ничуть не изменилась с наших студенческих времен.
И только стоявшие по обе стороны от нее девчушки, лицом в маму, свидетельствовали о том, что с той поры прошло уж больше двадцати лет.
– И правда Юри-тян! Да ты совсем не изменилась! – оживленно приветствовала она меня, пока я стояла в небольшом ступоре. – Ты тоже в Кобе перебралась или проездом?
От упоминания города в памяти стало всплывать: Y почти сразу после выпуска выскочила замуж, ее мужа откомандировали в Кобе, в связи с чем они и переехали туда с концами.
Я знала Y как невероятно светлого человека, душу компании с заразительным смехом и просто милашку. Вспомнилось: когда мы собрались на прощальную вечеринку по случаю ее отъезда, она напилась в стельку и со слезами на глазах вешалась на всех нас по кругу, умоляя: «Ты только приезжай к нам, ладно? Обещай, что приедешь! Где ты еще попробуешь лучшую в мире говядину? Приезжай!»
– Ой, у меня муж тоже теперь здесь работает, – я воспроизвела ее историю, чтобы она чувствовала, что мы на одной волне. – Вот мы и переехали сюда всей семьей.
– Вот это известие! И как давно?
– Ну, где-то полгода назад, наверное…
– Ясненько. У вас есть дети?
– Да, мальчик, уже в средней школе учится.
Только в ту минуту я осознала, что после рождения сына
ни разу не виделась ни с кем из своего студенчества.
Само собой разумеется, что никто не знает, где я и что.
– Мальчик? А в какой школе вы учитесь?
– А там, у станции Исиягава, – выпалила я первый возможный ориентир, который только пришел в голову.
– У Исиягавы разве есть школа?
Я не знала, что ответить, глаза сами принялись блуждать по сторонам. На витрине была устроена настоящая выставка тортов, украшенных различными фруктами. Вот же: такая неловкая ситуация, а я думала только о том, какой торт больше всего понравится Асабе-сан!
– А! Средняя школа Микагэ?
Я ничего не ответила, и Y, расценив мое молчание как знак согласия, тут же продолжила:
– Здорово! Да-а, подумать только, как твоему сыну повезло: такую заботливую маму, как ты, еще поискать надо!
Наверное, вы с ним не разлей вода?
– Ой, куда там! У него сейчас переходный возраст, бунтует! Да еще и вымахал: совсем уже как взрослый!
– Да у нас та же история! Еще дети совсем, а посмотри на
них – ну девушки уже настоящие, и характер показать
могут! – Y бросила взгляд на дочерей, которые, к слову,
были с ней одного роста. Те, воспользовавшись случаем,
попросили отпустить их ненадолго в магазин сладостей
неподалеку.
– Ладно тебе переживать! Девочки, они же всегда особенно привязаны к матери.
– Да если бы: вот найдут себе парней, повыскакивают замуж – и ищи ветра в поле.
– А ты думаешь с мальчиком будет иначе? Женится – и поминай как звали.
Торговые ряды, утопающие в богатом разнообразии продукции. Бесконечные потоки людей. Витрины, играющие яркими красками украшенных тортов. И в центре всей этой локации – мы с Y, ведем стандартный диалог двух мамочек, обмениваемся заученными фразочками.
После окончания консерватории я некоторое время работала репетитором по игре на фортепиано: профессиональной пианисткой мне стать так и не удалось, но саму музыку оставить не смогла. А там как-то в общей компании познакомилась с будущим мужем, преподавателем местного университета. Он у меня ведет исследования в области гидродинамики, разрабатывает гребные винты морских судов. Что-то мудреное, я сама, если честно, до сих пор не разобралась во всем этом. Сначала мы жили там, в небольшом домике, потом уже, когда мужа пригласили работать преподавателем в здешний университет, втроем и переехали. Поначалу было немного неудобно: 261 конечно, у нас-то там каждый уголок знаешь, а тут – все неизведанное; но потом ничего – прижились. И что могу сказать: прекрасное здесь, конечно, местечко.
И горы тебе, и море – к расота, безмятежность, благодать! Вот где должно было пройти детство сына: жаль, что так поздно выдался шанс сюда переехать. Мужу тоже здесь нравится. А я, как мы сюда перебрались, оставила репетиторство, сейчас за инструмент сажусь изредка и только ради собственного удовольствия. Намерение стать музыкантом теперь у сына: из рук свою электрогитару не выпускает. День за днем этот шум – уже сил никаких нет. Мучает он этот инструмент, а как играл в самом начале скверно, так и сейчас: уши в трубочку заворачиваются.
Хоть самой осваивай эту гитару, чтобы ему потом показать, как надо.
Вот так в веселом ключе без единой запинки я описывала «свою жизнь». Реальность смешивалась с выдумкой, и я сама уже не соображала, что есть что. Я сама себе поверила: мне казалось, будто в моей жизни все так и было.
