Когда заговорил Нагаи, из туалета вышел тот черноволосый парень. Теперь рукава его рубашки были закатаны, так что можно было рассмотреть обе руки вплоть до плеча.
Для человека, который своим творчеством рассказывал о селфхарме, его руки были на удивление чистыми, без единой царапины.
– Бабушка отказывалась писать завещание, несмотря на то что прекрасно понимала, что в семье все потом перессорятся из-за наследства. Ее и налоговый консультант, и нотариус убеждали написать завещание, пока деменция еще была на начальной стадии, но она противилась до последнего. И отец, и наши родственники со стороны дяди ума не могли приложить, откуда вдруг у бабушки взялось такое своенравие. Но я в целом догадывался, почему она так поступает.
Белоснежные руки подростка разбудили в голове Идзуми воспоминания о VOICE. Номер отеля, из которого открывался вид на квартал Сибуя. Девушка, которая призналась в том, что забыла о музыке.
– Я думаю, что бабушка специально ничего не писала, чтобы подтолкнуть сыновей к проявлениям любви. В ее планах было организовать все так, чтобы братья, как бы соревнуясь между собой, окружали ее заботой. «Мам, ну как ты?» «Тебе чего-нибудь принести?» «Сходим куда-нибудь вместе?» Ведь настоящая услада для материнских ушей! Конечно, бабушка не хотела, чтобы это заканчивалось, и именно потому не торопилась ничего подписывать. А кончилось все тем, что она, так ничего и не составив, потеряла дееспособность, и братья чуть не перегрызли друг другу глотки в борьбе за наследство. Люди ждут, что им справедливо воздастся за все хорошее, что они сделали.
На прошлой неделе Идзуми случайно подслушал, что VOICE уходит в другую компанию. По слухам, она сейчас согласна исполнять все, что только предложат. И это тот человек, который был так чувствителен к словам собственных песен.
«И как можно репродуцировать Человека?» – примерещился Идзуми бархатный голос VOICE. На днях он, желая узнать, что там происходит у певицы, полез в интернет, и на одном просветительском сайте нашел ее интервью с исследователем в области искусственного интеллекта.
Даже по внешнему виду ученого уже можно было сказать, что он горит своим делом.
– Развитие технологий искусственного интеллекта – это и есть процесс репродуцирования Человека, – ответил исследователь на заданный VOICE вопрос. – Грубо говоря, мы наделяем машину памятью. Например, если нам нужно научить искусственный интеллект играть в сеги, то нужно загрузить в него сведения о как можно большем числе уже сыгранных людьми партий.
– Получается, Человек заключается не в теле, а в его собственной памяти?
В глазах девушки блестел восторг, настолько ее увлекала беседа с этим исследователем.
– Верно! Именно поэтому даже если случится так, что я, например, попаду в серьезную аварию и все мое тело станет одним большим механическим протезом, я все равно буду собой, пока у меня будет память. А вот если, наоборот, с телом ничего не случится, а память сотрется, то и меня уже не будет.
Эта девушка из окна отеля рассеянным взглядом окидывала ночной квартал. Она тогда сообщила, что полностью забыла, как раньше ей удавалось писать тексты, как у нее получалось вкладывать чувства в музыку. Получается, с тех пор она перестала быть VOICE?
– Но если пытаться придать искусственному интеллекту человеческую индивидуальность, привить способность создавать что-то уникальное, то, наверное, его придется лишить какой-нибудь части памяти. Например, заставить забыть о красном цвете, о море или, допустим, о любви… – подводила она обсуждение к логическому завершению.
Вероятно, она права. Возможно, индивидуальность появляется как раз из нашей неполноценности. Картины, написанные художником, не знающим о красном цвете; книги, созданные писателем, забывшим о любви, – такие произведения наверняка запали бы в души людей. Появилось ли в жизни VOICE что-то благодаря утрате памяти о музыке? Идзуми хотел лично спросить у нее об этом.
– Все-таки увольняешься? – вылетел вопрос из уст Идзуми, пока мыслями он был еще в другом месте.
– Да, простите. – Нагаи убрал телефон в карман и потупил голову.
– А кто мне тогда в кафе перед переговорами обещал усердно работать?
– Вы меня не переубедите. Я уже принял решение. Сегодня хотел вам все рассказать…
– То есть ты, зная о том, какой предстоит разговор, рассудил, что коридорный диванчик сойдет для этого дела? – ухмыльнулся Идзуми.
– Ну это и не настолько серьезный разговор, чтобы вести его в формальной обстановке зала для совещаний, – заулыбался Нагаи в ответ.
О намерении Нагаи уволиться начальник сообщил Идзуми еще позавчера. Причина ухода, которую назвал коллега, была самой тривиальной – стремление попробовать свои силы в новой сфере профессиональной деятельности. Но Идзуми не мог даже предположить, с чем действительно связано такое решение Нагаи, ведь ему как раз сейчас открылось столько возможностей!
– Вы и впрямь не помните, да? – забавляясь, уточнил Нагаи: он словно слышал внутренний голос Идзуми. – Я же постоянно говорил, что всегда больше хотел работать с картинкой, а не с музыкой.