Я словно поменяла себе память.
В итоге мы, вспоминая былое, проболтали с Y еще минут тридцать и расстались, обменявшись новыми контактами.
– Надо еще как-нибудь встретиться! – подытожила Y. На прощание она помахала мне аккуратной кукольной ручкой и с двумя дочерьми скрылась в толпе.
Если задуматься, в образе ее было что-то по-настоящему материнское. Интересно, а во мне читалось что-то
262 подобное?
Я выбрала праздничный торт с ягодами клубники, накупила разных закусок, вернулась домой, там еще наготовила всякого. Асаба-сан с таким аппетитом ел – смотреть было приятно!
– Ну что, еще год – и пятый десяток, – вздохнул за столом Асаба-сан.
А мне до сих пор не верится, что он младше меня на шесть лет.
Раньше я особо не задумывалась о том, что Асаба-сан моложе. Разве что наблюдая за его спящим лицом, то и дело ловила себя на мысли: «Что за милый ребенок!»
Завтра он уедет от меня домой на три дня.
Асаба-сан ездит домой каждые два месяца. Мы никогда не обсуждаем его поездки, но, полагаю, там он проводит время с женой и детьми. Его дом там, не здесь. Это само собой разумеется. Но что тогда эта квартира? Как бы это место назвать? Что-то вроде теплого местечка, где пере-263 летная птица останавливается на зимовку?
Проживание таких дней ожидания словно возвращает меня в то время, когда я была на последних месяцах беременности. Я тоже ни с кем не выходила на связь, старалась не высовываться из дома и только сидела в обнимку с подрастающим животом. Каждый день – уборка, стирка, готовка. Когда с рутиной было покончено, садилась за рояль.
Никто меня тогда не поддержал. Ну и пусть: это был только мой ребенок и я готова была родить его без чьей-либо помощи. Да и те дни томления были гораздо менее унылыми, чем могло показаться: вся радость от ощущения, что ты даешь миру новую жизнь, принадлежала только мне, мне не нужно было ею ни с кем делиться.
Это было мое личное счастье.
Но периодически ночами чувство одиночества все-таки брало верх, появлялась тревога, которая не давала уснуть.
В таких случаях я выходила прогуляться. И пока шла по пустым темным улицам, разговаривала с ребенком, который был у меня в животе.
«Вот ты скоро родишься. Что бы тебе хотелось попробовать? Куда-нибудь вместе сходим? Какую музыку тебе включить послушать? Надеюсь, тебе понравится наш рояль».
264 Я скручивались от боли, лежа на больничной койке.
Ни мама, ни папа – никто так и не пришел ко мне.
Последний теплившийся огонек надежды потух. В душе
разгорелось обжигающее пламя обиды.
Боль нападала волнами: подступала, захлестывала и откатывалась. Я вся свернулась на кровати, меня трясло от собственной немощи. Дедушка-врач пожурил меня:
– Ваш ребенок прилагает все усилия, чтобы поскорее оказаться в ваших руках, а вы нюни тут распустили.
– Тужься, тужься, – надрывался над койкой голос, приказывающий мне и ребенку.
Волны становились мощнее. Боль усилилась: я думала, что не смогу ее вынести. И когда я почувствовала, что сознание покидает меня, в палату набежали медсестры и увезли меня в родильный зал.
Все было залито безукоризненно белым светом. Я крепко сжимала челюсти.
– Вдох! Тужься!
– Давай-давай! Еще немного!
Воздух рассекали команды акушерок и врача. Я все с большей силой впивалась в ручки кровати и тужилась. По мне струями сочился пот. «Вдох! Выдох!» Я пыталась направлять все силы к тазу.
Казалось, что из моего тела выходили внутренности. По-265 чувствовалось что-то теплое.
– Уа-а-а, ва-а-а, – плакало что-то протяжно, словно кто-то водил смычком по скрипке.
– Ну что, мамочка, поздравляем! Вот ваш сыночек, – вывел меня из ступора голос врача, приложившего ко мне ребенка. Все тельце младенца было красным. Я прижала его к себе дрожащей рукой. Он был таким теплым, таким мягким! Ты проделал такой путь ко мне! Спасибо!
Полная эмоций, я залилась слезами.
Наконец-то мы встретились! Я так рада тебя видеть! Мы теперь есть друг у друга.
Не знаю, зачем я про это здесь написала. Больше пока не о чем. Наверное, стоит сделать небольшой перерыв в ведении дневника.
В квартиру на первом этаже пробрался домушник. Полицейский проводил опрос всех жителей дома, поднялся даже к нам, на пятый этаж. Спрашивал, не видела ли я в последнее время где-нибудь в округе подозрительных личностей, не слышала ли вчера днем какой-нибудь шум и все в таком духе.
Каждый раз я отвечала отрицательно. Возможно, если
266