Идзуми порылся в памяти, и теперь ему казалось, что Нагаи действительно когда-то такое говорил. «Мне бы в киноиндустрию, а не здесь штаны протирать», – что-то в этом духе. Но Идзуми думал, что это простая ирония, и не воспринимал подобные высказывания всерьез.
– Один человек из кинокомпании, которая мне приглянулась, когда я еще работал над клипом MUSIC, предложил присоединиться к ним. Он сказал, что сейчас не хватает хороших кинопродюсеров.
– В нашей компании тоже можно было бы заниматься продюсированием: у нас же выпускают какие-то аниме и короткометражки.
– Да я понимаю. Но тут такой шанс – им грех не воспользоваться! Я хочу создать такой фильм, о котором будут говорить даже в той деревушке, где живут мои родители; такой фильм, который будут показывать в крупных кинотеатрах. И может, прозвучит глупо, но я хочу, чтобы в финальных титрах такого фильма было мое имя! Это же какая память будет!
Черноволосого парня уже нигде не было. Из репетиционной слышались резвые звуки дуэта электрогитары и ударных. Вероятно, велась подготовка следующего релиза. Вот только мажорный лад новой композиции никак не сочетался с образом паренька.
– Ладно, я понимаю. Поговорю с Осавой-сан, чтобы подыскали кого-нибудь, кому ты передашь свою работу над нынешними проектами.
– Спасибо вам большое, – произнес Нагаи, склонив голову, с которой он предварительно снял свою вечную кепку. – Думаю, босс без меня грустить не будет: я ему не особо-то пришелся по душе.
– Неправда! Я же тебе говорил, когда ты только устроился, что тебя раздобыл не я, а Осава-сан.
Услышав об этом, Нагаи немного дернулся от неловкости.
– Да?.. Совсем из памяти вылетело… – протянул он себе под нос и вернул на голову кепку, надвинув козырек на глаза, словно желая спрятать их.
По дороге со скрининга Идзуми с женой зашли в магазин товаров для новорожденных.
Шел девятый месяц беременности, и Каори, судя по ее виду, приходилось уже нелегко. Идзуми готов был сам сходить за покупками, но Каори настояла на том, чтобы пойти с ним: сказала, что хочет прогуляться.
Подгузники, плотные гигиенические салфетки, пластиковый нагрудник, ложечка для детского питания. Казалось, все, что только можно, уже было закуплено и лежало дома в ожидании малыша, но, пробегая глазами по ассортименту на полках, они все время натыкались на что-то упущенное прежде из внимания. Супруги ходили меж стеллажей и совещались, нужно ли брать ту или иную вещь, не забывая про выделенный ими «на первое время после родов» бюджет. К концу проделанного по магазину круга тележка оказалась заполнена. Глядя на ее содержимое, Идзуми испытал дежавю: примерно такие же вещи он набирал для ухода за мамой.
Суббота – от касс тянулись километровые очереди, оставлявшие время для размышлений. Можно было заметить, что в этом магазине собиралась определенная категория людей. Много семейных пар. И таких, которые уже нянчатся с младенцем, и тех, кто как раз ожидал его появления на свет. В воздухе витало легкое напряжение.
– Когда я узнала, что беременна, особой радости, если честно, не почувствовала, – призналась Каори. Она стояла рядом с мужем, сжимая в руках упаковку подгузников. Идзуми не сразу понял, что эти слова произнесла именно его жена. – Столько всяких мыслей сразу тогда свалилось. «А смогу ли я и дальше работать?» «Это теперь от алкоголя придется отказываться?» «Несколько лет без отдыха за границей…» Голова кругом шла.
– Мама! – потерянно долетело слева, из отдела игрушек. Тоненький голосок принадлежал девочке примерно двух лет, которая неуклюже семенила по проходу в шлепающих по полу розовых сандалиях.
– Сердце разрывалось при мысли, что придется уходить в декрет. Я столько трудилась, чтобы мои навыки по достоинству оценили, столько работала над расширением деловых связей, наконец я могла заниматься тем, что меня интересовало больше всего! И вмиг все рухнуло. Мне стало страшно, что за время моего отсутствия все мною нажитое просто отдадут кому-нибудь другому. Было так, что даже на тебя в глубине души некоторое время злилась: мужчины хорошо устроились, они-то ничего не теряют. Но, скажи, ты же тоже на самом деле не испытал радости, когда я тебе сообщила, что у нас будет ребенок?
Вопрос застал Идзуми врасплох, и он не знал, что сказать. Новость о беременности и правда была как снег на голову. В тот момент не накрыло счастье, не появилось радостное предвкушение – не было тех чувств, которые бы переливались через край. Он тогда из последних сил вымолвил: «Здорово!» Каори, натянув, как могла, улыбку, упрекнула его: «Ну даешь! Сказал так, будто тебя это не касается!»
– На самом деле мне стало спокойнее оттого, что ты отреагировал именно так. Я почувствовала, что и я, и ты – мы вместе будем учиться быть родителями. Ты думал, я не заметила твоей растерянности? Поверь, от меня ничего не скроешь. У меня столько лет тренировок за плечами: я никогда не понимала, что у родителей в голове творится, спасало только то, что я по их лицам эмоции научилась читать.